Власть ножа - Валерий Ефремов

— Он самый, — настороженно ответил Фролов. Гувэдэшник догадывался, какие мысли будоражат голову Бегунова, но ему неясна была суть вопроса прокурора.

— Так-так, — удовлетворенно констатировал Алексей Алексеевич и уткнулся в какую-то бумагу. — Сейчас посмотрим, кто из следователей у нас не столь перегружен на данный момент. О, подполковник, вам фантастически повезло — с вами будет работать Вера Иннокентьевна Шигарева! Вы с ней знакомы? — Прокурор задал свой вопрос со скрытым злорадством: ответ на него ему был хорошо известен.

Вот падло! — едва не вырвалось у Фролова. Впрочем, что возьмешь с Бегунова? Он «правильно», по-чиновничьи оценил ситуацию, и у него сработал инстинкт самосохранения.

Конечно, дочка Шигарева под воздействием своего папаши попытается локализовать дело, ограничить его именно ограблением Гусманова, а значит — попросту помешать серьезному расследованию. Ведь деньги директора, по версии Фролова, унесли с собой Бархан и Перышко. Больше бабкам этим деваться попросту некуда, а Гусманову врать никакого резона нет! Но раз все налетчики считаются погибшими и дело об ограблении «Промбанка» закрыто Генпрокуратурой, Вера Шигарева не станет подводить своего отца. Теперь, чтобы объявить Бархана и Перышко в федеральный розыск — вообще надежды никакой, ведь следователь не поддержит его в этом вопросе. А если их все-таки удастся задержать, то какое обвинение им предъявить? Ведь они-то лично не грабили Гусманова, и следователь потребует отпустить налетчиков!

Чтобы действительно выяснить, куда девались деньги директора, надо для начала организовать опознание двух неизвестных трупов из тоннеля.

Но эти трупы совсем из другого дела, скажет Шигарева, пусть ими другая слежственная бригада и занимается. И дочка Генпрокурора будет, черт её побери, формально права!

И на хрена, спрашивается, ему нужен такой следователь? Ко всему прочему, он эту стервозную девицу вообще терпеть не может…

Вдруг Фролов вспомнил очень простую вещь. Ведь Вера Шигарева проходила свидетелем в деле об ограблении «Промбанка», даже фактически была потерпевшей, поскольку находилась в числе заложников, и у неё брал показания один из муровских оперов.

Показания эти, между прочим, оказались неполными — ведь, по словам других свидетелей, Шигареву один из налетчиков даже пытался изнасиловать, но в результате ссоры между бандитами все обошлось.

Можно, однако, по-человечески понять молодую девушку, обошедшую этот эпизод молчанием, как и другую заложницу, которую двое рецидивистов трахнули уже по-настоящему, о чем та ни словом не обмолвилась.

— Я не знаю наизусть инструкцию, регламентирующую деятельность прокуратуры, — произнес, наконец, подполковник после столь продолжительного молчания, что прокурор даже стал покашливать, как бы выводя милиционера из забытья, — но, мне кажется, Вера Иннокентьевна не может вести это дело, поскольку в момент ограбления банка она находилась в нем. Ведь свидетели и потерпевшие по делу не могут быть свидетелями по нему, так ведь?

Но Бегунов оказался наготове.

— Вы же сами сказали, что мы возбуждаем совсем другое дело. Вера Иннокентьевна при ограблении Гусманова не присутствовала и не является по данному делу ни свидетелем, ни потерпевшей. Поэтому считаю ваши возражения неосновательными. Вы зайдете к товарищу Шигаревой? — Этим вопросом была поставлена жирная точка в разговоре.

— Да, со мной потерпевший, он напишет заявление. Видимо, его следует передать Вере Иннокентьевне? — сдался Фролов.

— Конечно. — Прокурор встал из-за стола и протянул милиционеру руку. — Успехов вам. Я Вере Иннокентьевне сейчас позвоню.

Надо посмотреть на ситуацию и с другой стороны, размышлял гувэдэшник, выходя из кабинета Бегунова. Судя по делу о самоубийстве Посланника, Вера Шигарева, хотя и стерва изрядная, — достаточно принципиальный юрист, для неё Закон — прежде всего. И чем черт не шутит — вдруг его аргументы произведут впечатление на амбициозного следователя?

Между тем Фролов едва не забыл про Гусманова, который, подойдя к сыщику, сверлил его вопросительным взглядом.

— Все нормально, — спохватился подполковник и скупо улыбнулся. — Нам назначили следователя. Сейчас мы пойдем к нему, вернее к ней, и вы напишите официальное заявление в качестве потерпевшего.

Больше Фролов не стал держать директора в коридоре, и они вместе вошли в кабинет к Вере Шигаревой.

Следователь сидела за столом и разговаривала по телефону. Собеседника она называла «Алексеем Алексеичем», и Фролову нетрудно было догадаться, что Шигарева получает инструктаж по делу Гусманова.

Вера жестом показала вошедшим на свободные стулья. Пока она выслушивала с трубкой в руке своего начальника, Гусманов не сводил с неё глаз, потом повернулся к Фролову, подмигнул ему и прищелкнул языком.

Подполковник в ответ изобразил понимающую улыбку: да, мол, согласен — хороша баба.

Следователь, закончив разговор, окинула посетителей не слишком приветливым взглядом и обратилась, в первую очередь, к финансисту:

— Вы, видимо, господин Гусманов?

— Совершенно верно, уважаемая…

— … Вера Иннокентьевна, — подсказал Фролов.

— … Вера Иннокентьевна.

— Пойдемте, я провожу вас в свободную комнату, где вы напишете заявление о причиненном вам ущербе. И поподробнее об обстоятельствах ограбления, пожалуйста.

Шигарева вскоре вернулась и спросила Фролова довольно сухо:

— Вероятно, вы что-то хотели сказать мне наедине?

— Видите ли, — неохотно начал излагать свою версию подполковник, как и в прошлые беседы с ней, задетый неприязненным тоном молодого следователя, — я полагаю, что деньги Гусманова унесли оставшиеся в живых налетчики и следует немедленно начать розыск похитителей.

Когда Бегунов позвонил Вере и сказал, что назначил её следователем по делу, в котором она должна будет сотрудничать с подполковником Фроловым из ГУВД, та сразу вспомнила слова отца, что именно этот милиционер выдвинул предположение об участии в налете на «Промбанк» Виктора Курганова. Будучи человеком честным и достаточно честолюбивым, Шигарева ещё пару дней назад ухватилась бы за версию Фролова и сделала все, чтобы обстоятельно проверить её.

Но тот мир, в котором жила Вера всю свою жизнь, теперь лежал в руинах. Не осталось ни карьерных устремлений, ни служебного долга, ни традиционных моральных ценностей.

Ночь любви — настоящей, плотской, живой, а не книжной, придуманной — смела все прежние понятия, представления, жизненные установки, как сель, сорвавшись с гор в долину, вырывает с корнями мощные многовековые деревья и сносит до основания построенные из камня города, казавшиеся дотоле вечными и неприступными.

Сейчас не только Закон, а казалось, вся Вселенная перестала существовать для Веры, и в центре мироздания пульсировала только одна мысль — Вите, а значит, и её новой, настоящей жизни, которая и началась-то каких-то тридцать шесть часов назад, угрожает смертельная опасность. И опасность эта сконцентрировалась в подполковнике Фролове.

Но… следовало взять себя в руки и ничем не выказывать своих чувств.

— А разве не все налетчики погибли? — уже вполне нейтральным тоном спросила она. Вера даже изобразила на лице поощрительную улыбку — мол, говорите, я вас внимательно слушаю, хотя ваша версия и противоречит официальной, — поскольку ей пришло в голову, что стоит действительно со всем вниманием выслушать гувэдэшника: жизненно важно выяснить, какими уликами он располагает против Виктора.

Приунывший было подполковник несколько взбодрился — ведь Шигарева могла бы просто сказать, как, вероятно, ей и советовал Бегунов, что уже закрытым делом об ограблении банка следствие заниматься не будет.

Он полез в кейс и вытащил оттуда несколько листков бумаги.

— Вот все имеющиеся на сегодняшний день данные, подтверждающие некоторые мои предположения. Исходя из них, было бы логично двух преступников, по кличкам Бархан и Витя Перышко, объявить в федеральный розыск.

— Хорошо, я изучу ваши материалы. Но вы уверены, что Гусманова действительно ограбили? Кстати, на какую сумму?

— На шестьсот тысяч долларов.

— Почему же он так долго молчал? Ведь с момента ограбления прошло уже немало дней?

— Директор Кунцевского отделения «Промбанка» лежал в больнице с черепно-мозговой травмой. Когда я его посетил, он не мог толком говорить. Гусманов сделал свое заявление, как только его выписали.

— А может быть, тогда, когда узнал, что в его отделении центральный офис «Промбанка» проводит аудиторскую проверку? Не связаны ли эти два события?

Подполковник пожал плечами.

— Он сказал, что это его личные деньги. Чем такое заявление поможет Гусманову, если в его организации обнаружится серьезная недостача?