Иван Грозный. Жены и наложницы «Синей Бороды» - Сергей Нечаев

В. Г. Манягин констатирует, что «путаница с женами царя превосходит все мыслимые размеры». А вот мнение В. Б. Кобрина: «Семь или даже “всего” шесть (если не считать формальной женой Василису Мелентьеву) браков — факт невероятный не только для царя. Думается, это был единственный случай в средневековой России за несколько столетий».

Тут даже трудно что-либо возразить. Действительно, для православной Руси брачная активность Ивана Грозного была чем-то беспрецедентным.

В. Г. Манягин рассуждает следующим образом: «Прежде всего, надо разобраться с терминами. Жена — это женщина, прошедшая тот или иной официально признанный обряд вступления в брак с мужчиной. Сейчас, например, таким обрядом является запись в книге актов гражданского состояния ЗАГСа. Для XVI века таким обрядом было венчание в церкви».

Но даже если следовать этой вполне нормальной логике, ответить на вопрос о законности брака Ивана Грозного и Марии Нагой невозможно. Тут же возникают другие вопросы: где венчались? Кто венчал? Имел ли он на это право?

Конечно же, и на этот раз церковный обряд был совершен без участия патриарха и епископов. По словам В. Н. Балязина, он состоялся 6 сентября 1580 года, и «молодых венчал тот же протопоп Никита, который ставил под венец и несчастную Марию Долгорукую, утопленную после первой брачной ночи».

Е. А. Арсеньева по этому поводу замечает: «Поп Никита… тот самый Никита, который вызвал некогда бурное неудовольствие “ведьминой дочки” Аннушки Васильчиковой и был за то мгновенно отомщен, а потом брал разрешительную молитву на сожительство с Василисой Мелентьевой, снова пригодился государю и свершил обряд венчания. За это время Никита поднаторел в своем священническом деле, уже никто не мог бы сказать, что он “круг ракитова куста венчает”, и многочисленные гости остались вполне довольны благолепием и протяженностью обряда».

Да, никто не мог сказать. Но вот почему? Потому что все было законно или потому что присутствующие боялись высказать свое мнение?

В любом случае, свадебное пиршество было обставлено очень торжественно и вино лилось рекой. Посаженным отцом Ивана Грозного, как и на свадьбах с Собакиной, Колтовской и Васильчиковой, был его сын царевич Федор, дружкой со стороны жениха — князь Василий Иванович Шуйский, дружкой со стороны невесты — Борис Федорович Годунов. Что характерно, все они один за другим стали после смерти Ивана Грозного русскими царями. Помимо Бориса Годунова, дружкой Марии стал Михаил Александрович Нагой, брат Евдокии, умершей жены Владимира Старицкого.

Профессор Р. Г. Скрынников отмечает, что «свадьба была сыграна не по царскому чину». Это значит, что этот пышный и многолюдный бал устроен не в Кремле, а в Александровской слободе, и венчание происходило в обычной слободской церкви. Соответственно, и жить новой царице предстояло не в роскошных кремлевских дворцах, а на достаточном удалении от столицы.

На другой день после свадьбы царя, 7 сентября 1580 года, его сын Федор женился на Ирине Годуновой, сестре Бориса Годунова.

Биограф Ивана Грозного Анри Труайя рассказывает: «Он выбирает Марию Федоровну Нагую, дочь одного из сановников. Одновременно его второй сын Федор берет себе в жены дочь Бориса Годунова Ирину. На церемонии двойного венчания присутствуют только самые близкие. Но молодая супруга не спасает царя от ипохондрии, наоборот, рядом с этим юным созданием он вдруг осознает дряхлость своего тела и разума».

Относительно дочери Бориса Годунова этот русский француз, конечно же, ошибается (Ксения Борисовна Годунова родится лишь через два года), а вот относительно дряхлости тела и разума — это в самую точку. Ивану Грозному в тот момент было пятьдесят. По тем временам — это очень серьезный возраст.

В связи с этим у Л. Е. Морозовой и Б. Н. Морозова читаем: «Конечно, юной девушке вряд ли хотелось быть женой страшного старика, но стать царицей, повелительницей множества подданных, казалось очень заманчивым. К тому же она знала о недугах царя — он страдал от сильных болей в спине и суставах, — поэтому в скором времени могла превратиться в самую богатую и знатную вдову в стране, а у ее родни появлялся замечательный шанс возвыситься и существенно обогатиться».

А ведь дело с соседским сыном одного из бояр совсем недавно уже было слажено: еще какой-то месячишко — и была бы она захудалой провинциальной боярыней. Нет уж, наверное, лучше быть царицей, хоть новый жених и слывет извергом.

Вскоре после свадьбы Иван Грозный повез Марию в Троицкую лавру — поклониться мощам преподобного Сергия.

Е. А. Арсеньева рассказывает: «В первую брачную ночь ее так трясло от страха, что запомнила только этот страх и боль. Не то чтобы она чувствовала отвращение к мужу… Скромница, выросшая в беспрекословном послушании воле отца, Марьюшка не заглядывалась на молодых красавцев. Но все же осмелилась — заикнулась, что жених ей в дедушки годится. Отец рассердился:

— Да что такое молодость? Что такое красота? Кто силен и славен, тот и молод. Кто могуч и богат, тот и красив.

Ну и, само собой, старинное русское, непременное:

— Стерпится — слюбится.

Не слюбилось…

Нетерпеливые ласки старого мужа не заставили Марьюшку желать их снова и снова».

И все же Мария Нагая покорилась своей участи и старалась относиться к царю хорошо. Сам он тоже был доволен новой женой. Одно лишь ему в ней сразу не понравилось: с женами царевичей, его сыновей, она вела себя, как старшая, требуя от них покорности и уважения. Это царя страшно раздражало. По словам Л. Е. Морозовой и Б. Н. Морозова, «все это не могло не отразиться на душевном состоянии Ивана Васильевича», так как «любое, даже незначительное событие способно было вызвать в нем приступ неукротимой ярости». Однажды он до того рассердился, что обещал «отдать ее псам». Конечно, Мария от такого заявления не стала лучше, но после этого между ней и царем установились весьма холодные отношения.

Постепенно венценосный муж и вовсе перестал навещать ее опочивальню. Забыл ее государь, совсем забыл. Как пишет Казимир Валишевский, «царь женил своего сына Федора на сестре Бориса Годунова Ирине и создал, таким образом, новую семью, на которой сосредоточилась его любовь».

А потом началось повторение старого. Снова ночью дворец оглашался пьяными песнями, опять в нем воцарились разгул да дикое веселье. Но теперь у Ивана Васильевича уже не было прежних сил. Случалось, что среди оргии он вдруг засыпал. А еще стал забывать имена своих любимцев: иногда называл Годунова Басмановым, удивлялся, почему за столом нет Вяземского, казненного им несколько лет назад…