Охота - Максим Константинович Сонин

Вера погладила Мишку по пластырю, опустила руку.

– Я бы с тобой и не поехала, – сказала она. – Мне руку надо лечить. – Вера кивнула на ремни, стягивавшие ее левое плечо.

– Я и оставлять тебя не хочу. – Мишкино лицо стало совсем суровым, как будто она собиралась выносить приговор в суде. – Я не хочу, чтобы ты тут была одна. Или в Москве.

– Я не буду одна. – Вера улыбнулась. – Побуду здесь неделю. Встречусь с родителями, потусуюсь с друзьями.

– Дядя Сережа сказал, что будет за тобой приглядывать, если ты останешься, – сказала Мишка. – И Алексей Борисович тоже. Если хочешь.

– Хочу. – Верина улыбка стала еще шире. – Иди сюда.

Она осторожно обняла соседку, погладила ее по спине.

– С Богом, – сказала она. – Только давай с таким, который и дурам тоже помогает.

Эпилог

Ева никогда раньше Бабе ходить не помогала и удивилась тому, какая Баба оказалась легкая. Баба положила руку на Евино плечо, но почти не опиралась, шла сама.

– К колодцу, – сказала она, и Ева послушно вывела ее коридором на улицу. Вчерашний мороз только окреп, и в ночном воздухе теперь кружились снежинки. Ева была уже не босиком – еще вечером детям разрешили надеть носки и лапти.

У колодца сидела Злата. Лицо у нее все еще было замотано, но она больше не выла, а просто раскачивалась из стороны в сторону, иногда царапала землю, подносила грязную руку ко рту, осторожно облизывала.

– К колодцу подведи. – Баба сжала Евино плечо сильнее. Пальцы у Бабы оказались холодные, холоднее ночного воздуха и снега.

У колодца Баба оперлась о каменную кладку, чуть оттолкнула от себя Еву.

– Иди в молельню, – сказала она. – Там у двери, внутри, ключ висит. Принеси.

Ева замотала головой. Детям в молельню заходить не полагалось. Еве достаточно было вспомнить, как отец прижал ее к скамье в погребе, и она сразу почувствовала, что ноги ее не послушаются и никуда не пойдут. Все тело до сих пор было в синяках от ударов ружьем, а на руке чесалась царапина – пытаясь выбраться из погреба, Ева ободрала руку о дверные доски.

– Иди, Ева, – сказала Баба. – Иначе у тебя ноги сгниют и глаза, как у Златы, вытекут. С Богом.

Подняла руку, с трудом перекрестилась. Ева не шелохнулась.

– Кто здесь? – раздалось из колодца. – Кто пришел?

– Иди. – Баба махнула на Еву. – Быстро иди, иначе скормлю колодцу.

Только тут Ева сдвинулась с места. Пошла к молельне маленькими шажками, спрятав от Бабы перед собой руку, которой сложила половину креста, прижала к груди. Точно знала, что если тут ее отец застанет, то погребом она не отделается.

Но отца не было. Ева стала бормотать молитву:

Господи, услышь меня, Отче, Тебя раба Твоя Ева просит, спаси и сохрани, убереги меня, Господи…

Наконец справилась со ступеньками, взялась за кольцо на двери, потянула. Дверь с трудом поддалась, и Ева протиснулась в щель. Комната в молельне была одна – большая, заставленная скамьями. На стенах висели странные иконы – все исписанные и изрисованные, как будто от руки. На одной из икон Ева увидела знак колодца, который у старших горел на шее. Поскорее от всего этого отвернулась, стала искать ключ. Ключ оказался высоко, не достать. Хотела уйти, но вспомнила, какое лицо было у Бабы, и побоялась. Вместо этого, все еще бормоча молитву, взяла маленькую скамеечку, которая стояла в углу, подтащила к двери. Встала на нее, сняла с крючка ключ.

Сима не могла заглянуть в колодец, боялась, что не устоит. И так уже все силы шли на то, чтобы не опуститься на землю рядом с дочерью. И говорить громко не могла – так, чтобы сын разобрал. Вот и обращалась только к дочери.

– Злата, дочь моя, в разум вернись. – Сима очень хотела к дочери наклониться. – Слушай меня. Богу угодно, чтобы брат твой Адриан Обитель возглавил. Отец стар, и ему пора в Царствие Небесное вознестись. Но один мужчина на земле Богу не угоден. Адама Бог одного недолго держал – подарил ему красавицу жену. И брату твоему без близкой подруги трудно будет. Он сила, а ты будешь разум. Разуму глаза не нужны, ему душа нужна и воля, а воля у всех моих детей есть.

Злата Симу не слышала и только качалась из стороны в сторону. Кожа у нее была вся синяя, и снег на ней еле таял. Тут дверь молельни снова открылась, и на крыльце появилась Ева.

Она быстро сбежала по ступенькам, подошла к колодцу, протянула Бабе ключ.

– Сама, – сказала Баба. – Отомкни у сестры кольцо на шее.

Ева осторожно приблизилась к Злате, потянулась ключом к замку. Злата дернулась, запрокинула голову и вдруг захрипела, пытаясь выдавить из замерзшей, совсем оплывшей от синяков груди крик.

– А ну! – повысила голос Баба. – Молчи, глупая.

Ее челюсть дернулась, на морозе говорить было совсем трудно, слюни замерзали на зубах.

– Матушка? – раздалось из колодца. – Ты ли это, матушка? А это здесь сын твой сидит. Адриан. Раб Божий.

Ева помотала головой, посмотрела на Бабу и сразу снова потянулась к замку. Глаза у Бабы горели.

Злата уже перестала хрипеть, повесила голову на грудь. Еве наконец удалось попасть ключом в замок. Чтобы повернуть его, пришлось положить одну руку на кольцо. Пальцы коснулись ледяной сестринской кожи. Ева отдернула руку, кольцо звякнуло, упало с шеи. Стала видна красная полоса там, где за кольцо дергали, когда водили сестру на кухню. Сама Злата будто ничего не заметила. Так и осталась сидеть.

– Теперь цепь возьми, – сказала Баба. – И в колодец кидай.

Ева с трудом подняла тяжелое кольцо, потянула к колодцу.

– Что делаете? – спросил колодец. – Кто там цепью звенит?

– Ответь ему. – Баба дернула лицом. – Ответь.

– Ева, – сказала Ева.

– И что ты, Ева, делаешь? – спросил колодец.

– Цепь тяну, – сказала Ева. – Баба мне сказала ее в колодец кинуть.

– Молодец, Ева. – Колодец засмеялся. – Давай ее сюда, бросай цепь.

Ева затащила кольцо на край каменной кладки, столкнула внутрь. Цепь только чуть-чуть внутрь пролезла.

– Всю пихай, – сказала Баба. Ева стала пихать цепь. Та звенела о камни, тянулась с трудом. А потом вдруг снизу ее что-то схватило, вырвало из Евиных рук. Ева вскрикнула – от мороза кольца цепи ободрали ладони.

– Не кричи, – сказал колодец. – Не бойся.

Сима все-таки подняла руку, совершила на молельню крестное знаменье. Все