Трудное счастье - Лавирль Спенсер

Подобрать гетры, свернуть их, сложить в ящик, проверить, нет ли на колготках «стрелок», сложить их вдвое, вчетверо, аккуратно свернуть, сложить бюстгальтеры пополам, убрать стопку белья в комод, свернуть помятые нейлоновые трусики, прижать рукой, чтобы стопка не развалилась, как внезапно развалилось все в ее жизни.

Вдруг Клэр согнулась пополам, прижав к лицу комок белой ткани.

Я не могу… Не могу…

Чего не могу? Никакого ответа, только всхлипывания и стоящая в ее мозгу картина: мальчик в их коридоре, разглядывающий Тома, и похожий на него так, что Клэр было не по себе от одного только воспоминания.

Как она могла не заметить их похожести раньше? И как теперь ей жить со всем этим? Как она сможет выйти на кухню и заняться своими делами, как жена и мать, и вести себя, словно ничего не случилось, когда ее вера в мужа так пошатнулась? Как она сможет вести уроки в понедельник?

Я не могу… Не могу…

Клэр не понимала, почему ей казалось таким важным навести порядок в комоде, но она выпрямилась и продолжала раскладывать его содержимое по кучкам, а слезы катились все быстрее по ее лицу, сопровождаемые рыданиями. Повесив голову, она бесцельно продолжала перекладывать с места на место белье в ящике, где беспорядок царил уже по меньшей мере два года, и никого это не волновало.

Наконец она оставила свое бесполезное занятие и полностью отдалась плачу, склонившись над задней стенкой комода.

Ой… ой… он не хотел на мне жениться… он меня совсем не любил…

Клэр хотелось, чтобы Том зашел сейчас в комнату и увидел, как она страдает, какое горе он причинил ей. Она словно погрузилась в летаргию, и весь остальной мир скрылся за потоком слез.

И в то же самое время она не желала его видеть, потому что не знала, что ему сказать и как посмотреть ему в глаза. Том не приходил, и Клэр лежала на кровати, наблюдая, как на улице темнело и зажигались фонари. Сквозь треснувшее оконное стекло в комнату проникал холодный воздух, ветерок чуть раскачивал шторы. Изредка мимо дома проезжали автомобили, а один раз — мотоцикл. Прошло немало времени, прежде чем Клэр услышала телефонный звонок. Она подняла трубку в тот же самый момент, как Том ответил по другому аппарату. Сдерживая дыхание, Клэр стала слушать.

— Том, это Моника.

— Он вернулся?

— Да.

Вздох облегчения.

— Слава Богу. Он в порядке?

— Да.

— Ты с ним разговаривала?

— Попыталась, но он отмалчивается. Все еще злится и мучается.

— Думаю, у него есть на это право, но я, честно говоря, не ожидал такой реакции. Когда он сюда ворвался, то просто шокировал меня.

— Чего он там наговорил?

— Назвал меня бессовестным негодяем, который даже не поинтересовался твоей судьбой после того, как мы расстались.

— Ой, Том, прости.

— Но он прав. Мне надо было хотя бы позвонить тебе.

— Или я должна была сделать это.

— Аи, Моника, к черту… — Еще один усталый вздох. — Кто знает, что мы должны были сделать.

Последовала тишина, а Клэр в это время представляла, как они оба прижимают к уху телефонные трубки. Интересно, какая она, эта Моника Аренс, и какой у нее дом, и что в этом доме видел Том.

— Представляю, какой ужас переживает сейчас твоя семья. — В голосе Моники слышалось большое сочувствие.

— Это просто убивает их. Это… а, черт! — Он был слишком взволнован, чтобы продолжать.

— Том, извини, в этом есть и моя вина. — Казалось, она очень переживает за него. — Как ты думаешь, это пройдет?

— Не знаю, Моника. Сейчас я ничего не знаю.

— Как восприняла все твоя жена?

— Плакала. Разозлилась, ударила меня. Сейчас никто в доме не разговаривает.

— Ой, Том.

Несколько секунд Клэр слышала только их дыхание, потом ее муж откашлялся и хрипло произнес:

— Думаю, Клэр была права, когда сказала: «Боже, как все сложно».

— Не знаю, чем я могу теперь помочь, но если есть что-то…

— Попытайся разговорить Кента и, если заметишь в его поведении что-нибудь необычное, позвони мне. Ты знаешь, чего можно ждать — депрессии, стремления уединиться, или он начнет курить, пить, употреблять наркотики. Я тоже буду наблюдать за ним, прослежу за оценками в школе.

— Хорошо. И знаешь, Том?

— Что?

— Ты тоже можешь звонить мне. В любое время.

— Спасибо.

— Ну что ж, я пойду.

— Конечно. Я тоже.

— Тогда до свидания. Удачи.

— И тебе.

Они повесили трубки, и Клэр тоже, потом прилегла, чувствуя, как сердцебиение сотрясает все ее тело. «Не надо было подслушивать, — подумала она, — потому что теперь Моника стала для меня реально существующим человеком. И я слышала в ее голосе беспокойство за Тома. Я слышала, что паузы в их разговоре были такими же многозначительными, как и сам разговор. Я стала свидетелем того, что Кент действительно их сын, и теперь не могу отрицать, что между ними всегда будет связь.

И еще я знаю, что это был не последний между ними разговор».

Она ждала, что муж придет и расскажет ей о звонке. А когда он не пришел, она еще более утвердилась в мысли о том, что между Томом и Моникой что-то есть. Не может не быть, думала она, ведь они переживают все это вместе.

Прошло еще какое-то время, прежде чем шум проезжавшей мимо машины вывел Клэр из ее летаргического состояния. Она поднялась, чувствуя, как дрожат руки и ноги, вгляделась в светящиеся голубые цифры на электронных часах у кровати. Еще даже не девять. Слишком рано, чтобы ложиться спать, но она не хотела выходить из комнаты, рискуя столкнуться с Томом, ведь тогда ей придется решать, как себя вести.

Она задвинула ящик комода, сняла туфли и джинсы, но оставалась в рубашке и гетрах. У нее не было сил даже на то, чтобы найти ночную рубашку и переодеться. Клэр забралась под одеяло и свернулась калачиком, сунув руки между коленей и отвернувшись от той стороны кровати, где спал Том.

Немного позже она услышала, как он тихо постучал в двери детских комнат — сначала в одну, потом в другую, и зашел поговорить. Его голос звучал чуть слышно, а потом он открыл дверь спальни и вошел. Он разделся в темноте и вытянулся на кровати, не касаясь жены, как будто боялся потревожить кого-то, погрузившегося в молитву.

И снова эта полная неподвижность и непонятное стремление лежать без движения и притворяться, что рядом никого нет, даже когда все тело немеет, испытывая потребность пошевелиться.

После долгого плача у Клэр разболелась голова, но она лежала, уставившись на часы, и следила, как меняются цифры, пока веки не стали слипаться.

Ночью она проснулась от того, что почувствовала прикосновение его руки, словно вопрошающее и пытающееся повернуть ее. Она сбросила его руку и еще дальше отодвинулась на свой край кровати.