«На суше и на море» - 65. Фантастика - Герман Чижевский

— Ладно, — согласился Чэттертон. — Давайте покончим с этим.

Они оставили у корабля одного человека и пошли по полям и лугам, спускаясь с пологих холмов в уютные долины. Будто ватага мальчишек вышла побродить в самый погожий день самого лучшего лета; они гуляли, погода была словно создана для крокета, и чудилось им, что слышно, как шуршат деревянные шары в траве, как стучат они по воротцам, и будто доносятся откуда-то тихие голоса, взрывы женского смеха из увитых плющом веранд и звон льда в кувшине с холодным чаем.

— Эй! — жадно втягивая воздух, крикнул Дрисколл, самый молодой среди них, — я захватил бейсбольный мяч и биты, мы сыграем потом. Вот красота!

Они спокойно улыбались, радуясь этой великолепной природе, словно созданной для бейсбола и тенниса, а погода была такая, что впору взять велосипед да катить себе куда глаза глядят. Все было похоже на те благодатные дни, когда созревает дикий виноград и наступает пора его собирать.

— Вот бы пройтись здесь с косилкой, а? — спросил Дрисколл.

Все остановились.

— Я ведь знал, что-то здесь не так! — воскликнул Чэттертон. — Взгляните-ка: траву только что скосили.

— Может быть, это разновидность дихондры, она всегда невысокая.

Чэттертон сплюнул на зеленую траву и растер плевок башмаком.

— Не нравится мне это, совсем не нравится. Если с нами что-нибудь случится, на Земле и не узнают. Идиотское правило: если ракета не возвращается, никогда не посылают вторую узнать, что произошло.

— Вполне понятно, — заметил Форестер, — мы не можем тратить время на множество враждебных миров, затевать бессмысленные войны. Каждый корабль — это годы, деньги, человеческие жизни. Не можем мы губить два корабля, если, послав один, видим, что планета негостеприимна. Мы летаем к мирным планетам вроде этой.

— Я часто думаю, — сказал Дрисколл, — что стало с пропавшими экспедициями на планетах, где мы больше не бывали?

Чэттертон взглянул на дальний лес.

— Застрелили, зарезали, сварили на обед. Это же грозит и нам в любую минуту. Пора приниматься за работу, капитан.

Они стояли на вершине невысокого холма.

— Послушайте, — сказал Дрисколл, — вспомните, как мы бегали в детстве, как в лицо хлестал тугой ветер и казалось, крылья вырастают за спиной. Бежишь и думаешь: вот-вот взлетишь, но этого никогда не случалось.

Все притихли и задумались. Пахло цветочной пыльцой и только что прошедшим дождем, высыхающим на миллионах травинок.

Дрисколл пробежал несколько шагов.

— Черт возьми, ну что за ветер! Знаете, а мы ведь никогда и не летали сами: лететь, сидя внутри стальной коробки, — это не настоящий полет. Никогда мы не летали так, как летают птицы. До чего ж, наверное, здорово, просто чудесно вытянуть руки вот так — он вытянул руки — и бежать.

Он побежал. Бежал и посмеивался над своим дурачеством.

— И взлететь! — крикнул он.

И взлетел.

Шло время. Люди смотрели, а с неба доносился громкий смех; трудно было поверить, что кто-то там, наверху, смеется.

— Немедленно прикажите ему спуститься, — шепнул Чэттертон, — он погибнет.

Никто его не слушал. Все стояли, задрав головы, не глядя на Чэттертона, и растерянно улыбались.

Наконец Дрисколл приземлился у их ног.

— Видели? Господи, я летал! Пожалуй, я сяду, ну и ну! — Дрисколл опустился на колени. — Я словно воробей, словно ястреб! А теперь вы все попробуйте!

— Ветер как подхватит меня, как понесет, — произнес он минутой позже, задыхаясь и дрожа от восторга.

— Пойдемте отсюда. — Чэттертон медленно пошел назад, оглядываясь и всматриваясь в голубое небо. — Это ловушка. Кому-то нужно, чтобы мы все взлетели, а потом оно швырнет нас вниз и убьет. Я возвращаюсь на корабль.

— Вам придется подождать моего приказа, — сказал Форестер.

Люди, хмурясь, стояли. Дул легкий прохладный ветерок; что-то слегка гудело вокруг — так гудит в небе бумажный змей, нежным гулом вечной весны.

— Я просил ветер подхватить меня, — сказал Дрисколл, — и меня понесло вверх!

Форестер знаком попросил остальных отойти в сторону.

— Теперь попробую я. Если погибну, возвращайтесь все на корабль.

— К сожалению, я не могу вам это разрешить: вы капитан, — сказал Чэттертон. — Мы не можем позволить вам рисковать.

Он достал пистолет.

— Я тоже здесь вправе распоряжаться. Эта игра слишком затянулась. Приказываю всем вернуться на корабль.

— Уберите пистолет в кобуру, — спокойно произнес Форестер.

— Ни с места, проклятый идиот! — Чэттертон злобно смотрел то на одного, то на другого. — Неужели вы еще не поняли? Этот мир живой, похоже, планета играет с нами, поджидая удобного случая.

— Я сам в этом разберусь, — сказал Форестер. — Либо уберите пистолет, либо немедленно отправляйтесь на корабль под арест.

— Если вы, болваны, не пойдете со мной, можете подыхать здесь. Я возвращусь, возьму образцы и улечу.

— Чэттертон!

— Не мешайте мне.

Чэттертон побежал. И вдруг закричал. Остальные тоже вскричали.

— Полетел, — сказал Дрисколл.

Чэттертон парил в воздухе.

Мягко опускалось покрывало ночи.

Чэттертон, ошеломленный, сидел на склоне холма; остальные сидели вокруг него в изнеможении, блаженно улыбаясь. Он не мог глядеть ни на своих товарищей, ни на небо, он лишь ощущал твердь.

— Боже, это ли не блаженство, — сказал Кэстлер. Они все могли летать, как птицы.

— Очнитесь, Чэттертон, ведь здорово, правда? — спросил Кэстлер.

— Невозможно, — Чэттертон зажмурился. — Этого не может быть. Есть лишь одно объяснение: планета живая. Воздух живой. Он меня подбросил, будто ударил кулаком. В любую минуту планета может нас всех убить. Она живая.

— Хорошо, — сказал Кэстлер, — положим, она живая. Каждое живое существо имеет свое предназначение. Допустим, назначение этого мира дарить нам счастье.

И как бы в подтверждение этой мысли прилетел Дрисколл, держа в каждой руке по фляге.

— Я нашел ручей с чистой и вкусной водой, ну-ка попробуйте.

Форестер взял флягу и протянул ее Чэттертону. Тот покачал головой, с отвращением оттолкнул флягу и закрыл лицо руками.

— Это кровь планеты. Живая кровь. Выпьешь ее, и этот мир войдет в тебя, он будет смотреть твоими глазами и слушать твоими ушами. Нет-нет, благодарю покорно.

Форестер пожал плечами и отхлебнул.

— Вино!

— Не может быть!

— Оно самое! Понюхайте, попробуйте! Редкое белое вино!

— Похоже на французское. — Дрисколл отхлебнул.