Корни травы - Майк Телвелл

Мисс Аманда могла бы сказать, что это промысел Божий, а мисс Дэйзи воскликнула бы «Аминь!», но в то утро на Рынок Коронации его привел самый обычный голод.

Айван пришел сюда, спасаясь бегством от запаха мясных пирожков, которые жарились на жестяном противне под деревом. В коленях была привычная слабость, кожу, подобно холодной рубашке, покрывала испарина. Он не знал, чего он страшился больше: голода, который тупо гудел в глубине его желудка, или сопутствующих голоду слабости в теле и дурману в голове. В этом состоянии он чувствовал себя уязвимым, брошенным на произвол любого встречного, даже маленького ребенка. Он не смотрел в глаза окружающих, опасаясь их слов и жестов, и с особой осторожностью передвигался, чтобы не наступить случайно кому-нибудь на ногу и не задеть кого-то, услышав в ответ слова возмущения. В этом состоянии Айван старался сделаться как можно незаметнее, и действительно, даже его походка стала почти невесомой. Он едва-едва существовал.

Форма, цвет и запах фруктов дразнили его воображение. Но куда сильнее он жаждал мяса: запаха и сока поджаренной плоти, хрустящего жирного мяса — того единственного, что, как казалось его голодному воображению, могло заполнить пустоту в нем и восстановить его силы. Вид человека, который ел мясной пирожок, был для него невыносим, как и запах коптящейся рыбы. Временами запах жареной свинины с такой силой проникал ему в ноздри, что перед глазами вставала вся картина: жар жаровни — и коричневая корочка, что морщилась и пузырилась над багровыми углями. Айван не мог оторвать глаз от большой корзины с персиками, стоявшей перед толстой женщиной, которая, как ему показалось, задремала. Стащить их было нетрудно, по крайней мере, вполне возможно. Он подошел с отсутствующим выражением на лице, которое, тем не менее, появилось от напряжения, и незаметно сунул руку в корзину. Нащупав большой и спелый персик, начал потихоньку его вытаскивать, но вдруг почувствовал нажим — словно огненную ниточку — на свое запястье. Он посмотрел. На его запястье, не сильно, но прочно лежал увесистый, заточенный с обеих сторон рыночный нож, используемый для очистки ямса.

—Ты понимаешь, что еще чуть-чуть, и ты бы украл его, бвай? — спросила женщина.

Айван понял, что все на него смотрят и видят его стыд.

—Отвечай, бвай! — Ее голос был мягким и негромким.

Он смотрел себе под ноги.

—Голодный я, проголодался, ма.

—Взгляни на меня, сынок.

Перед ним стояла полная черная женщина. Лицо ее под красным шерстяным платком своими линиями и морщинами, казалось, располагало к веселью и смеху. Сейчас она не смеялась, хотя и сердитой не казалась, но от взгляда, которым она его удостоила, он почувствовать себя еще хуже. Она убрала нож.

— Попроси! Ты ведь можешь попросить, сынок. Можешь взять его — от меня не убудет. По мне, так ты не похож на закоренелого криминала. Слушай меня, бвай. У старых людей есть пословица: «Если человек спит в совином гнезде, это еще не значит, что совиное гнездо его дом». Ты понял? У тебя никого нет? Ладно, возьми персик — и иди ищи самого себя, ман. Я вижу, что здесь — не твоя родина.

Айван молча взял фрукт. Неожиданная доброта женщины потрясла его. Он ожидал громких оскорблений и даже побоев — продавцы не знали пощады к ворам, особенно к тем немногим, которые попадались. Он хотел сказать что-то хорошее этой женщине, но, когда посмотрел на нее, она уже улыбалась какой-то покупательнице. «Дорогая миссис, покупайте персики, замечательные персики. Вот они все тут…» И даже за эти слова он был ей благодарен.

Словно ведро с холодной водой, вылитое на спящего пьяницу, этот случай пробудил его. Айван сел и принялся есть персик, а из глаз его текли слезы, с которыми он никак не мог совладать. Но со слезами проступило понимание. Только сейчас сумел Айван посмотреть со стороны на то, что с ним происходит. Он был похож на человека, очнувшегося от долгого одурманивающего сна. Теперь он видел все, что случилось с ним со дня прибытия, в новом свете, и кое-что к тому же вспомнил. Одежда на нем показалась ему какой-то незнакомой. Айван вскочил на ноги и принялся рыться в карманах. Есть! В ладони он сжимал потертую разбухшую картонку — визитную карточку, которую дала ему когда-то мисс Дэйзи, с тусклыми, но все-таки различимыми буквами:

КНИГА ТРЕТЬЯ

У РЕК ВАВИЛОНСКИХ

Глава 7. В обители праведника

У рек Вавилонских, где мы сидели

И где мы плакали, когда мы вспоминали Зайон,

Те злодеи увели нас в рабский плен,

Заставили воспеть нашу песнь.

Но как воспоем песню Короля Альфа

На этой странной земле?

Его преподобие пастор Сайрус Мордехай Рамсай (СИ), защитник веры, предавался размышлениям в своем небольшом офисе, что находился рядом с Молитвенным домом верных, под каковым названием было известно основное здание церкви — высокое трехгранное строение из бетонных блоков. Он размышлял о деяниях рук своих и был, что называется, «глубоко удовлетворен». На то имелись причины: несмотря на относительную молодость — ему исполнилось всего тридцать пять — он мог взирать, по его собственным словам, вперед и назад без тревоги и сожалений. Назад — на солидный образчик жизни доброго христианина, вперед — к новым свершениям и наградам за веру.

Конечно, предостерегал он себя, осторожность никогда не бывает излишней; ямы и ловушки мира сего, дьявол и искушения плоти подстерегают тебя повсюду. Никто лучше него не знает, как сильные и могучие падали в одночасье. Любовь не превозносится, она не может быть самодовольной. Смирение — вот верное слово. В его положении человек должен еще сильнее бороться с грехом гордыни, смиренно ходить перед Богом. Мысль эта проникла ему в сердце, и он не мог устоять, чтобы не повторить ее негромко вслух: «Смиренно ходить перед Богом, аминь».

Никто не может обвинить его в самодовольстве. И однако же никто не станет отрицать и того, что его миссия в Западном Кингстоне является беспримерной работой во славу благочестия, как сказал мэр города в прошлом году в день открытия Молитвенного дома. И хотя окончательную хвалу следует вознести, конечно, Господу, небольшая мера отпущена и Его стойкому стражу веры, пребывающему в самой гуще битвы.

Стул скрипнул, когда пастор Рамсай чуть откинулся назад и позволил своему взгляду пробежаться по фасаду Молитвенного дома, видному в открытое окно. Массивный серый треугольник стоял освещенный солнцем, и его бетонная конструкция вырастала до чрезвычайных размеров. Пастор совершенно ни в чем не был уверен, когда группа из Теннесси посетила его с предложением, но в конце концов их союз оправдал себя и оказался благословенным. Аббревиатура СИ поначалу их беспокоила, пока он не объяснил своему другу, доктору Джеймсу Эрлу Калпер-реру — доктору Джимми, — что паства почувствует себя обманутой, если их настоятель не будет носить подобающий титул и, в конце концов, не кто иной, как паства, наградила его этим определением. Смятение полностью рассеялось, когда пастор объяснил, что СИ означает «Слуга Иисусов». Потускневшие было голубые глаза доктора Джимми вновь загорелись: «Отлично, Сай, хорошо все то, что хорошо работает на Иисуса». Доктор Джимми был секретарем Департамента зарубежных миссий, принадлежащего к прагматической фундаменталистской ветви Западных баптистов, которая приняла и утвердила миссию пастора как «свидетельство из-за границы».

Но поначалу пастора Рамсая обуревали сомнения. Форма строения показалась ему слишком чужеземной, совершенно не похожей на церковь, как, впрочем, и на любое, известное ему здание. Сомнения покинули его, когда доктор Джимми объяснил, что это точная, несколько уменьшенная копия церкви в Мемфисе и что предложение строить по этому проекту — большая честь, оказываемая далеко не всякой общине прихожан, а тем более только что присоединенному к объединению зарубежной паствы. Она должна стать, сказал доктор Джимми, энергично жестикулируя, «демонстрацией во имя Христа», и в его по-детски наивных голубых глазах засверкал огонек. И она стала, раздумывал пастор, да, она стала таковой. Разъедающие душу опасения полностью рассеялись, когда пастор услышал о благотворительной программе братской Христанской ассоциации, которую Департамент зарубежных миссий предполагал расширить в связи с установлением Молитвенного дома, «зримого и осязаемого символа их участия в невидимой брани за души и сердца людей Западного Кингстона, аминь».

Да, вне сомнений, это оказался благословенный союз. И несмотря на шпильки и глумление кое-кого из завистливых «культистов-знахарей» несчастных временщиков, визионеров своего бугра, которые, по слухам, пустили фразу, что «пастор Рамсай надел на голову бетонный колпак дурака, который подарили ему янки», быстрое увеличение паствы в числе, усиление их веры и влияния пастора были лучшими знаками одобрения и благословения Господнего. Как там епископ Мемфисского прихода написал в листке новостей миссионерских обществ — «аванпост»? Нет, кажется, по-другому, «Оазис», да, «оазис праведности в пустыне дьявола». Епископ выбрал правильные слова. Да будет Господь благословен, подумал пастор с благочестивым удовлетворением, а безбожники пусть издеваются как умеют.