Командировка в лето - Дмитрий Лекух

И каждый по-своему прав…

А чем ты берешь за свою преданность, Князь?

Не знаешь?

Или просто не нашелся еще человек, который предложил бы тебе твою цену?

Князь потянулся в карман плащ-палатки за сигаретами, когда за его спиной послышались легкие шаги.

Дима обернулся.

Корн.

Что ж, этого следовало ожидать.

Он сделал знак охранникам, чтобы принесли еще один стул и кружку, но Андрей отрицательно помотал головой, и уже рванувший было на пирс бодигард резко затормозил, переводя удивленный взгляд с одного начальника на другого.

Князь хмыкнул и жестом подтвердил охране, что стула не надо, а подошедший тем временем Корн остановился, нависая над шефом, и начал медленно перекатываться с носка на пятку.

— Ну, что, и долго еще будет продолжаться этот твой гребаный депресняк, Ваша Светлость?

Голос у Корна был ядовит, как самая ядовитая змея. Князь таких встречал.

Еще там, за речкой.

Где они когда-то и познакомились.

Он — сержант, Дед — прирожденный снайпер и командир, признанный всеми «замок», и этот — тогда еще совсем зеленый летеха, только что из училища, попытавшийся было диктовать ему свои условия.

И так — до самого дембеля, который Корн ему чуть напрочь не обосрал.

Что называется, жидким калом.

А как еще назвать трое суток губы, когда у тебя уже, считай, в кармане лежат проездные документы до родимого военкомата?

Только свинством.

Полным и окончательным.

И никак иначе.

Поэтому, когда будучи еще молодым, но уже довольно преуспевающим бизнесменом, он случайно заскочил в тот грязный шалман (да какой там случайно, себе-то не ври, Князь, с похмелья ты был, с жуткого утреннего бодуна, и где покупать вожделенное спасительное пиво, тебе в тот момент было совершенно безразлично) и увидел там смутно знакомую, но такую опустившуюся физиономию, то сначала Корна не узнал, а потом, честно говоря, позлорадствовал.

А потом…

Потом ты угостил его пивом, и вы разговорились…

Ведь так все это было, да, Князь?

Так — и не совсем так.

Никогда бы не угостился халявным пивом и не заговорил тогда с тобой этот гордый, суровый, битый жизнью волк, в котором так мало оставалось от прежнего десантного летехи, если б не решил в тот день свести счеты с жизнью.

Ему просто надо было перед смертью — выговориться.

Выплакаться.

И абсолютно насрать, в чью жилетку.

Твоя подвернулась в тот день совершенно случайно.

Правда, не дал ему нырнуть в петлю именно ты. Но если уж совсем честно, заставил тебя задуматься о подступающем хаосе — именно он.

Так что вы квиты, Князь.

И никто никому не должен.

Нормально.

Бывает.

Он выбрал тебя вожаком.

А ты…

Ты, может быть, в скорости решишься его предать…

— Что? Что ты говоришь, Андрей?

— Я говорю, долго ты еще будешь тешить свой депресняк, шеф?

Князь хмыкнул:

— Пока не надоест, а что? Дело почти сделано, наш огурец лидирует в рейтингах с таким отрывом, что если Олькина кассетка нигде не всплывет, победит без всякого моего участия. А если и всплывет, мы ее тут же объявим фальшаком. У меня все готово. Даже экспертов заранее купил. Так что имею полное, глубокое человеческое право на личную жизнь. В том числе и на депресняк. Мой депресняк — что с ним хочу, то и делаю…

Корн только головой покачал влево-вправо:

— Как она, кстати?

— Кто, кассета?

— Хорош придуриваться, Дим. Какая еще в манду кассета! Я про Ольгу спрашиваю…

Князь в ответ только зябко повел плечами:

— Как-как… Как мудак! Херово ей, Андрюх. Совсем херово. Врачи сказали: мордашка восстановлению не подлежит. Придется новую лепить. Хорошо еще, что глаза целы. Вовремя ты ее оттуда вытащил… Да и депресняк у нее — похуже моего нынешнего. Она ведь в этого Ларина на полном серьезе втюриться умудрилась. По уши…

— Нда, дела… Угости, что ли, сигаретой хоть, а то сидишь здесь, как индюк, толку никакого. У меня легкие чересчур для такой погоды. Хоть какая польза с тебя…

Они прикурили.

— Слушай, Дим, уже второй день спросить тебя хочу, да все никак не получается: а зачем ты тогда Глебу сказал, что она погибла? Мучается ведь человек, переживает…

Князь усмехнулся:

— Попереживает и перестанет. Человеческой психике свойственно изгонять плохие воспоминания. А вот если бы сказал, то все. Комплекс на всю жизнь. Так бы и мотался между ней и Скворчихой, как говно в проруби. А потом бросил бы Ольку, а сам бы в петлю полез. Знаю я этих интеллигентов…

Последнее слово в устах Князева почему-то прозвучало почти как ругательство.

— Угу. Знаешь. Потому что сам такой… А почему думаешь, что он бы от Ольги к Скворцовой сбежал, а не наоборот?

Князь коротко хмыкнул:

— А то я Ленку не знаю. Это, видишь ли, тот же я — только в юбке и помоложе слегка. Упустила бы она свое. Жди…

— Понятно… А почему ж ты тогда ее бросил год назад? Вот была бы славная парочка…

Князь посмотрел на Андрея и покрутил пальцем у виска:

— Ты что, совсем дурак, капитан? Годочков-то тебе сколько? Ты сам с собой жить не пробовал? Отвечаю — это хуже, чем мастурбация…

Корн расхохотался:

— А как же тогда жил?

— Как-как… все так же, пока не разглядел…

— Бывает…

— А вот теперь правду говоришь.

Они помолчали. Волны с ленивым шипением продолжали наползать на галечный пляж. Тоскливо подсвистывал несильный, но противный ветерок с моря.

Дождь и не думал прекращаться.

Князь поежился, поглубже закутываясь в просторную плащ-палатку. Ему по-прежнему было холодно и тоскливо.

— Слышь, Андрюх, дай коньяку, я знаю, у тебя точно есть…

Корн пожал плечами и достал из внутреннего кармана куртки плоскую фляжку.

Отвинтил крышку, отхлебнул, передал Князеву.

— Держи. Только там не коньяк. Виски. Насчет коньяка — это к Ларину, пожалуйста….

— Давай-давай, не звезди…

Князь осторожно понюхал содержание фляги:

— «Чивас»? И как ты его только можешь глотать безо льда? Я б еще понял: молт, но купажированное… Бр-р-р…

Однако глоток сделал такой, что Корн только тихо рассмеялся:

— Угу. Еще молт на тебя переводить. Ничего страшного, и купаж поглотаешь, как миленький…

Князя передернуло.

— Бр-р-р… Спасибо еще, что не «Джонни Уокер»… Блин, учишь его, учишь, а он как был плебеем…

Андрей на этот раз рассмеялся уже погромче.

— Да уж, академиев не кончали… Ладно, Князь, ты еще долго здесь торчать собираешься?

— Где — здесь?

— Где-где. В Караганде! На пирсе на этом! В городишке этом поганом! Ладно бы, еще погода была, а так… В Москве дел до черта, а он тут сидит под дождем, с депресняком своим нянчится…

Князь глубоко вздохнул в ответ и еще больше нахохлился, закутавшись в подтекающую плащ-палатку.

Корн выматерился.

— Слушай, что тебе еще надо, а? Ты же опять победил, Князь! И город закрепил, и парня этого взял: он теперь твой — весь, с потрохами! А это — это честное лицо в ящике! Ему люди верят! И делу твоему он будет служить не как шлюха, за деньги, а как солдат! Твой солдат, Князь! Да еще на такой позиции! Я же знаю, ты опять «двойку» разыгрывал, и хрен его знает, кто для тебя важнее: мэр или этот Ларин!

Князь пожал плечами.

— Ларин важнее. Мэр… Да что мэр. Этот сушеный кусок дерьма был нашим безо всяких прочих условий. У меня на него столько всего, что, если захочу, он со мной советоваться будет даже, сходить ли посрать в сортир на первом этаже или на втором и как сегодня с женой спать — сверху или снизу… хотя с женой он, похоже, вообще не спит, козел, если она его, разумеется, по ночам плеткой не фигачит. А напрасно: бабёнка-то — в самом соку. Я его и в первый раз мэром сделал. Лично. И сейчас бы сделал безо всяких съемочных групп с центрального телевидения. Хотя с ларинским сюжетом, конечно, попроще будет…

— А Ларин?

— Ларин — птица совсем другого полета. Этого за деньги не купишь…

— Ну, так ты его за другое купил! И радуйся, чего депрессовать-то? Этим, брат Дмитрий, гордиться надо…

Князь внимательно посмотрел на Корна и недоуменно покачал головой:

— Чем гордиться? Тем, что еще одного хорошего парня сделал на всю оставшуюся жизнь несчастным? Что еще одну душу загубил?

Движение Корна было настолько стремительным, что разглядеть его мог только очень внимательный и очень хорошо тренированный человек. Князь был достаточно тренирован, но внимательностью в этот момент — ну, совсем не грешил.

В конце концов, здесь все свои.

А внимание к внешней опасности — работа телохранителей.

Поэтому ему и показалось, что Корн, только что находившийся сзади, буквально соткался перед ним из воздуха.

Соткался — и резким рывком поднял его на ноги за отвороты прилично промокшей плащ-палатки.