Кровь невинных - Кристофер Дикки

Я попал в Совет в удачное время. Заседания Организации Объединенных Наций начинались в конце сентября. Президенты и премьер-министры со всего мира съезжались на Парк-авеню в комнату на втором этаже, где на обитых деревом стенах висели портреты прежних председателей Совета, дипломатов, банкиров и академиков, которые когда-то сидели в этих креслах. Сначала меня не допускали на заседания. Вокруг глав правительств всегда много охраны. Я даже удивлялся, что мне разрешали оставаться в здании. Агенты спецслужб с переговорными устройствами в ушах и на рукавах, с оружием в спортивных сумках и маленькими значками на лацканах пиджаков бродили по всему зданию. Но я входил и выходил без особых проблем. Хедвиг — секретарь, сидевшая на лестнице у входа, знала меня в лицо. Иногда, возвращаясь с обеда, я приносил ей что-нибудь. Ей это нравилось, я был ей симпатичен. В Совете, как и в других подобных местах, нужно уметь приспосабливаться. Когда я работал на последнем этаже, все как будто забывали о моем существовании. А когда я спускался вниз в костюме и черных кроссовках, посторонние люди могли принять меня за парня из службы охраны.

Если кто-то и пытался узнать обо мне дополнительные сведения, помимо тех скупых личных данных, которые я указал в анкете, то делал это предельно осторожно. Да и что они могли узнать обо мне? Что служил рейнджером, потом уволился и несколько месяцев путешествовал по Европе. Я надеялся, что у них не возникло поводов для беспокойства. Теперь я понимаю, что подозрение у них мог вызвать мой адрес в Джерси-Сити. Слишком уж неподходящее место для голубоглазого парня из Канзаса. Но оно было чистым с точки зрения безопасности. И я никогда не слышал, чтобы мое начальство или кто-нибудь еще наводили обо мне справки. В любом случае они не узнали бы моей тайны.

Работая на ксероксе, можно узнать много нового. Даже когда меня не допускали на заседания и семинары, сотрудники давали мне копировать свои конспекты или статьи, которые им присылали. В Совете работали мужчины и женщины, которые обладали некогда большой властью и в скором времени могли снова получить ее. Но когда они писали о том, что я видел своими глазами, чем жил все это время — об исламе и Боснии, — то, похоже, слабо представляли себе, о чем идет речь. Они просто тонули в информации, которой располагали, невероятно усложняя простые и упрощая действительно сложные вещи.

К началу октября, когда выступления стали такими скучными, что никто не хотел на них ходить, меня начали допускать на заседания, чтобы пополнить ряды слушателей. Мне не приходилось задавать вопросов, их совершенно не интересовало, слушаю я или нет.

Я узнал много удивительных вещей. Как-то раз бывший заместитель госсекретаря говорил о предельной точности американских бомбардировок, как они помогли нашим войскам во время войны в Заливе и какую пользу могли бы принести в Боснии, несмотря на другой рельеф местности. Это была полная чушь. Он утверждал, что Америка может изменить мир простым нажатием кнопок; говорил, каким бескровным может оказаться этот процесс, по крайней мере американская кровь точно не прольется. Я не мог ему возразить. Только не в тот момент. Мое время еще не пришло.

В тот день приезжал Билл Клинтон, кандидат в президенты от демократов, который, похоже, делал большие успехи. Некоторые люди в Совете поняли, что смогут вернуться в правительство — в его правительство, — если он победит на выборах. Поэтому в зале не оставалось свободных мест. Встреча была назначена на семнадцать ноль-ноль, и я ждал ее начала. В шестнадцать сорок восемь я начал спускаться по лестнице.

Мне хотелось рассмотреть этого человека. Работая в Совете, я усвоил одну важную вещь: великие и влиятельные люди вблизи часто кажутся не такими уж и значительными. Я был всего лишь винтиком, человеком у ксерокса, работавшим на последнем этаже. Конечно, я видел их только мельком, но достаточно часто, чтобы не испытывать трепет в их присутствии. И все же они вершили судьбы мира. Это сочетание обыденности и власти казалось мне странным. Поэтому я и стремился посмотреть на Клинтона, производящего впечатление обычного человека, в скором времени способного стать президентом. Посмотреть, как он проходит мимо, заглянуть ему в глаза.

Я оказался на четвертом этаже, затем прошел по длинному коридору. Спускаясь на третий этаж, я чуть не столкнулся с крупным мужчиной, который торопливо поднимался вверх, перепрыгивая через две ступени. Лестница была такой узкой, что мы не могли разойтись. Мужчина был черным и широкоплечим. Он очень удивился, что застал здесь кого-то.

— Документы, — потребовал он.

— Зачем?

— Служба охраны.

Я полез в карман брюк, тем временем пытаясь рассмотреть его, но лампочка в сорок ватт освещала лестницу слишком слабо, а перед глазами у меня все еще мелькал свет от ксерокса. Он смотрел на мою руку, проверяя, что я достаю из кармана. Я заглянул ему в лицо. Потом еще раз.

— Салам алейкум, — произнес я.

Он резко поднял голову и посмотрел мне в глаза, изучая их в полумраке.

— Гриффин? — спросил я.

Он забрал у меня бумажник и долго рассматривал мое водительское удостоверение в тусклом свете.

— Алейкум салам, — отозвался он так тихо, что я едва его услышал.

— Ух ты! Служба охраны! — Мне казалось невероятной шуткой судьбы то, что я встретил его здесь при подобных обстоятельствах, и это почти развеселило меня. Я поднял руки вверх, но он лишь вернул мне документы.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он. Это был профессиональный вопрос.

— Работаю, провожу исследования.

Он ждал, пока я скажу что-то еще. Минуту мы стояли в тишине.

— Гриффин. Это я.

— Да. Какого рода исследования?

— Честно? Я работаю на ксероксе. Платят мало. Работы много. Но у меня есть чем заняться. Следующей осенью снова пойду учиться.

— Покажи еще раз твои документы.

— А как насчет твоих?

Он протянул руку за моим бумажником, но я больше не собирался играть в эту игру.

— Гриффин, браток, я могу представить тебя в команде Фаррахана. Но чтобы ты работал у Клинтона? Что происходит?

Он не был настроен на беседу.

— Давай спустимся и посмотрим на настоящую знаменитость, — предложил я.

— Я пойду наверх. А ты останешься здесь. — Его тон был равнодушным, лицо спокойным.

— Издеваешься? Что ты себе возомнил? По-твоему, я угрожаю чьей-то безопасности? Ты забыл, я здесь работаю?

— Оставайся здесь.

Я начал злиться.

— Скажи мне одну вещь, Гриффин. Они знают о тебе?

— А что они должны знать, Курт?

— Ты был одним из правоверных сукиных сынов. А теперь ты здесь. Раньше ты притворялся. Может, ты и сейчас притворяешься.

— Я не притворяюсь, Курт. Когда живешь в реальном мире, то начинаешь понимать, что есть праведные вещи, которые имеют значение, а есть те, которые не имеют. Моя вера помогает мне отличить одно от другого. У меня есть жена и ребенок. Я живу. А вот о тебе, Курт, такого не скажешь.

— Все дело в том, как я пахну?

— Нет, дело в том, что ты оказался в этом месте.

— Работа есть работа. Давай спустимся вниз.

— Ты никуда не пойдешь. — Повисла долгая пауза.

— Я не собираюсь смотреть на Клинтона. Думаешь, я представляю для него какую-то угрозу? Черт. — Я провел языком по зубам и задумался. Я мог и подождать. — Ты принимаешь неверное решение. Но я рад снова видеть тебя. Кто бы мог подумать? Ты работаешь в службе охраны, а я — здесь. Сколько воды утекло со времен Дагвея.

— Да. Это был долгий путь.

— Послушай, когда люди так хорошо знают друг друга, у них возникает естественное желание пообщаться.

Внизу в холле зазвонил телефон. Раздался шум двигателя старого лифта.

— Верно, — ответил Гриффин. — Но не сейчас. Позвони мне, если будешь в Вашингтоне.

— Какой у тебя номер?

— Просто позвони в Белый дом, тебя соединят.

Когда я вышел из здания Совета, уже стоял вечер. На улице стемнело, накрапывал дождь. Из канализационных люков поднимался пар. Вода просачивалась в метро и в самый неожиданный момент начинала капать, напоминая мне леса Северной Джорджии, когда дождевые капли стекали с листьев; только здесь, в Нью-Йорке, вода была серой и грязной.

Поездка оказалась долгой. Я делал пересадку около Всемирного торгового центра и ехал по подводному туннелю в Джерси-Сити. Все это время я разглядывал лица незнакомцев, которые отражались в окнах поездов, то становясь желтыми в свете ламп, то исчезая во мраке.

Проезжая Шестьдесят восьмую улицу, я смотрел на женщин в кроссовках, которые возвращались с работы с сумочками, портфелями и зонтиками и, казалось, были готовы обратиться в бегство при первом признаке угрозы… только куда им было бежать? Я заметил девушку с волосами, как будто измазанными клеем. Она держала руки в задних карманах спортивных штанов и что-то там сжимала. В вагоне сидели мужчина в сером помятом костюме и странная пара: он — тонкий, как лезвие ножа, а она — совершенно круглая. Я часто встречал их и всякий раз удивлялся, как он до сих пор не задохнулся в ее объятиях. Некоторое время спустя они стати кивать мне и улыбаться, принимая за своего знакомого.