Реквием по солнцу - Элизабет Хэйдон

Рапсодия подставила клинок обжигающему ветру и сосредоточилась на своей связи с мечом. Она почувствовала, как он ей ответил, пропел ту же ноту, начал пульсировать в унисон с биением ее сердца и дыханием стихии огня, жившей у нее в душе. Она быстро нарисовала в воздухе круг, в центре которого находилась палатка, и, когда она убрала меч, тонкая линия света повисла над их временным пристанищем. Защитная сфера, музыкальная фраза, которая отвлечет воздушные потоки от палатки, не позволит вездесущему ветру разнести по свету то, что будет сказано внутри.

Серебряная сфера висела в воздухе, слегка покачиваясь в зависимости от порывов ветра, она надежно защищала их непрочный домик, и Рапсодия, довольная своей работой, вернулась внутрь.

— В последнее время у меня все чаще стало возникать ощущение, будто за мной кто-то наблюдает. Не знаю, имеет ли это отношение к тому, что мы собираемся сделать здесь, в Яриме, но, думаю, дополнительные меры предосторожности не помешают. То, что мы сейчас друг другу скажем, никто не сможет подслушать, — пояснила она, снова усаживаясь на пол рядом со своим другом.

Акмед смотрел на страницы, его мысли явно блуждали где-то далеко от провинции Ярим. Рапсодия заметила его отсутствующий взгляд и подумала о том, насколько отчетливо была заметна сейчас его дракианская сущность. Вместо грубых черт болга, которые особенно ярко проступали, когда он находился рядом с Грунтором и другими своими подданными, она видела тонкие прозрачные вены, покрывавшие, точно паутина, его кожу, удлиненные, жилистые мышцы, темные глаза. Рапсодия знала, что Акмед унесся куда-то очень далеко, погрузился в свои мысли, возможно, вернулся в прежнее Время, и потому терпеливо ждала, когда он заговорит снова.

Наконец его глаза прояснились, он несколько мгновений смотрел на Рапсодию, а потом снова вернулся к манускрипту.

— Я однажды уже видел нечто подобное, — начал он, и его голос прозвучал так, словно его иссушил всепроникающий ветер Ярима. — Очень давно, в другой жизни, задолго до того, как мы встретились в Истоне, в нашем старом мире.

Он снова замолчал. Рапсодия разгладила покрытые пылью юбки зеленого шелкового платья и принялась ждать.

— Некто, кому я служил в качестве стража, некто обладавший редкой магической силой — имел прибор, очень похожий на этот. Я видел его всего один раз, но запомнил на всю жизнь. Он тоже находился в башне, в монастыре, расположенном на вершине горы, хотя и не внутри горного пика. Гвиллиам страдал манией величия и думал, что может переделать по своему желанию саму Землю. На языке моего господина аппарат назывался Светолов.

— А что он делает?

Акмед покачал головой, и его глаза затуманились воспоминаниями.

— Я не уверен, что знаю наверняка. Однако я помню, что, когда монахи или священники не могли вылечить ка-кого-нибудь раненого или больного, они приносили его к Светолову. Многие возвращались совершенно исцелившимися. Когда священникам требовалось получить ответ на какой-нибудь вопрос, они часто спрашивали… Он замолчал, и его оливковая кожа на мгновение потемнела. — Тому, кто владел прибором, задавали вопросы, требующие способности заглядывать в будущее, на далекие расстояния, или в места, скрытые от людских глаз. А кроме того, Светолов проделывал вещи, которые просто невозможно объяснить. Этот прибор обладал огромными возможностями. Как он работал и что умел, я не имею ни малейшего представления. Восстанавливая тот прибор, что построил Гвиллиам, я попытался следовать его указаниям, но мне никак не удается получить цветное стекло для потолочных витражей нужной толщины и структуры.

— Ты пытаешься его восстановить? — удивилась Рапсодия. — Зачем?

Король болгов принялся разглядывать чертежи, лежащие перед ним.

— Если верить обрывочным сведениям о Намерьенской войне, сохранившимся в библиотеке Канрифа, одной из причин, не дававших Энвин в течение пятисот лет захватить горы, был именно этот прибор. Когда она наконец сумела приблизиться к Зубам, она первым делом уничтожила его. Такое мощное оружие может защитить горы и позволит сделать их действительно безопасным местом.

Несмотря на жаркий день, у Рапсодии по спине побежали мурашки.

— Акмед, ты считаешь, что горам угрожает опасность? Ее зеленые глаза потемнели от беспокойства. — Ты имеешь в виду какую-нибудь определенную угрозу, о которой не известно Союзу?

Король фирболгов пожал плечами:

— Опасность есть всегда, Рапсодия. Такого понятия, как вечный мир, не существует это только длинные паузы между военными действиями.

— Ты уверен, что вы с Анборном не родственники? — шутливо спросила Рапсодия.

— Если бы мне было суждено стать членом печально знаменитой семьи твоего мужа, думаю, Анборн единственный, кого я смог бы терпеть без мерзкого привкуса во рту. Я уважаю его способность плевать на то, что думают о нем другие. Но если серьезно, не забывай: я охраняю гору и Спящее Дитя, которая является ключом к Подземным Палатам ф'доров. Даже в мирное время мне необходимо сохранять бдительность и быть готовым ко всему. Риск слишком велик. А поскольку ты тоже амелистик Спящего Дитя, тебе не меньше моего следует заботиться о ее безопасности. Так вот, мне требуется твоя помощь.

Рапсодия вздохнула, затем осторожно отделила верхние листы пачки от более старой и хрупкой страницы и отдала их Акмеду, а сама принялась изучать ту, что оставила себе. Листок оказался очень тонким и сильно потрепанным по краям. Надписи на нем были сделаны на языке, который Рапсодия узнала сразу, — язык лиринских Певцов, которых готовили стать Дающими Имя, язык древних сереннов, предков тех, кто жил на ее погибшей родине.

— Здесь стихотворение, что-то вроде вступления, — сказала она, разглядывая едва различимые чернильные строчки. — Сереннский язык базируется на нотной грамоте, и потому его трудно перевести на разговорный.

— Ты справишься, — нетерпеливо заявил Акмед.

— Это что-то вроде коротенькой песенки с припевом, точнее, слова к песне, и они звучат примерно так:

Семь даров Создателя,

Семь цветов света,

Семь морей в большом мире,

Семь дней в неделе,

Семь месяцев земли под паром,

Семь исхоженных континентов сплетают

Семь веков истории

В глазах Бога.

Рапсодия слегка повернула страницу, чтобы на нее падало больше света.

— Она записана как музыкальное произведение, в основе которого лежит простейшая гамма — октава, состоящая из семи нот, а восьмая повторяет первую. Мне кажется, это только часть стихотворения, остальное потеряно.

— А ты понимаешь, что оно означает? — встрепенулся Акмед.