Игра в кости - Александр Лонс

— Ты про баб?

— Нет. Про окна. Если окна летом закрыты — значит, дома никого нет, верный знак тем, кому приспичило незаконно поинтересоваться содержимым чужой квартиры… Так, о чем это я?

— Говорил, что нехорошее это место. А почему — так и не объяснил.

— А, да. Значит, Палыч ничего тебе об этом не сказал? — уже в третий раз спросил меня Игорь.

— Да нет же, говорю. А что он должен был сказать-то? О чем «об этом»?

— Слушай, значит. По ощущениям могу так сказать, что квартире в этой все обостряется, если ты понимаешь, о чем я. Но обостряется в негативном плане. Вот я. Если приходил в хорошем настроении — оно улетучивалось, а вот если раздраженный — просто сатанел! То слишком душно, то чересчур холодно, то излишне громко, то слишком тихо — не слышно ничего. Я не мог тут долго находиться — хотелось бежать и бежать как можно дальше. Это непонятное чувство постоянно преследовало меня, будто сама квартира испытывала неприязнь ко мне и вообще ко всем своим жильцам. Центром негатива была эта самая комната, где сейчас ты проживаешь. История у комнаты прямо скажем нехорошая. Сначала в ней жил какой-то мужик, который в один прекрасный момент пропал без вести — тела так и не нашли. Исчез с концами. После туда въехала молодая девушка с матерью. Мать долго и тяжело болела, а дочь ухаживала за ней. Женщина очень мучилась, кричала, царапала стены от боли, словом кошмар. Умерла она так же в страшных страданиях, а дочь сразу же съехала отсюда, так как по ночам ей мерещились крики и стоны матери. Потом комната эта пустовала — в ней никто не жил и никто ее не снимал. Зато негатив мало-помалу расползался по всей квартире. Палыч, когда напивался, уверял, что тут поселилось абсолютное зло. Я вообще тот еще скептик — но тут поверил, так как со здоровьем конкретные проблемы начались. И ты знаешь, после того как я спешно отсюда сбежал, даже половину вещей тут оставил, здоровье пошло на поправку! Не сразу конечно, но все-таки. Да и настроение выправилось, что при моей работе немаловажно. Сейчас я здоров, словно космонавт.

— Прямо для голливудского ужастика, — попытался пошутить я. — А как же Дмитрий Паплович?

— А что Палыч? Он тут практически не бывает никогда. У него дача со всеми удобствами — теплый зимний дом в Ольгино… Ух, засиделись мы… в таком виде мне уже нельзя за руль, здесь переночую. Ничего, если всего одна ночевка, то можно. Не повредит.

А за окном продолжалась питерская белая ночь. Конечно, белые ночи не только местное явление, но здесь они стали своеобразным символом. Брендом. Именно в данный период остро ощущается мистицизм города, ведь именно в эти дни Петербург преображается, обостряя восприятие всех, кто хоть раз видел его в самую прекрасную пору…

Уже второй час я сидел на кухне питерской коммуналки и пил пиво с ментовским капитаном. Вероятно, он давно сказал всё, что хотел сказать и от ненужных ему тем умело уходил. Разговоры велись обо всем не свете, но почему-то неизменно сводились к обсуждению: смысла жизни, баб, и к оценке внутриквартирного абсолютного зла, в существование коего, честно говоря, верилось с большим трудом.

— Погоди, — наконец произнес я после очередного глотка, когда в моем мозгу забрезжила реальная возможность вылезти из порочного круга тягостных тем, — вот милицию переименовали в полицию, а ОМОН в ОПОН нет. Почему? Этот вопрос мучит меня.

— Не боись, — убедительным тоном произнес мент, — всё учтено великим ураганом. Еще приказом министра Нургалиева отряды милиции особого назначения официально именуются «ОМОН», но расшифровываться аббревиатура стала иначе, как «Отряды мобильные особого назначения».

— О, спасибо. Ты излил бальзам на мою израненную сомнениями душу. Вообще-то я другое хотел спросить.

— Спрашивай — отвечаем, если не затрагивает служебных тайн и профессиональных секретов.

— Ты же, наверно, юрист по образованию?

— Уголовное право, Юрфак универа. — спокойно подтвердил капитан. — А что, тебя это так волнует?

— Вот смотри, — тихо проговорил я. — Человек бесследно исчез, но оставил записку, что так, мол, и так, добровольно ухожу из жизни. Записка написана от руки, кровью. Кровь и почерк пропавшего. С тех пор вообще ни слуху, ни духу, тело не найдено. Дело должны возбудить?

— Не обязательно, — задумчиво сказал Игорь, почему-то поморщившись. — Вот если бы заявление от родственников или, например, с работы, то должны. Но как будут это дело вести, тут уж иной вопрос. Это у тебя личный интерес, или так, сугубо литературный?

— Сугубо литературный, — нетрезво кивнул я, — но и личный тоже.

— Слушай, а у тебя только пиво? Ничего посущественнее нет?

— Да нет как-то… С меня и пива вполне достаточно.

— Тогда, — вдруг совершено трезво подмигнул мне мент, — мы Палыча сейчас раскулачим. Ну-ка подвинься… — с этими словами Игорь ловко, одним движением, отпер столик Дмитрия Павловича и, как эстрадный фокусник, погрузил туда руку по самое плечо. Затем его лицо приобрело необычайно счастливое выражение, а в вынутой наружу руке оказалась бутылка водки с подозрительным названием «Горячка».

— Есть! Вот она родимая! Он, Палыч в смысле, всю жизнь в Северо-западном округе прапором прослужил. А главная черта прапора в чем? В его маленьких кулацких наклонностях. Но если наклонности эти должным образом обратить на пользу ближних сих, то дай ему, касатику, Бог здоровья! Палыч завсегда тут заначку держит на случай неожиданного приезда. Вот так поздно вечером с дачи заявится, а нигде уже не продают! Надо будет вернуть потом, не забыть. Не то обидится.

— Чего ж он здесь, а не в своей комнате хранит такие культурные ценности?

— Ну, это из соображений сугубо экзистенциального прядка. Тут важны не проявления психики человека, а сама его жизнь в неразрывной связи с миром и другими людьми. Он ведь у нас великий философ, не заметил, нет? Зря. Видимо, вы недостаточно общались. С ним поговорить всегда есть о чем.

Следом, как по волшебству, откуда-то появилась пара классических граненых стаканов. Игорь ловко разлил по ним бесцветную прозрачную жидкость.

— Знаешь, — сказал он после первого принятия, — есть такая иранская притча. Волк, Лиса и Лев решили охотиться вместе. Дела у них пошли удачно, и добыли они козу, оленя и зайца. «Ну, теперь дели добычу, — велел Волку Лев, — только по справедливости». «Хорошо, — ответил Волк. — Козу, я полагаю, надо отдать тебе Лев, зайца — Лисе, она ест мало, а себе возьму оленя — я сегодня больше всех вас бегал». Услышав это, Лев рассвирепел и растерзал Волка. «А теперь будешь делить ты, — велел он Лисе, — но по справедливости!» «С удовольствием, — согласилась Лиса. — Пусть коза пойдет тебе на завтрак, олень на твой обед, а заяц станет твоим ужином». «Вот это правильно, — усмехнулся Лев. — Но кто научил тебя так хорошо распределять добычу?» «Лежащий возле тебя растерзанный Волк, о мой повелитель!» — ответила Лиса.