В прицел судьбу не разглядишь - Альберт Байкалов

– Обеспечивать там и без тебя есть кому, – отмахнулся генерал. – Примете участие в учениях как составляющая антитеррористической группировки.

– Может, отмажете? – взмолился Антон. – Не мальчики.

– Размечтался.

За день до того, как сойти с трапа самолета в аэропорту Челдовска, Межалс Дапчуликус, высокий, светловолосый латыш с болотного цвета глазами, отметил свой день рождения. Тридцать пять. Вроде не молодой, но и далеко не старый. В самом соку. Еще можно сказать, в расцвете сил. Он был красив и прекрасно сложен, но все в этом человеке было неестественно холодным и отталкивающим. На фоне других он казался чужеродным телом. В майке и серых бриджах, с объемистой дорожной сумкой, Межалс вышел на центральном автовокзале из автобуса с табличкой «Аэропорт» и огляделся. Раздумывая, чему отдать предпочтение, внимательно изучал десяток такси со скучающими в них водителями, потом разношерстную толпу на троллейбусной остановке, посмотрел вслед удаляющемуся трамваю.

– Куда ехать? – щуплый, едва достающий ему до подбородка мужчина выжидающе уставился на Межалса снизу вверх.

Гость города смерил его ничего не выражающим, словно у покойника, взглядом, отчего тот стушевался, спрятал в карман брелок с ключами от автомобиля, поправил за козырек кепку и направился к старенькому «жигуленку». Межалс, не произнеся ни одного слова, отбил у этого человека желание стоять рядом. Он излучал спокойствие, силу и решительность, что вызывало неприязнь. Ему доставляло удовольствие наводить на людей трепет. Он знал об этой особенности своей внешности и наслаждался своеобразной властью над окружающими.

Тем временем таксист сел за руль своей машины и закурил, а Межалс подхватил баул и, словно прожил в этом городе всю жизнь, уверенной походкой направился в сторону улицы Горького.

Межалс ничуть не волновался и не чувствовал дискомфорта, который обычно испытывают люди, оказавшиеся в незнакомом городе. Наоборот, ему было легко и радостно. Хотелось побежать. Но нельзя привлекать к себе внимание. Энергию можно будет выплеснуть в спортивном зале. Наверняка здесь их много. Сейчас главное устроиться. Он сверхчеловек. Заратустра. Его ждет историческая миссия. Он навеки прославит свое имя и войдет в историю. Им будут гордиться, о нем будут писать, снимать фильмы, защищать диссертации, изучать его биографию в институтах и школах. Причем не только в этой ненавистной стране, но и во всем мире. А он хорошо прожил свою жизнь. Погруженный в фантазии по ночам, Межалс пытался представить, каким его будут видеть потомки.

Родился и вырос он в Свердловске, в семье латышей, обычных людей – инженера и учительницы. Межалс был единственным и долгожданным ребенком, поэтому ни в чем не знал нужды. Отец и мать изо всех сил старались угодить своему чаду и по первому требованию бросались исполнить любое его желание. Поначалу все было неплохо. Еще в детском саду и начальных классах он не видел никакой разницы между собой и сверстниками. Единственное, в чем Межалс от них отличался, – дома с ним общались на родном языке, который он знал, в отличие от русского, не так хорошо. Плохое знание языка стало сказываться позже. Каждый год родители ездили на родину, где жил дед. Вот там впервые Межалс понял, что значит национализм. Как ни странно, досталось от таких же латышей, как и он, причем детей. Это было в рыбацкой деревне, где сохранились все национальные обычаи и традиции латышского народа. Сверстников возмущало, что он плохо говорит на родном языке, и они дразнили его «русский». Потом и в России начались проблемы. Стали поколачивать. Самое интересное, что на всех углах в то время кричали о дружбе народов. Отец не стал начальником бюро, в котором работал. Считал, из-за того, что латыш. Межалсу все чаще приходилось ввязываться в драки. В глубине души он понимал, что причина кроется в другом. Дети недолюбливали его за отличную учебу, всегда опрятный вид, примерное поведение и непьющих, даже по праздникам, родителей. Были у них в классе бурят, армянин и чуваш. Но перепадало отчего-то больше всего именно ему. Поэтому уже в девять лет он записался в секцию дзюдо, а с пятого класса занимался стрельбой. Потом увлекся карате. К девятому уже во всей школе нельзя было найти человека, рискнувшего бросить обидную реплику в его адрес. Кроме спортивных успехов, он от природы был рослым и сильным. Потом провалился в институт и отправился служить в армию. Служба в Германии в элитном мотострелковом полку на должности снайпера закончилась демобилизацией в уже другую страну. Родители наконец решили вернуться на родину. Начались новые проблемы. Теперь там они были чужими. Чтобы стать своим, Межалс вступил в военизированную националистическую организацию. Большинство его сверстников уже давно остыли от фашистской истерии, а он, наверстывая упущенное, продолжал посещать собрания, кружки, участвовать в шествиях и демонстрациях. Все это чередовалось с полевыми сборами. В общем, сколько Межалс себя помнил, ему всегда нужно было что-то доказывать. Перелом наступил, когда на улице средь бела дня он покалечил русского пенсионера, по всей видимости, ветерана войны. Дело было на праздновании очередного юбилея создания латышского батальона СС. Старикашка сцепился с бывшим легионером, чем вывел из себя оказавшегося поблизости молодого националиста. Полиция намекнула, что дает фору в сутки. Они все-таки – цивилизованная Европа и обязаны отвечать на подобные выпады. Пришлось уехать. Скитаясь по бывшим союзным республикам, в Киеве Межалс познакомился с девушкой, тоже латышкой. Она направлялась в Чечню. Завязался роман, и он увязался следом. Там их приняли как родных и быстро нашли работу. Немного усовершенствовав знания в обращении со снайперской винтовкой, русских Межалс встретил уже вместе с боевой подругой. Ее убили в первый же день. Он недолго горевал и продолжил заниматься своим делом, поняв наконец, что это его призвание. Каким-то чудом не только остался цел, но и заработал авторитет в глазах полевого командира по кличке Тарзан, впоследствии бежавшего сначала в Турцию, а потом в Лондон. Вместе с ним по миру перемещался и Межалс. До того времени, пока этот человек не осел, а его не выставил за пределы своих апартаментов, которые приобрел на деньги английских налогоплательщиков, жизнь еще как-то поддавалась определенной логике. Потом начались мытарства в качестве наемника. Он не брезговал ничем. Был обыкновенным разовым киллером, воевал на стороне албанцев в Сербии, работал телохранителем бизнес-леди в Словакии, попутно исполняя обязанности мачо. В конечном итоге это ему наскучило, и он уже стал подумывать о возвращении обратно на родину, как встретивший его как-то вечером у входа в боулинг человек предложил работу. Причем обратился по имени, сразу дав понять, что он представляет серьезную организацию. За этим последовала поездка в Афганистан, где на его странный взгляд также обратили внимание и стали назвать не иначе как Череп. Там он был удивлен и разочарован. На протяжении месяца с ним и еще десятком подобных парней проводили занятия по стрельбе из снайперской винтовки большой дальности. Ничем, собственно, не удивили. Это весло, как он его про себя называл, можно было освоить в лесу близ Берлина или любого другого города мира. В один из дней внезапно появившийся европеец забрал его и еще двоих парней. Как выяснилось, это был англичанин, по имени Смит. Он быстро организовал переезд через третьи страны на Украину, где все трое расстались. Причем с одним навсегда. Когда им сказали, куда и с какой целью они направляются, в его глазах появились страх и неуверенность. Всего лишь. По крайней мере, так объяснил впоследствии Бугор, которому передал их таинственный Смит. А может, ему показалось? Или застрелили для острастки? Череп даже допускал, что в тот момент у всех был похожий взгляд. Не исключено, что для этого и брали третьего, заранее определив роль. Хлопнули, чтобы дать понять Черепу и Мигелю, что дело зашло слишком далеко и даже в мыслях сомневаться в его успехе опасно.

Мигель, напарник Черепа, был русский. Родился и вырос в Москве. Среднего роста, неприметный брюнет с проницательным взглядом, который постоянно прятал за солнцезащитными очками, был неразговорчив. В том, что у него было криминальное прошлое, сомневаться не приходилось. Череп по себе знал, что туда не приглашали случайных людей. Сейчас, после отъезда из Афганистана, это был единственный человек, с которым он мог общаться на равных.

Он шел по улице неторопливой, уверенной походкой, скользя взглядом по окнам домов, витринам магазинов, прохожим. Город ему не понравился с первого взгляда. Как, впрочем, все российские города. И он не судил предвзято. Просто, несмотря на стеклопакеты в серых и одинаково скучных домах, оставшихся с прежних времен, множество рекламных щитов и элитные новостройки, они сохранили мусор в подворотнях, хамство пассажиров в автобусах, которое возникло вместе с перестройкой.