Хромосома Христа - Владимир Колотенко

– …искоренить в себе соблазны крайней нищеты и чрезмерного богатства, уповать на умеренный достаток хлеба насущного… Мы должны стать гениями меры…

Гений меры – это хорошая придумка, думаю я.

Кажется, что теплоход стоит на месте и мне больше не хочется рассматривать немых туристов. Я не предлагаю ей бинокль, чтобы не обидеть ее, хотя знаю уже, что обидеть ее невозможно. Эта странность все еще забавляет меня и заставляет искать причины и объяснения ее неуязвимости. Мы так и сидим на надувном матрасе, прислонившись к теплому камню и друг к другу, глядя то на белые буруны, то на белый теплоход, то на две пары загорелых голых ног. Волоски на моих ногах золотятся на солнце, а ее голени сверкают красной медью.

Она ни в чем меня не упрекает, разве что только когда проигрывает теннисную партию. Мол, я же учусь играть, мог бы быть и снисходительнее. Но я хочу казаться беспощадным. На самом же деле я не жажду победы. Так ее победить невозможно.

Я согласен и с тем, что мир увяз в чувственности, что страсти переполнили чашу жизни и обрести истинную радость бытия можно только тогда, когда поднимешься над ними, сбросишь с себя их тиранию. Кто с этим спорит? Я мог бы поспорить с ее красотой, вот с этими роскошными, налитыми солнцем нитями ее волос, с персиковой сочностью серьезных алых губ, со строгой сосредоточенностью взгляда больших чёрных глаз – со всей неуловимо нежной, акварельной, хрупкой женственностью. Я мог бы, конечно, спорить, но я не уверен, что выиграю этот спор.

– Ты слушаешь меня?

– Да.

Я готов слушать ее бесконечно и жить только сегодняшним днем, вот такими минутами, йотами жизни, наполненными только музыкой ее хрипловатого голоса. На свете нет мелодии слаще! Иногда крик чайки пытается разрушить эту симфонию звуков, но попытка оказывается тщетной. Чувствуя на себе ее взгляд, я киваю: да, слушаю. В подтверждение своего участия в разговоре я произношу:

– Да, страсти правят миром. Нос Клеопатры преобразил и украсил историю Рима, а плечи Жозефины завоевали полмира…

– Скрепнин, – спрашивает Юля, – скажи, а чьи плечи изменили историю твоей жизни?

Я помню эти плечи, еще бы!.. А ей отвечаю:

– Я склонен считать, что прав Пако Рабанн. По крайней мере, он всегда искренен в своих поступках.

Плечи Тины тогда ещё не привлекали моего внимания: я их просто не знал.

И снова тучка закрыла солнце, и мне приходится в очередной раз накинуть на любимые плечи курточку. Я рад, что эти бесстрастные податливые плечи пробуждают во мне жажду жизни, наполняют энергией мои мышцы, я с трудом сдерживаю себя, чтобы не броситься в бушующее море у нее на глазах. Я понимаю, что эта страсть – читать кожей пальцев шелковистость любимых плеч – неистребима в человеке.

– Ой, что это, что это?..

Юля смотрит так, будто видит это впервые.

– Это, – говорю я, – мой стек ваятеля.

– Ого!

– Ага, – говорю я, – ого!..

Вернуть прошлое? Теперь я убежден, что пришло время отпустить прошлое на свободу, открыть двери собственного сердца и дать ему волю.

ГЛАВА 36

Чего я все-таки опасался: нас могут обойти. Престиж первооткрывателя был для меня еще достаточно важен, чтобы не принимать его в расчет. Я как только мог неназойливо и не торопясь подводил Жору к мысли о том, что даже в наших условиях возможно получить клон.

– Да, – соглашался он, – но зачем? Мы все равно будем плестись в хвосте мировых достижений. Хотя, знаешь, ты прав: мы сможем. Как модель! Надо пытаться, а перспективы этого дела бескрайние.

Его убеждение в том, что мы в состоянии осилить технологию клонирования человека, вселяло надежду. Он, конечно же, будет готов поддержать новое направление в нашей деятельности, как только почувствует уверенность хоть в малейшем успехе.

О своих клеточках, об Азе и нашем первом клоне, который мы вырастили в бане, я продолжал помалкивать.

Прошло еще какое-то время. Мы по-прежнему возились с композициями, пытаясь соединить несоединимое. Например, в сперму кита подмешивали мумие с цветочной пыльцой. А то перемешивали мед с дорогими выдержанными винами и вытяжкой из чеснока или лиофилизированным прополисом, маточковым молочком или корнем женьшеня. Или вдруг смешивали корицу с перцем и зирой, чем-то там ещё и в них добавляли легендарный АУ-8, который Алтмери расхваливал на все лады. Котел долгожительства постоянно кипел, в нем варились Жорины идеи. Аленков то и дело привносил свои коррективные штучки, дымился пар небывалых надежд… Сказывалась сила привычки, заскорузлый стереотип мыслей. Метод научного тыка жил и властвовал: да, царил, щедро царил над нами.

Мы из преисподней Лумумбы перебрались в Курьяново…

Желтый домик в Курьяново давно привели в полный порядок.

Сюда не стыдно было привозить иностранных гостей, охать и ахать по поводу наших технологий, пить шампанское и фотографироваться у модуля по дезинтеграции тканей. Это было новым обнадеживающим направлением в изучении свойств раковых клеток. Теперь считалось общепризнанным, что раковые клетки, дедифференцируясь, получают автономию путем изменения свойств клеточной поверхности. Изучение ее состава и реакций на те или иные воздействия в биологической и медицинской науках стало модой. Внимание ученых мира было приковано к реакциям клеточной поверхности в самых разных условиях invivo и invitro. Аленков быстро собрал факты мировой науки в этой области и так же быстро издал книжку «Клеточная поверхность и реакции клеток», ставшую бестселлером среди ученых. Казалось, как это часто бывает, что рак вот-вот будет побежден, а значит, и жить станут дольше. Преждевременно умирают ведь от болезней старости – рака, заболеваний сосудов и сердца, чего там еще?.. При этом никто не думает ни о каком конце генетического кода. Куда там! Какой конец?! Какой генофонд и какие гены?! До клиники гена научная мысль еще не дошла. Еще нет способов управлять работой гена на уровне целого организма в клиническом аспекте.

У меня к этому времени появились свои испытательные апартаменты, где я мог предаваться любимому делу. Мой отсек, бокс, сектор так и назывался – молекулярно-генетическая лаборатория. Это была моя вотчина, мой хлев и очаг, поприще во плоти, если хотите – мой скит. Я был полновластным хозяином и добился того, чтобы здесь было поменьше людей. Когда Жоре нужно было спрятаться от назойливых посетителей, жен или вездесущих папарацци, он бежал ко мне: спрячь! Я прятал. Мы пили пиво и трепались обо всем на свете.

– Привезли Джоконду под колпаком, надо бы взглянуть на нее.

– Думаешь, стоит?

– А когда мы попадем с тобой в Париж? Ты же посадил меня здесь на цепь своими клонами!

Я то и дело укреплял его в мысли о возможности клонирования в нашей лаборатории человека. Для этого, я-то ведь знал это наверняка, здесь было все готово. Нужно было только переориентировать часть нашей работы в нужном направлении. Конечно, требовалась и другая команда, но и эта задача легко решалась.

Однажды он спросил меня в лоб:

– Слушай, ты меня преследуешь своими Хеопсами и Хаммурапи, Гильгамешами и Навуходоносорами. Зачем?

Я что-то промямлил на этот счет, мол, никто в Москве этим не занимается, а это ведь в науке направление стоящее. Не пора ли нам занять эту нишу?

– Зачем?

Он беспрестанно капал и капал по моему темечку своим «зачем?».

– Чтобы не кусать потом локти, – зло буркнул я.

И стал объяснять, чтобы он не задавал свои дурацкие вопросы. Все-таки мы ближе всех, убеждал я, понимая, что зря только трачу время, мы ближе всех подошли к пониманию роли генома и колоссальных возможностей его практического использования в биологии и медицине. Генетика генетикой, селекция и всякое такое – они идут своим трудным путем…

Жора делал удивленные глаза: не может такого быть! А я продолжал: Мендели, Морганы, Вавиловы и Дубинины… Уотсон и Крик… Да, ДНК – это нить жизни, но клонирование человека – это вмешательство в дела Творца…

– Неужели? – спросил Жора.

– Да!

– И?..

Жора был мастак поиздеваться.

– И свойства клеточной поверхности тоже зависят от работы генов, и все процессы в клетках и тканях, вообще все в организме…

– Что ты говоришь?!

Жора шутил. А я был как никогда серьезен.

– И мы получим блестящую модель…

– Ты в таких деталях и с такой уверенностью рассказываешь об этом, что можно подумать, ты ее уже получил.

Он посмотрел на меня так, словно поймал меня на горячем.

– Да? – спросил он.

Он ждал ответа.

– Давно, – сказал я.

Жора пригубил вино и приказал тоном генерала:

– А ну, выкладывай. Я же чувствую, что ты от меня что-то скрываешь.

Но я снова ничего ему не сказал. Он бы не поверил. Уж не помню, как я вышел из этой ситуации, притворился глухим или отшутился, но эта шутка изменила Жору. Время от времени он возвращался к этой теме. И вот однажды мы играли в теннис, и он с большим преимуществом выиграл у меня партию. Пожимая мне руку, он сказал: