Трудное счастье - Лавирль Спенсер

— Ты не ответил на мой вопрос. Вы встречались раньше!

Он сжал челюсти так, что желваки заходили по его лицу.

— Да. Один раз. В тот день, когда я понял, что он мой сын.

— Где?

— У нее дома. Но мы только разговаривали, Клэр, это правда.

Она долго молчала, с недоверием глядя на него опухшими, красными глазами. Наконец отвела взгляд.

— Должно быть, она живет здесь где-то рядом.

— В районе Хэвиленд-Хиллз. Они переехали сюда из Техаса как раз перед началом учебного года. Когда она пришла записывать Кента, то и понятия не имела, что я директор школы. Клэр, я отвечаю на все вопросы, потому что мне нечего больше скрывать. Была только одна ночь в 1975 году, и все. Как перед Богом клянусь, у меня никого не было с тех пор, как мы поженились.

Клэр ссутулила плечи, ее руки безжизненно висели между коленей. Она закрыла глаза и запрокинула голову, козырек бейсболки уставился в небо. Шумно вздохнув, жена замерла, как человек, который хочет скрыться от всего и всех. Потом слегка — на несколько сантиметров — качнула качели, будто притворяясь в глубине души, что ей все равно.

Том ждал, страдая от того, что заставил ее так мучиться.

— Ну хорошо, — произнесла она, вздергивая голову, словно собравшись с духом, — у нас ведь еще есть дети, о которых надо подумать, верно? — Качели продолжали тихо раскручиваться, потом резко остановились, когда она прижала ладонь ко рту и отвернулась, глотая слезы. — Боже, как все сложно. — Ее голос прервался.

Что он мог ответить? Что сделать, что предложить? Он был несчастен так же, как она.

— Я бы никогда не причинил вам горя, Клэр, ни тебе, ни детям. Это случилось так давно. Просто какая-то мелочь в прошлом, о которой я забыл.

— Это для тебя было давно, а нам приходится расхлебывать все сейчас. Сейчас, и гак гадко, что мы вынуждены вовлекать в этой детей.

— Неужели ты считаешь, что я об этом не думал?

— Не знаю. А ты думал?

— Конечно. Клэр, ты говоришь так, будто я внезапно превратился в какого-то бессердечного типа. Разве ты не видишь, что мне тоже больно? Что я жалею о случившемся и хотел бы все исправить? Но это невозможно. Все, что я могу, — это быть честным до конца и надеяться, что таким образом мне удастся избавить всех от лишних мучений. Что касается детей, то я намерен рассказать им все сегодня. Я могу сделать это сам или ты будешь со мной, как пожелаешь.

— Челси будет так… так… — Клэр неопределенно помахала рукой. — Кто знает, что между ними произошло? Ясно, что она в него влюбилась.

— Ничего между ними не было, я готов жизнью поклясться.

— Я знаю! — зло глядя на мужа, ответила Клэр. — На первом же свидании, которое и не назовешь свиданием? Мы все же воспитали дочь, у которой есть стыд и совесть! Я говорю о поцелуях. Вдруг он поцеловал ее, ведь в этом возрасте они уже целуются!

— Ну, этого мы никогда не узнаем, потому что я ни за что не стану ее расспрашивать.

— Конечно, нет. Но она все равно будет огорчена. А Робби? Он и так недоброжелательно относится к Кенту… им приходится вместе играть в футбол, а мне придется встречаться с ним на уроках.

— Мне тоже приходится с ним встречаться.

— Уж ты извини меня за то, что я не испытываю по этому поводу никакого сочувствия!

Она встала с качелей и подошла к одной из подпорок, прижалась к ней плечом. Сунув руки в карманы, Клэр смотрела на заходящее солнце. Хуже всего было то, что она стояла спиной к Тому. Теперь всегда спиной. Страх, казалось, сгустился в его душе и превратился в комок. А еще он ощущал желание прикоснуться к ней, обнять, прижать к себе, чтобы быть уверенным, что вместе они все преодолеют.

Он тоже поднялся с качелей и встал позади нее, не решаясь прикоснуться и боясь оставить все, как есть. Том смотрел на взлохмаченный «хвостик», который она просунула в прорезь кепки, на выгоревшие на солнце волосы, на рукава старой рубашки, помятой и в лучах вечернего солнца словно запыленной. Этот молодежный стиль одежды и небрежность придавали ей какую-то детскую незащищенность.

— Клэр… — Он положил руки ей на плечи.

— Не надо! — Она с негодованием вырвалась и снова облокотилась о столб. — Я не хочу, чтобы ты сейчас ко мне прикасался. Мог бы понять это.

Он опустил руки и принялся ждать. Ждать.

Их тени все удлинялись. Их брак затянула пелена разочарования.

— Больнее всего — это переживать предательство, — наконец произнесла Клэр. — Тебе кажется, что ты знаешь человека, а на самом деле ты совсем не знаешь его.

— Это неправда, Клэр. Я тот же, каким и был.

— Не для меня. Больше — нет.

— Я по-прежнему люблю тебя.

— С теми, кого любят, так не поступают. Не ходят домой к другой женщине. Особенно к женщине, у которой от тебя ребенок.

— Ну перестань, Клэр, я же говорил тебе, это все случилось в 1975 году. Она мне никто!

Жена всхлипнула, подавленно глядя в землю. Потом повернулась к Тому, и выражение ее лица было таким, что он застыл.

— Я никогда бы не подумала, что мои чувства к тебе так переменятся. Никогда. Я считала, что то, что мы с тобой создали, — вечно, что нашему браку ничто не может угрожать, ведь мы так его берегли. Но сейчас, Том Гарднер, я тебя ненавижу. Мне хочется ударить тебя, причинить боль за то, что ты так поступаешь с нами, с нашей семьей.

— Если тебе от этого станет легче, бей. Видит Бог, я это заслужил.

Она размахнулась и дала ему пощечину, чуть не сбив с ног. И тотчас отступила, задохнувшись, поняв, что наделала. Его щека горела, глаза расширились от изумления. За восемнадцать лет ни разу ни один из них не ударил другого.

Том отшатнулся, краска ярости медленно заливала его лицо, скрывая алую отметину от ладони.

— Чего ты хочешь от меня, Клэр? Это все в прошлом. Это уже история. Что я теперь должен делать?

— Ступай, расскажи детям. Скажи им, что их отец не тот, кем они его считали. Попытайся объяснить Робби, почему ты спал с другой женщиной в то время, когда я вынашивала его. Попытайся объяснить Челси, что она не должна вести себя так с парнями, а тебе это было можно, ты ведь не собирался жениться на ее матери! — Клэр ткнула пальцем в сторону дома. — Поезжай и расскажи им, Том Гарднер, и разбей им сердце, потому что это не простое уведомление о том, что у них есть сводный брат! Это предательство, и не надейся, что они этого не поймут!

Она, конечно, повернула все так, как будто из-за него больше всего страдали дети. Это было невыносимо.

— Ты говоришь, словно собираешься отлучить их от меня. Не надо так, Клэр.

— Черт побери, не будь таким уверенным в собственной правоте!

Она уперлась кулаками в бока. Казалось, с ее языка готовы были сорваться еще обвинения, но потом, боясь не сдержаться, она повернулась и зашагала к машине.