Самое темное сердце (ЛП) - Нэнси Коллинз

– Если ты ранил его, да поможет мне…

Стрега поднимает левую руку и говорит что-то на непонятном языке, но мне не нравится, как это звучит. Затем появляется странное тянущее чувство в груди, как будто мое сердце – это воздушный шарик, и кто-то дергает его за ниточку. Ладони становятся влажными; я опускаю взгляд и вижу кровь, выступающую из пор на коже, как пот в летний день. Удивленно моргаю – мое зрение внезапно затуманивают алые, как кровь, слезы из уголков глаз. Уши тоже наполняются кровью, приглушая слух, как если бы я вдруг сунула голову в ведро с водой. Я открываю рот, испуская фонтан кровавой рвоты. Я истекаю кровью, как будто мгновенно была поражена вирусом Эбола. Слишком слабая, чтобы стоять, я падаю на колени, мои глаза закатываются.

Густой насыщенный запах огромной массы гниющих фруктов, и пустой воздух вокруг меня заполняется восковыми лицами, серыми, как обескровленное мясо, их остекленевшие глаза полны мольбы и надежды. Некоторые лица кажутся ликующими, другие болезненными, но все они мертвы. Это души тех, кому закрыт доступ в рай или ад, кто осужден скитаться по пути, что не ведёт ни к спасению, ни к проклятью, их вопли отчаяния никто не слышит, их страданий никто не видит – за исключением умирающих.

Я знаю, что если переживу атаку мага крови, мне придётся заглянуть внутрь и призвать создание, которого я боюсь больше всего на свете. Я должна освободить часть себя, над подчинением которой так усердно работала – живую тьму, которую я называю «Другая».

Я закрываю глаза, заставляя кровавые слезы течь по щекам, и сосредотачиваюсь на своей внутренней сути. Я проваливаюсь в дыру на задворках сознания, где она лежит, выжидая, как паук в центре паутины. В ослепительном сиянии не-света, в воющей тишине я слышу её дыхание и чувствую её зловонный выдох в мою душу. Удушающая, кислая вонь безумия говорит мне о том, что я больше не одна. Рядом – Другая.

Тебе нужна моя помощь. Снова, тягуче шепчет она.

– Да, – невозможно солгать существу передо мной, настолько я боюсь и ненавижу её. Другая знает меня гораздо лучше, чем мог узнать любой из моих возлюбленных.

Она поворачивается ко мне лицом, и её обнаженное тело пышет неподдельной ненавистью.

Что я с этого получу?

– Ты продолжишь существовать.

Этого мало.

Как подсказывал опыт, лучше поторговаться с этим существом, чем отвергать его. Игнорируя призывы Другой, я только вызываю её гнев, который толкает её на борьбу за контроль над нашим общим телом.

– Ты получишь убийство.

Этого тоже мало.

– Тогда два.

Договорились, говорит она, улыбаясь жуткой сообщнической улыбкой.

Я чувствую, как Другая выныривает из глубин, словно большая белая акула на плеск неосторожного пловца. И, да поможет мне Господь, мой страх тает, превращаясь в возбуждение.

Другая запрокидывает голову и смеется, празднуя свое освобождение, по-собачьи встряхивается, разбрызгивая капельки крови в разные стороны. Нуар хмурится и делает шаг назад, почувствовав произошедшие изменения. Другая раскрывает объятия, словно приветствуя давно потерянного друга, и улыбается сквозь засохшую кровь, покрывающую её лицо.

– Так ты хочешь поиграть жёстко, да?

Другая дотягивается до своего глубокого чёрного источника силы и ревёт, как целый прайд львов, сотрясая фундамент «Ножика Долли» в неистовом экстазе. Нуар, шатаясь, отходит, зажимая ладонями уши.

Другая продолжает набирать силу – пурпурно-чёрная энергия трещит вокруг её головы мерзким нимбом. Её улыбка делается все шире, пока не открывает весь её оскал. Она хватает разум Нуара, глубоко погружая невидимые когти в сознание стреги.

Нуар воет, как раненное животное, роняя трость, когда падает на колени, из его ноздрей сочится кровь. Даже сейчас, когда он корчится от боли, его лицо озаряет восторженный взгляд.

– Ты подходишь даже больше, чем я осмеливался мечтать! – задыхается он, вытирая кровь с верхней губы. – Это будет очень весело!

Маг крови взмахивает правой рукой, и между Другой и её добычей падает теневой занавес. Поток тьмы хлещет через комнату, оставляя после себя лишь опустевшую сцену. Другая рычит в бессильной ярости и хватает убегающую тень, но её когти пронзают лишь воздух. Смех Нуара звучит нигде и везде одновременно, вызывающим эхом рассыпаясь в пустом клубе.

– Поймай меня, если смо-о-ожешь! Да, кстати, я кое-что оставил для тебя в подвале!

Глава 15

Дверь, ведущая в подвал, находилась за барной стойкой. Стоя на пороге и всматриваясь в сумрак у подножия лестницы, она заметила торчащие из-за штабеля картонных коробок ноги в ботинках, туго связанные бельевой верёвкой. Этого зрелища было достаточно для того, чтобы заставить Соню снова взять управление на себя.

– Джек! – закричала она, стараясь сдержать панические нотки в голосе.

Раздался низкий, гортанный стон, сопровождаемый характерным звуком, как будто младенец жадно сосет пустышку. Связанные ноги дёргались и тряслись, как копыта телёнка на скотобойне. Соня перепрыгнула через лестничные перила, с одного удара ноги заставив разлететься временную ширму из коробок.

Эстес лежал на спине с закатившимися глазами, неспособный защититься от отвратительной насмешки, кормившейся на его обнажённом горле. Верёвка пуповины тянулась как моток слизистой пряжи от свекольно-розового тельца ребёнка-вампира, соединяя его с распростёртым телом леди Мадонны, которая лежала с широко раздвинутыми ногами и стонала в грязной пародии на оргазм.

Застыв от ужаса, Соня наблюдала, как сгусток украденной крови, пульсируя, медленно прокладывает свой путь по трубке пуповины и исчезает между бёдер леди Мадонны.

Потревоженный внезапным вторжением, зародыш поднял большую голову и зашипел на Соню, как дикий котёнок, защищающий блюдце с молоком. Его личико было полупрозрачным и розовым, словно маска из свиных кишок, налитых кровью. К Сониному горлу весенним паводком подступила тошнота.

Какая мерзость! Визгливый голос Другой взорвался внутри Сониной головы гораздо большим отвращением и ужасом, чем её собственные. Немедленно дай мне уничтожить это!

Гнев Другой разгорался внутри Сони как лихорадка, вылизывая внутренность черепа своими огненными языками. Ненависть, всколыхнувшаяся в Другой при приближении ребёнка, была основополагающей и инстинктивной для энкиду, как страх людей перед змеями. Она не смогла бы подавить свою смертоносную ярость, даже если бы захотела – а сражаться с Другой, когда это существо чувствовало угрозу, было столь же бесполезно, сколь и рискованно.