Я - Эль Диего - Диего Марадона

Это было… было разочарованием. Я всегда это рассказываю: Папа дал четки моей маме, Клаудии, еще кому-то, а когда очередь дошла до меня, он сказал мне по-итальянски: «Эти — особенные, они для тебя». Я поблагодарил его, но не более того. Я был весь на нервах. И когда мы продолжили наш путь, я попросил мою мать показать мне свои четки… Они были абсолютно такими же, что и мои! И я сказал Тоте: «Нет, мои особенные, Папа сказал мне, что они особенные». Тогда я подошел к нему и спросил: «Ваше Святейшество, в чем разница между моими четками и четками моей мамы?». Он мне не ответил… Он только посмотрел на меня, пожал мне руку, улыбнулся, и мы пошли дальше. Полное отсутствие уважения; он всего лишь пожал мне руку и улыбнулся, ничего больше! «Диего, не болтай попусту и не обижайся, меня ждет еще много людей», — сказал он на прощание, похлопывая меня по спине.

Понятно, почему он меня так взбесил? По сходным причинам меня бесят и многие другие, из-за двуличия, потому что здесь они говорят одно, а там делают другое; потому что они врут, не краснея… Я не буду говорить обо всех персонажах, с которыми мне довелось сцепиться; о них можно выпустить целую энциклопедию из тех, что продаются томами! Я остановлюсь на тех, чьи имена вертятся у всех на языке: «Уххх, Диего ненавидит…». Для начала я должен сказать, что я не отношусь с ненавистью ко всем тем, с кем воевал на страницах газет. Я могу ненавидеть тех, кто запускает руку в карман народу — политиков, руководителей, или же тех, кто способен убивать людей, как, например, в свое время аргентинские военные. И тех, кто издевается над детьми — бьет их, лишает их еды, продает им наркотики…

Обо всех по очереди.

Для начала, я не держу за козла Рамона Диаса, вовсе нет. Какой только лжи не говорилось по поводу наших с ним взаимоотношений. И первая ложь, которая прочно засела у всех в сознании — якобы это я нашептал Билардо, чтобы он не вызывал его в сборную. Ну что за бред, черт побери!

Такой жуткий бред, что сейчас мне никто бы не поверил, если бы я рассказал, что в Швейцарии, во время турне, предшествовавшего мундиалю в Италии, я заявил — и у меня есть свидетель, журналист, который подтвердит мои слова, — что в тот момент, когда голы давались нам с огромным трудом, спасти нас мог только «Пеладо» Диас. Я сказал так: «Знаешь, кто должен был бы быть в этой команде, и все проблемы бы закончились? Рамон Диас…». У Билардо в запасе была еще куча времени для того, чтобы определиться с заявочным списком, и попасть в него мог даже бедняжка Хуан Фунес, но «Носач» Диаса не позвал. И перед чемпионатом мира 1986 года, как только завершился отборочный цикл, я публично выступил с заявлением, что он очень бы нам пригодился, и это записано!

Я никогда не выступал зачинщиком того, чтобы выжить кого-нибудь из команды, клянусь своими дочерьми. Если я что-то и требовал от Билардо, так это чтобы он оставил в сборной Каниджу. И тому тоже есть документальное подтверждение, я говорю об этом впервые: если бы Билардо не взял на чемпионат мира в Италию Каниджу, я бы там не играл!

Но я хочу остановиться на случае с Рамоном Диасом и повторить: клянусь своими дочерьми, я люблю их больше всего в своей жизни, я никогда не возражал против того, чтобы он был в сборной… Билардо мог подумать, что я настроен против Рамона Диаса потому, что он был другом Пассареллы, а тот находился со мной в состоянии вражды. Все выглядело вполне логичным: когда Пассарелла перешел в «Интер», то, разумеется, Рамон стал общаться с ним. Было бы очень странно, если бы он дружил со мной, выступавшим за «Наполи». В 1989 году, когда «Интер» стал чемпионом вместе с Рамоном Диасом, который был одним из лидеров команды, я пересекся с ним на поле и прокричал ему, чтобы он перестал строить из себя жертву: «Дай Бог, чтобы Билардо тебя позвал, тогда бы ты перестал бы нести всякую херню!». Год спустя, когда Билардо составил заявочный список для участия в чемпионате мира, Диас уже не попадал в ворота, даже если бы они были бы 20-метровой ширины.

И вот еще что. Знает ли кто-нибудь, кто научил Рамона забивать? Я, черт побери! В 1979 году, когда мы отправились на юношеский чемпионат мира в Японию, я вбил ему в голову, что для того, чтобы забивать голы, совершенно не нужно «дырявить» насквозь вратарей… Этот болван только то и делал, что останавливал мяч грудью, закрывал глаза и… бум! Да, он был форменным убийцей, но не голеадором… Потом, правда, научился. Не за что, Рамон. Также про меня говорили, что у меня якобы не было достаточной силы воли, и потому я не смог добиться того, чтобы «Наполи» продлил контракт с Бертони на третий год нашего пребывания в этой команде. «Чанча» и я отыграли вместе два сезона, Рамон Диас был в Авеллино, также на юге Италии, и между нами троими были отличные отношения… Но это полная ложь, что я больше не хотел видеть его в составе, это было не мое решение, и Даниэль об этом прекрасно знает. Поэтому я предлагаю Рамону Диасу то же самое, что и Пассарелле: сесть рядом на «Монументале», без болельщиков «Боки» вокруг, и выяснить отношения раз и навсегда. Именно там я подошел к скамейке запасных, чтобы протянуть ему руку, в день моего последнего матча за «Боку» против «Ривера» в 1997 году, чтобы все себе уяснили: да, мы можем говорить друг другу черт знает что, но это не выход.

Поэтому я хотел бы положить конец этому здесь и рассказать кое-что получше: Эмилиано, один из его сыновей, который играет за «Ривер» и как мне сказали, играет очень хорошо, однажды позвонил мне домой и сказал мне, что я — его кумир: «Мне небезразлично то, что есть между моим отцом и тобой, с этим вы разберетесь, когда у вас будет подходящая возможность… Но я тебя боготворю». Это он сказал мне с гордостью, я ощущал себя просто восхитительно.

И пусть кое в чем наступит полная ясность: я никогда, никогда, никогда в своей жизни не препятствовал чьему-либо появлению в сборной. Никогда. Наоборот, те, кто хотел уйти, уходили одни как Пассарелла. И никто никогда не поверит в то, что с чемпионат мира в Мексике Пассарелла убрался потому, что был таким принципиальным «меноттиста». Как, похоже, никогда он не согласится встретиться со мной, потому что я уже много раз хотел поговорить с ним, и все никак не получалось… Когда умер его сын — худшее, что может произойти с любым отцом — я захотел с ним поговорить, потому что у меня было плохо на душе. Я осталял ему сообщения на автоответчике, но сам он так ни разу мне и не ответил. Я даже обратился к нему с открытым письмом, через своего знакомого журналиста из журнала «El Grafico». Там было напечатано следующее: «Мне очень больно за то, что случилось с Пассареллой. Я считаю, что мы с ним наговорили друг другу много глупостей… просто нелепиц; мы ругались из-за длинных волос, колец… ради Бога, какие же все-таки это мелочи! Мы, находящиеся далеко и смотрящие на все со стороны, можем говорить: как плохо, какая боль, а настоящую боль испытывают только они. Мы можем подойти к ним, выразить свое соболезнование, но все это ни к чему. Случившееся с Пассареллой ударило по мне очень сильно, никто не заслуживает такого горя. Потом я несколько раз звонил ему, зная, что от этого не будет никакой пользы, но… Я хотел бы внести ясность: все наши споры на фоне случившегося — это просто идиотизм, они не стоят и выеденного яйца. Единственные слова, что мне сейчас приходят в голову: Даниэль, если тебе что-нибудь нужно, я здесь…». Но я не хотел бы смешивать с этой историей все наши разногласия и ссоры.