Духless: Повесть о ненастоящем человеке - Сергей Минаев

– Не за что. Заботиться о гражданах – мой долг. Да, и вот еще что. Ты машину свою больше так не бросай посреди двора, а то «скорая помощь» к подъезду не проедет, если чего случится, понял?

– Ага. Понял.

– Ну, бывай, – сказал Путин и полетел дальше. На прощание он махнул мне крылом. Или мне это показалось? В любом случае мне бы очень хотелось, чтобы он махнул мне на прощание крылом…

СССР

Работников советской торговли отличает кристальная честность и высокая культура обслуживания населения.

В одиннадцать часов утра следующего дня мой мобильный делает последнюю попытку разбудить меня чьим-то звонком и окончательно разряжается. Тем не менее я улавливаю каким-то удивительным образом его жужжание на тумбочке и разлепляю глаза. Естественно, что пробуждение в чужой квартире – это некоторое повреждение вашей пространственно-временной ориентации. В особенности если вчера вы выкурили на двоих достаточное количество «травы». Поэтому первые несколько минут уходят у меня на самоидентификацию в пространстве.

Я встаю с постели, бреду на кухню, в углах которой висит самый отвратительный в мире запах – запах холодного табачного дыма, включаю чайник и отправляюсь в ванную. Несмотря на вчерашнее употребление каннабиатов, самочувствие в целом неплохое. Если не думать о том, что я снова не выспался и, похоже, это состояние становится хроническим, то можно даже улыбнуться самому себе в зеркало. Что, собственно, я и делаю. Умывшись, я возвращаюсь на кухню, наливаю в кружку кипяток, завариваю в нем пакетик чая, разбавляю этот стафф холодной водой из стоящего на столе графина и делаю пару глотков. Пить эту гадость мне совершенно не хочется, посему я просто полощу чаем рот, выплевываю все в раковину, ставлю туда кружку и собираюсь выйти вон. Оглядевшись по сторонам и оценив засохший на столе хлеб, пару тарелок в раковине, рассыпанный по полу табак и прочую атрибутику разгрома на Мишкиной кухне, я забираю чашку из раковины, тщательно ее мою, вытираю бумажным полотенцем и ставлю обратно в шкаф. С чувством сотрудника зондеркоманды, аккуратно затаптывающего окурок в землю посреди горящей польской деревни, я удовлетворенно хмыкаю и иду в комнату и начинаю одеваться.

На свете есть не много вещей, способных по своей мерзости сравниться с ощущением на своем теле вчерашней одежды, насквозь пропитанной табачно-марихуановым дымом, потом ночного диспута, притом измятой и бесформенной. Я с отвращением надеваю мятую рубашку, брюки, сворачиваю и кладу во внутренний карман пиджака галстук, оглядываю себя в зеркало и открываю входную дверь. Стремление побыстрее сбежать на свежий воздух просто-таки дикое.

Выходя из квартиры, я ощущаю себя Одиссеем, привязавшим себя к брюху барана в пещере Полифема. Запах и отвращение, надо полагать, сходные. Стараясь думать о том, как скоро я доеду до гостиницы и ванна в номере примет меня в объятия ржавых пен своих, я спускаюсь на первый этаж, бросаю ключи от квартиры (предусмотрительно положенные Мишкой в мой ботинок) в почтовый ящик и выхожу на улицу.

Такси ловится очень быстро, и вот уже пятнадцать минут спустя понурый водила-кавказец на дребезжащей «Волге», чей салон наполнен суфийской музыкой, подвозит меня к гостинице. Я протягиваю ему пятидесятирублевую купюру, он кладет ее на панель и говорит, не вынимая изо рта сигарету:

– Штоби ти был здароф!

Я благодарю его, он в ответ прикладывает четыре пальца к виску, салютует мне и трогается прочь, оставив мне клуб едкого сизого дыма. Пока я поднимаюсь в номер, меня занимают мысли о разнице отечественного и европейского бензина, запахах на улице и проблемах экологии. Не то чтобы меня волновали проблемы мирового «зеленого» движения, просто к вискам начинает подступать головная боль. А эта проблема, скажу я вам, куда серьезнее мирового парникового эффекта.

В номере я звоню Володе, договариваюсь встретиться с ним в три часа дня, затем втыкаю телефон заряжаться и быстренько сматываюсь в ванную. Лежа в ванне, я набираю полный рот воды, плююсь ею в противоположную стену, потом рассматриваю свои ногти, потом пялюсь на гостиничный халат, висящий на крючке, потом размышляю о том, что только идиоты воруют гостиничные халаты. Потому что, во-первых, даже если ты его купил, все всё равно будут думать, что ты его спиздил, а во-вторых, ходить у себя дома в халате с эмблемой «Невского Паласа» или «Хилтона» – это полный отстой. К чему эти размышления привели меня, я не помню, потому что отрубился, убаюканный теплой водой.

В два часа дня я вскакиваю из остывшей воды и несусь в комнату, к мобильнику:

– Але?

– Брат… – Это Вадим.

– Да, брат.

– Ты в Питере?

– Ага.

– Чего делаешь?

– Спать хочу.

– А чего ты делаешь для того, чтобы не хотеть?

– Забиваю стрелки с директором нашего филиала на три часа дня.

– Брат, это полный отстой, брат.

– Я в курсе, брат, но у меня нет выбора, брат. Я только исполняю приказы и все такое. Я сам не хотел вырывать у евреев коронки и реквизировать их имущество. Я всего лишь исполнял приказы, брат.

– Короче. Я тоже в Питере.

– Ха-ха-ха. Не расстаться нам вовек, да? Ты следишь за мной? Скажи, чувак, я тебе нравлюсь?

– Я с ума схожу и все такое, – говорит голосом Бивиса.

– А ты чего в Питере делаешь?

– Сижу на каком-то отстойном семинаре, посвященном рознице. Старые журналистские телки, несвежие бутерброды и херовый кофе. В общем, жизнь удалась!

– И чего мы вечером будем делать?

– Я не знаю даже. Во сколько Эрмитаж закрывается? Ха-ха-ха.

И мы оба смеемся довольно продолжительно, и мне становится очень весело, и уходит недосып, и кажется, что я вовсе не уезжал из Москвы.

– Вадим, ты, кстати, где остановился?

– В «Невском», а ты?

– Я тоже.

– Нам повезло?

– Ага. Слушай, давай в восемь в гостинице?

– Давай в девять? Мне нужно тут еще кое-чего сделать.

– Ну, сделаешь в гостинице, ха-ха-ха.

– Придурок. Ну в девять, о’кей?

– О’кей. Компьютер.

– У тебя какие-то отстойные гранджевые шуточки. Понабрался тут от питерских, да?

– Я легковосприимчив к среде обитания. А почему гранджевые?

– Лучше бы ты спросил – «почему отстойные?».

– Я не врубился, но думаю, что ты имеешь в виду что-то очень смешное. Я погнал, в общем. До встречи.

– Давай.

Я переодеваюсь уже совсем с другим настроением, спускаюсь на лифте, выхожу из отеля, ловлю такси и пару эсэмэс от Вадима – с вопросами «Есть чего?» и «Сколько пива брать?». Я отвечаю «Дайте две» и приезжаю к месту назначения.

Кафе «СССР» на Невском проспекте суть продолжение традиций, заложенных московским рестораном «Жигули», только преломленных в сторону гламура. Если «Жигули» созданы для людей тридцати – сорока лет и далее, приходящих сюда ностальгировать под песни ВИА 70-х – 80-х годов, вспоминать пивбар «Жигули» и умиляться на фото Брежнева за охотой, то «СССР» создан для их детей. Для тех, кто не помнит 80-е, но врубается, что стиль того времени – это модно, носит олимпийки и кроссовки «Адидас», слушает музыку в стиле диско и думает, что в 1982 году все именно так и выглядело. Такой бар выглядел бы очень «по-советски» в Нью-Йорке или Лондоне. Красные неоновые буквы, красные водолазки официантов, красные рисунки из комиксов на стенах, vodka «Smirnoff» или «Absolut» в баре и притягательность названий – «USSR», «K.G.B.» или «Red Army». Такой гламурный совок с персоналом, одетым под кагэбэшников.

Здесь милые девушки-официантки, хорошая диджейская музыка, никакая кухня (но мне почему-то нравятся эти пельмени – домашние котлеты – привет «Vogue Cafe») и много симпатичных девушек. Последние по вечерам или в уик-энды. Единственное, что портит весь антураж, – это висящая рядом с баром фанерная доска почета с фотографиями с вечеринок. Если уж делать гламурный совок, то доска почета непременно должна быть жидкокристаллической. В обед посетителей мало. Создается впечатление, что питерцы вообще не обедают.

Или обедают дома. Или в бесчисленных забегаловках со средней суммой счета в сто пятьдесят рублей на нос. В любом случае не здесь, что, в принципе, фиолетово мне лично. Я живу в другом городе.

Гулякин уже сидит за столом у окна. На столе перед ним стоит бутылка коньяка «Hennessy VSOP» (я отмечаю про себя его сегодняшнюю расточительность), два стакана для виски и нарезанный лимон на тарелке (я отмечаю также его дурновкусие).

– Привет, – говорю я, – стараясь казаться искренне веселым. Что, в общем, не сложно, учитывая мое состояние предвкушения сегодняшнего вечера.

– Здорово!

– Ты давно сидишь?

– Уже минут пятнадцать, – отвечает Вова извиняющимся тоном, вместе с тем давая мне понять, что сегодняшняя встреча для него важна и он приехал заблаговременно.

– А я чего-то в отеле закопался, потом еще не сразу сообразил, в какую сторону Невского ехать.