Шпаги и шестеренки (сборник) - Владимир Венгловский

– Ну-ка, приятель! Повторим утренний трюк твоего друга? – Он положил перед моллюском расправленный листок и подмигнул: – Давай!

Утром Атлант на глазах изумленных матросов сам подошел к Мартенсу, когда тот в очередной раз пытался увековечить его образ для науки. «Баклажанчик» как будто позировал, когда же Мартенс присел рядом с ним на корточки, – протянул одно из щупалец и, мягко ухватив за карандаш, потянул к себе… Изумленный художник выпустил карандаш из пальцев, и Атлант принялся водить грифелем сперва по палубе, а когда Мартенс положил перед ним раскрытый блокнот – по бумаге.

То, что изобразил Атлант, сложно было назвать собственно рисунком. Скорее это были узоры сродни тем, что оставляет на обоях ребенок, завладевший кусочком угля, – и все-таки Мартенс благодаря им сделался безоговорочным симпатиком обоих моллюсков. Он был уверен, что щупальцем Атланта водила если и не осьминожья муза, то по крайней мере ясный разум. Да, пока еще примитивный, да, ограниченный – однако же разум!

– Давай, приятель! – Художник наклонился к Улиссу и протягивал на ладони карандаш. – Ты ведь не глупее своего друга, я уверен.

«Баклажанчик» чуть подался назад, меняя цвет с фиолетового на угольный. Он неуверенно выпростал одно из средних щупалец и все же взял карандаш. Помахал им в воздухе, словно разглядывал со всех сторон.

И сунул в клюв.

Раздался приглушенный хруст, Улисс приподнялся на щупальцах и заскользил вбок, оставив на палубе обломки карандаша.

– Я посрамлен, – сказал с невозмутимым выражением лица доктор Байно. – Они действительно чертовски разумны. К тому же обладают превосходным вкусом, как мы видим на примере Улисса. Он не только по достоинству оценил ваши работы, Мартенс, – он еще и уберег вас от разочарований, связанных с созданием новых.

– Или же, – тихо добавил Дарвин, – карандаш напомнил ему нечто, чем эти моллюски питаются в обычных условиях.

– Тогда нам следует озаботиться поиском их родины. Колонии дикорастущих карандашей… да мы на этом сколотим целое состояние!

Они ушли, продолжая пикировку, а Фицрой подобрал и разгладил брошенный листок. Все эти линии, проведенные Атлантом… разумеется, в них не было ни малейшего смысла. Но что-то такое они пробуждали в воображении капитана.

Этой ночью он плохо спал, и снились ему линии, линии, бесконечные линии, что терялись в тумане.

Разбудил его лейтенант Саливан.

– Вы пьяны? – холодно спросил капитан. – Что значит «пропали»? Вы хоть отдаете себе отчет?..

Он говорил, одеваясь, потому что в глубине души знал: все это правда. И боялся только одного: что знает также причину, подоплеку случившегося.

– А что вахтенные? Что, черт подери, говорят вахтенные?!

– Вахтенные утверждают… – Лейтенант кашлянул. Был он бледен, по лицу катились крупные капли. – Сэр, они утверждают, будто ничего не происходило.

Капитан почти оттолкнул его, взбежал по трапу наверх. Огляделся, стискивая кулаки.

– То есть, – процедил, – совершенно ничего? Ни звука, ни движения?

– Нет, сэр.

– Иными словами, оба вельбота попросту растаяли в воздухе? В тумане?

– Один мы уже нашли, сэр. Собственно… – Саливан снова кашлянул. – Собственно, благодаря ему мы и обнаружили… пропажу… сэр.

– Надо полагать, кто-нибудь споткнулся о него на пути в гальюн.

– Нет, сэр. Вельбот плавал рядом с судном, сэр. И, сэр, постукивал о борт. Сейчас Уикем с матросами пытаются поднять его обратно.

– Сколько человек пропало? Господи, Саливан, не смотрите так, будто я проявляю невиданные чудеса прозорливости! Или полагаете, вельботы сами собой спрыгнули за борт? Да не стойте вы истуканом, всю команду живо на палубу!

– И?..

– И остальных тоже. Проверить, что еще взяли: оружие, припасы…

– Бочки, сэр. Я не стал говорить, поскольку… это мне показалось не таким уж важным… сэр.

– С моллюсками.

– Так точно, сэр!

– Где преподобный? Найдите мне Мэттьюза, немедленно.

Разумеется, его не нашли. Фицрой этому даже не удивился – а вот пропажа художника загнала капитана в тупик.

«Хотя… если преподобный вообразил, будто обязан избавить нас от моллюсков, порождений дьявола… если, допустим, Мартенс хотел спасти их и выбор был: увезти и сбросить бочки в море или попросту убить “баклажанчиков”… Нет, не сходится! Не сходится! Какой-то, Господи, бред, вздор! Не то, не то!..»

Была глухая ночь, фонари не разгоняли туман, свет словно увязал в ватных клочьях.

– Ни компаса, ни припасов – ничего не взяли, сэр.

– И ведь черта с два найдешь их, – проворчал штурман Стокс. – В такой мгле… Разве только подождать до утра – вдруг прояснится.

Фицрой кивнул ему:

– Зажечь огни, сколько можем. До утра судно продолжает дрейфовать, дальше по ситуации.

Он прошелся, заложив руки за спину. Потом кивнул, скорее самому себе. И повернулся к штурману:

– Стокс, вы за старшего.

– Сэр?

– Саливан – четырех добровольцев на весла. Припасов на сутки, запасной компас. Приготовьтесь в крайнем случае спустить ял, понадобится – будем стрелять в воздух.

– Капитан, не лучше ли дождаться рассвета… сэр?

– Намного лучше. Но если я прав, преподобный находится не в том состоянии, чтобы мы могли рисковать.

Из своей каюты на палубу поднялся Бенджамин Байно с саквояжем в руке.

– Если вы правы, – сказал он недовольно, – вам потребуется врач. Не для преподобного, так для нашего микеланджело. Вряд ли Мартенс присоединился к нему по собственному желанию. И с веслами управляться я умею, сэр.

– И я, сэр!

Фицрой покачал головой:

– Одного врача нам вполне хватит, Дарвин. А если вы беспокоитесь о судьбе ваших подопечных…

– Нет, сэр, – отрезал тот. – Я беспокоюсь о том, что видел в снах, сэр.

Кто-то из матросов – вопреки отнюдь не располагающей к этому ситуации – хохотнул. Другой пошутил по поводу снов, которые, безусловно, каждому доводится видеть, если давно не общался с дамами.

Остальные молчали. И некоторые смотрели на Дарвина со странным выражением на лицах.

– Вы ведь поняли, что я имел в виду, – уточнил натуралист, когда вельбот двинулся сквозь густой туман, прочь от «Бигля». – Вы ведь поняли, сэр.

– Берите чуть левее, – сказал Фицрой. Он полуприкрыл глаза и спросил себя, не подобное ли чувство испытывает голубь, который через полстраны летит к знакомому чердаку. Ты знаешь куда, и ничего здесь от тебя не зависит. Просто двигаешься вперед, как по ниточке. Что бы ни ждало тебя на чердаке.

– Преподобный жаловался, – неожиданно сказал Байно. Он ворочал веслом спокойно, почти небрежно. И смотрел, когда говорил, мимо капитана. – Несколько дней назад… то есть, он и раньше-то… но раньше это были обычные страхи. После Огненной Земли, вы и сами знаете, душа у него была не на месте. Поэтому, сэр, я и не обратил должного внимания.

– Это все защитная реакция, – уверенно сказал Дарвин. – Ну да, разумеется. Мне следовало раньше догадаться. Осьминоги ведь, если их напугать, выпускают чернильное облако…

– А «баклажанчики», значит, сводят людей с ума? Насылают дурные сны, так, по-вашему? – Байно покачал головой. – Не усложняйте, Дарвин. Люди просто устали… только в случае с преподобным усталость наложилась на пережитое раньше – вот и привело к чему привело.

– Ну подумайте сами: а что, если Улисс и Атлант… если для них не в новинку находиться на суше? Они ведь становятся совершенно беспомощными. И даже чернила – как бы им помогли здесь чернила? А выпустить некое летучее вещество, которое отпугивало бы врага, – отчего нет? Как скунсы или хорьки…

– Простите, мистер Дарвин, – отозвался один из матросов, Джеремийя Филлипс. – Мы же все там были, ну, сколько раз мимо ходили, рядом стояли. Ничем таким не пахло же. Хотя, – добавил он, помолчав, – ну, если вы правы – это ж значит, нам надо какие-то повязки на лицо сделать, а? Ну, раз эти твари сумели сбить с толку не только преподобного, а даже мистера Мартенса… Я бы не хотел, знаете, остаток жизни слюни пускать и пялиться на какие-нибудь уродские развалины, которые и существуют-то лишь в моем мозгу.

Доктор, услышав эти слова, заметно помрачнел.

– Сделаем, – сказал, – повязки.

Больше он не спорил и вообще не разговаривал, и остальные тоже молчали.

Второй вельбот они догнали минут через сорок. Точнее Фицрой сказать не мог: еще на «Бигле» он обнаружил, что часы показывают какое-то невообразимое время. Видимо, вот так невовремя сломались.

Вельбот лежал, завалившись на правый бок. Весла были здесь же, на камнях, прямо в луже зеленоватой, смрадной воды. Рядом темнели перевернутые бочки. Байно присел возле одной, заглянул, подсвечивая себе фонарем.

– Повязки бы нам, – напомнил Джеремийя Филлипс. – А то, верите, мне начинает казаться… – Он оборвал сам себя и сплюнул в бурый, влажный ил.

– Пусто, – сказал, поднимаясь, Байно. Он понюхал пальцы, которыми изнутри провел по стенке бочки: – Никакого особого запаха, Дарвин.