Инженер страны Советов - Евгений Владимирович Панов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На самом Кировском заводе уже шел выпуск улучшенных тяжелых танков КВ-1. Первые экземпляры перепахивали грунт на полигоне и с нетерпением ожидали, когда к ним присоединятся их сестрички-самоходки, сборку которых уже начали. Так что дела, хоть и не так быстро, как хотелось, но все же двигались.
1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу, а в Советском Союзе была введена всеобщая воинская повинность. Призывной возраст снизили с 21 года до 19 лет, а для некоторых категорий и до 18 лет. А еще в этот день у Тани начались занятия в институте. Решили отпраздновать это событие походом в ресторан «Арагви». Я несколько раз бывал в нем по приглашению Берии, который очень часто любил здесь обедать. В неформальной обстановке мы с ним откровенно беседовали о будущем. Я как-то обратил внимание на то, как Лаврентий Павлович реагирует на каждое упоминание с моей стороны Жукова.
– Хозяин запретил мне его трогать. – Берия опрокинул в себя бокал с вином. – Пока запретил, – с глубоким смыслом добавил он.
Вот туда мы и отправились. Мне стоило больших трудов уговорить Пушкевича и Рябова не отправлять с нами охрану. Единственное, на чем они настояли, так это чтобы мы поехали на авто, а не шли пешком. Пришлось согласиться, хотя идти тут чуть больше двух километров. Не ходьба, а прогулка. Но хоть что-то, хотя я более чем уверен, что эти двое без пригляда нас не оставят.
В ресторане нас встретили как дорогих гостей (еще бы, здесь прекрасно видели наши вполне дружеские посиделки с Берией, а уж Палыча тут уважали по-настоящему). Вечер прошел просто замечательно. Мы с удовольствием отведали нежнейшей осетрины, запеченной на вертеле, лобио, цыплят по-чхмерски и, конечно же, вкуснейшего шашлыка. И все это под прекрасное грузинское вино.
В какой-то момент Татьяна отошла в сторону туалета, а я остался за столиком один. Сидел, лениво потягивая вино и разглядывая посетителей. Интересное занятие, надо сказать. Вот явно чиновник средней руки в полувоенном френче, весь надутый от своей значимости. Его спутница – дама, как говорится, в теле. Ведет себя нагловато, что-то строго выговаривая подошедшему официанту. Вот явно приезжие откуда-то. Сидят, с восторгом глядя по сторонам. Здесь и правда было на что посмотреть: своды ресторана с красивой росписью, интерьер в грузинском стиле.
Я отвлекся и пропустил момент, когда с той стороны, где находился туалет, раздался какой-то шум. Почувствовав неладное, я бросился туда. В коридоре, прижавшись спиной к стене, стояла Таня, а ее занесенную руку крепко держал какой-то военный в белой рубашке с галстуком и кителе с пустыми голубыми петлицами и крылышками на рукаве.
Не понял, это что, курсанты военных училищ вот так запросто могут в ресторанах появляться? Насколько я помню, это никогда, мягко говоря, не приветствовалось. Но разбираться в данном вопросе времени не было. На щеке недолетчика наливался бордовым след от пощечины.
– Эй, орел комнатный, ты берега не попутал?
Что-то знакомое мелькнуло в облике державшего Татьяну за руку.
– Да пош…
Договорить он не успел, так как от моего не слабого удара отлетел к стене и начал медленно сползать по ней. В этот момент в коридоре появились еще трое в такой же форме. Коротко переглянувшись, они бросились на меня. Ну что могу сказать? Ребята резкие, физически крепкие, но рукопашка у них никакая. Уж точно не сравнить с энкавэдэшными мордоворотами, которые прессовали меня в Белорецке.
Вся схватка заняла минуту, и вот вся компания ровным рядком лежит у стеночки. А самого первого я все же узнал. Склонившись над ним, я похлопал его по щекам, приводя в чувство.
– Что, Вася, отхватил за свое хамство?
Передо мной был не кто иной как Василий Сталин. Васька «Красный», как его еще называли.
– Что тут произошло? – спросил я Татьяну, которая успела сбегать в туалет и теперь прикладывала мокрый платок к разбитому носу Василия.
– Я вышла из туалета, а этот, – она кивнула на бестолково хлопающего глазами Ваську, – стоит в коридоре, ухмыляется и говорит, мол, что, обосралась красавица. Ну я ему пощечину и влепила, он меня за руку схватил и выворачивать начал. А тут и ты появился.
Татьяна склонилась над следующим не пришедшим в себя телом. Медик есть медик.
– Ну что, Вася, извиняться будешь перед девушкой, или тебе добавить?
Я слегка встряхнул его. Ответить он не успел, так как в коридоре появилось еще трое действующих лиц в форме милиции.
Из отделения, куда всех участников, так сказать, мероприятия, доставили, нас с Татьяной забирал Николай. Как это ни удивительно, но охраны с нами, кроме водителя, действительно не было. Именно он и поставил на уши всех, когда увидел, как всю нашу компанию выводят из ресторана в сопровождении милиционеров и ведут в ближайшее отделение милиции.
Дежурный в отделении лишь озадаченно почесал затылок, когда увидел документы всех. Пожалуй, только моя фамилия ему ни о чем не говорила, зато должность в удостоверении была указана. А вот остальные… Сталин, Микоян[44], Фрунзе[45], Ярославский[46]. К чести сотрудника милиции надо сказать, что с эмоциями он справился быстро и так же быстро составил протокол.
В этот момент я даже зауважал Василия. Он честно признался, что оскорбил девушку, за что и получил. Там же, в отделении, он попросил у Татьяны прощения. Ну и еще произнес чуть слышно:
– Только отцу не говорите.
Отца он сильно боялся. Трое его друзей смогли лишь сказать, что увидели, как я ударил Василия, и бросились ему на помощь. Ну а Татьяна подтвердила все. Мне вопросы задать не успели, так как в отделение вихрем ворвался Николай. Предъявив свои документы, он заявил, что задавать мне какие-либо вопросы можно лишь с санкции председателя Совнаркома.
Домой ехали в полном молчании. Таня нежно прижималась ко мне, Николай, кусая нижнюю губу (по своему прошлому-будущему знаю, что это признак сдерживаемого бешенства), смотрел прямо перед собой, а я обдумывал, чем все это может закончиться. Нет, гнева Сталина я не боялся. Что бы про него в будущем ни говорили, он был справедливым человеком. А вот Ворошилов, Микоян и Ярославский могли доставить мне некоторые неприятности за своих избитых отпрысков.
ИнтерлюдияБлижняя дача. Сталин
– Ты что себе позволяешь, паршивец?!! – Сталин буквально кипел от ярости. – Ты меня позоришь, ты форму свою позоришь! Ты оскорбил женщину человека, который делает для страны столько, что ему сейчас, при жизни, можно памятник