Тигры и земляника - Айрат Галиуллин

Мы с Фишем и Элис эту тему недавно обсуждали. Фиш только пожал плечами – он, похоже, жил на другой планете. А Элис говорит: «Зато у нас были хорошие песни. «Взвейтесь кострами синие ночи», например, или «Здравствуй, милая картошка!».

Я говорю: «Ну, не знаю. Мне больше нравились дворовые – типа «Ярко светит луна, схоронясь за листвою, по дороге степной скачут трое ковбоев. Три коня вороных, три ножа, три нагана. Трое славных парней, три отважных ковбоя». Помните, как в старых казанских дворах вечерами пели под гитару?»

Элис улыбнулась – «Конечно, помню». А Фиш переспросил: «В старых казанских дворах?» Помолчал немного и выдает: «Я проверял ваши адреса. И вас там не нашел». (Он вообще не фээсбэшник ли, наш Фиш, а?).

Я что-то ответил, а про себя думаю: «Странно, если бы нашел, дорогой друг. Ну, по адресу, который я тебе назвал. Я бы сильно удивился».

Ладно, уже не имеет значения, потому как мы расстались. Да, дружище, разошлись наши пути–дорожки, и каждый пошел своей.

Ну, так получилось – поссорились на днях. Точнее, позавчера. И хватит уже об этом, на сегодня про ругачки достаточно.

«Тук… Тук…» – об стенку

теннисный мяч. Долог

осенний вечер.

Элис. Детские погремушки и бабушкины сказки

Здравствуйте, друзья =) Начну без предисловий, нужно рассказать о многом.

…«А помните, как цыгане отказались платить «основным» дань? Тогда табору велели в двадцать четыре часа выметаться из города. Они свалили, и несколько лет ни одна цыганка в Казань носа не показывала…». В компании раздается незлобный смех. Подозреваю, что большинство мужчин здесь сами бывшие…

Теплый сентябрьский вечер. Мы на поляне, что под косогором в конце старой улочки. В кругу человек пятнадцать – я с Советниками и друзья детства Фиша.

Они примерно одного возраста – около двадцати семи – двадцати восьми, и я прикидываю, что нас занесло в середину девяностых. У мужчин жесткие глаза, да и по девушкам видно, что смогут за себя постоять. Ведут себя с достоинством, сдержанно и вежливо. У них свой мир и свои правила.

Мы пьем крепленое вино – по кругу, из одного стакана. В центре на траве кучка ярко-желтых ранеток.

«Я слышал, кафе «Сирень» закрывают», – говорит широкоплечий парень в выцветшем спортивном костюме с надписью «СССР». – «А что случилось?» – «Да санэпидемстанция, кажется, докопалась». – «Хотят чего-то». – «Да уж…» – «Ну вот, Кузя, где теперь от Динары будешь прятаться?» Негромкий смех, все смотрят на молодую женщину с годовалым малышом на коленях. Она качает ребенка и улыбается.

Пока ребята говорят о своем, я украдкой смотрю на Виргуса. Он не участвует в беседе – обхватил руками колени и задумчиво покусывает травинку. Перевожу взгляд на Фиша. У него расслабленный и умиротворенный вид. Одной рукой он осторожно обнимает хрупкую белокурую девушку. Настя – так ее представил Фиш. Настя. А парня с ясными и по-детски наивными глазами все называют Мурзилкой.

«Держи, Элис», – мне передают стакан. Вино простенькое, недорогое, но под медово-сладкие яблоки, под запах увядающих листьев, под золотистый закат и безмятежное настроение… ничего вкуснее я не пробовала.

Мне спокойно и уютно. Никто в компании не суетится, не повышает голоса, не меряется харизмой.

«Алекс!» Круг раздается, освобождая место. Подходят двое – молодой мужчина с резкими чертами лица и…

(Внутри поднимается душная волна).

«Здорово, братва, – говорит Алекс и кивает на спутника. – Это со мной». – «Здрасьте, здрасьте», – раскланивается Демиург, присаживаясь на траву. На нем черная хламида и резиновые сапоги с коркой засохшей грязи.

Я перехватываю взгляд Фиша. Странно, он не обращает внимания на Демиурга, его глаза прикованы к Алексу. Тот оглядывает круг и наконец замечает Адъютанта. Некоторое время они смотрят друг на друга, затем Алекс чуть заметно кивает в сторону.

Фиш встает. «Я скоро», – говорит он Насте.

Виргус погружен в свои мысли и ничего не замечает.

…Спустя несколько минут я увлекаю его к деревьям, за которыми скрылись мужчины. Мне не по себе. Нехорошее предчувствие сжимает сердце…

Вот они. Стоят лицом к лицу почти вплотную. Я не решаюсь приблизиться, но Виргус тянет меня вперед. Алекс бросает на нас мимолетный взгляд. Фиш не оборачивается.

Он говорит: «…в ходе следствия ты взял вину на себя и отмазал меня вчистую. Помнишь?» – «Помню, – отвечает Алекс. – А ты пошел к ворам и тем самым, возможно, спас мне жизнь».

Он невозмутим, в отличие от Фиша, который явно нервничает. – «Тогда я не понимаю… Алекс, мы же всегда стояли друг за друга…» – Тот пожимает плечами – «Я же объяснил, сколько можно». – «Алекс, они погибли из-за… Как ты мог?» – Фиш говорит с трудом.

«Ты закончил? – холодно говорит Алекс. – А теперь скажу я. Вернее, спрошу. Как мог – ты?» – «Что?» – «Что слышал. Расскажи своим друзьям, как ты меня замочил, – Алекс поворачивается к нам. – Расскажи, как отомстил за Настю и Мурзилку, подстроив мне автомобильную…»

Я не хочу этого слышать. Не хочу.

«Пока я тянул срок, ты думал, Фиш. И в один прекрасный день все понял. Да, башка у тебя варила всегда, братан, ничего не скажешь. Ты дождался когда я выйду, а затем…». – В голосе Алекса нет злости, нет обиды, только легкая нотка горечи.

Фиш смотрит на друга остановившимся взглядом.

«Я понимаю, на войне как на войне, – продолжает Алекс, – но ты мог хотя бы… И не делай такого лица, Фиш, мне все равно. Я же давно мертв».

Фиш не отвечает. Медленно поворачивается и уходит, спотыкаясь о сухие…

Как тяжело писать… Отвлекусь. Заварю себе кофе.

.

Темный и душный вкус. Вкус безнадеги. Почему-то вспомнилось стихотворение Слуцкого: «Это не беда. А что беда? Новостей не будет. Никогда. И плохих не будет? И плохих. Никогда не будет. Никаких».

А может, когда нет плохих новостей – уже само по себе хорошо? Часто говорят: «плохо, потому что ничего хорошего». А я думаю – если нет плохого, это… если не радость, то покой точно.

- …Забудьте эти слова, – говорит Фиш. – Забудьте о «порядочности», «чести», «доброте». Их в мире нет. Красивые термины придуманы, чтобы вас зомбировать…

Мы с Виргусом догнали его перед калиткой в деревянном заборе. Фиш рванул на себя дверь, мы скользнули следом…

- Отбросьте иллюзии, – говорит Фиш. – Откройте газеты, включите телевизор. Кто громче всех кричит о морали? Политики. Чиновники. Торгаши…

Площадка огорожена трехметровыми бетонными плитами. Здесь прохладно и сумрачно.

- Директор детского дома рассуждает о сострадании, – говорит Фиш, – а назавтра его арестовывают за растление воспитанников…

Чистый цементный пол. Ближе к центру он светлее – протерт подошвами.

- Юная поэтесса пишет о любви, – говорит Фиш, – а вечером в сауне орет пьяным голосом: «Еще, хочу еще! Есть среди вас настоящие мужики?!..»

От площадки расходятся четыре коридора. Над одним табличка «Nord», над вторым «Sud», над другими «West» и «Ost». Мы вышли из северного.

- Чиновник разглагольствует о справедливости, – говорит Фиш, – но посвященные знают, что он ворует миллионами, обкрадывая инвалидов и стариков…

- Хорош пускать пузыри, – останавливает его Виргус. – Лучше скажи – это правда? То, что сказал твой друг – правда?

- Я не собираюсь перед вами отчитываться, – сквозь зубы говорит Фиш.

- И что получается, – спрашиваю я, – с чем мы идем по жизни? С набором высокопарного хлама? С верой в детские погремушки и бабушкины сказки? Ты считаешь – так?

Фиш разворачивается и шагает к коридору с надписью «West».

- Нет, постой! – Виргус догоняет его и хватает за рукав. – Ты не ответил на мой вопрос!

- И не собираюсь. – Фиш, не оборачиваясь, вырывает руку.

Я бросаюсь к ним.

- Виргус, Фиш! Давайте поговорим…

- Чего там рассуждать! – Голос Виргуса напряженно звенит. – Грохнул лучшего друга и выдрючивается перед нами… Чувак, сколько жмуров на твоей совести?

Фиш останавливается у входа в коридор.

- На моей совести? Совести… – Он пробует слово на вкус. – Вы жили как наивные идиоты… Идиотами и умрете. – Он шагает в проход и через несколько мгновений тень поглощает его.

Мы с Виргусом смотрим друг на друга.

- Зачем ты так, Виргус?

- Зачем?! Разве ты не слышала, о чем говорил этот… Алекс?

- Слышала, но ни к чему рубить с плеча, надо разобраться…

- Ты в своем уме, подруга? Ты что, не поняла: он – убийца!

- Да, но нам нельзя без него. Мы нужны друг другу!

- А что он может для нас сделать? Чему научить? Укокошивать людей?

- А что можешь ты? – Я чувствую как во мне нарастает раздражение. – Говори за себя, Виргус! Обвинять легко, труднее предложить что-то дельное…

- Значит, ни на что дельное я не способен? – Виргус прищурился. – Ага, вот оно как… Я хотел помочь, а вы…