Библиотекарь - Михаил Елизаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как раз нет, – Ямбых отмахнулся. – Карантин в первую очередь подразумевает полную информационную блокаду…
– То есть?… – насторожился Марат Андреевич.
– Мы настаиваем, чтобы на период ревизии у вашей читальни были обрублены все внешние контакты!
– Телефоны в домах отключить? – спросила Маргарита Тихоновна.
– К сожалению, это уже не выход. Вам предписывается покинуть город всей читальней.
– И куда же нам податься?
– Туда, где вы будете изолированы. Об этом мы и должны договориться.
– Слушайте, Роман Иванович, – я встрял в беседу. – Это перебор. Мы не собираемся мешать вашей работе. Зачем нас изолировать, мы же не желтушные… – я улыбнулся, но Ямбых оставался хмур и сосредоточен.
– Широнинцы, не прикидывайтесь, будто вам не ясен смысл карантина! Думаете, мы не догадываемся, кто предупредил вас о ревизии? А, товарищ Селиванова?
– В толк не возьму, о чем вы! – невозмутимо пожала плечами Маргарита Тихоновна.
– Да бросьте комедию ломать, – устало отмахнулся Ямбых. – Все вы понимаете…
Ветер дохнул стылым облетающим августом, взметнул занавески. Ямбых ладонью прихлопнул к макушке вспорхнувшие на сквозняке сальные пряди. Из коротких рукавов его несвежей рубашки потянуло удушливым потом, от которого не спасало открытое настежь окно.
– А без карантина не обойтись? – попробовал уломать я порученца, но нарвался на обратную реакцию.
– Вас что, угнетает невозможность секретничать? – Ямбых прицельно глянул на меня. – Только сразу возникает нехороший вопрос, с кем и по какому поводу. Что прикажете докладывать в Совет?!
– Да какие секреты, Роман Иванович! Всюду вам заговоры мерещатся, интриги. Это чертовски неудобно. Товарищам на работу ездить нужно.
– Возьмете отпуска. За свой счет. Не маленькие, придется потерпеть. Тем более всего на две недели.
– Слушайте, – не сдавалась Маргарита Тихоновна. – Вот я пожилой нездоровый человек. А если мне плохо станет?…
– Товарищ Селиванова, кажется, не поняла всей серьезности момента, – изумился Ямбых. – От результата моего расследования зависит дальнейшая судьба вашей читальни! Это хоть ясно?!
– Я без врачебной помощи умереть могу!
– Раньше надо было соображать, а не разборки устраивать и на слабое здоровье жаловаться.
– Наделили холуя полномочиями, – голос Маргариты Тихоновны задрожал от гнева, – вот и катается в них, как пес в дерьме!
– Сделаем вид, что я не обиделся, – Ямбых равнодушно уставился в окно.
– Роман Иванович, – ухватился я за новую идею. – А давайте мы пересидим за городом, у наших читательниц там частный дом. Место глухое, телефона нет, вполне подходит для карантина…
Ямбых, все так же глядя вбок, выстучал пальцами на столе сумбурный марш.
– Хорошо, – сказал он после напускного раздумья. – Я пойду навстречу вашей просьбе. С завтрашнего дня вы переселяетесь. Требования прежние: исключить контакты и поездки. От души советую проявить сознательность, во избежание роковых неприятностей. – Он взял со стола спичечный коробок, поддел ногтем спичку и зажал в зубах, как папиросу.
– Нам дня не хватит, – сразу попросил я. – Давайте хотя бы к концу недели.
– В чем проблема? – Ямбых, скособочив оскаленный рот, ковырнул спичкой промеж самоварных коронок.
Маргарита Тихоновна брезгливо отвернулась.
– Дело-то хлопотное, товарищ Ямбых, – торговался я. – Отпуск оформить, вещи собрать, продуктов впрок закупить, транспорт организовать…
– У вас же был микроавтобус, если мне не изменяет память…
Пока я лихорадочно думал, что наплести, мол, продали «раф» за долги и на лечение читателя Вырина…
Ямбых, по счастью, опередил мое нескладное вранье:
– Ладно, даю вам два дня. Но не больше.
Он записал адрес Возгляковых и простился, пообещав навестить нас.
ЗАСЫПАЛИСЬ
Потянулись тревожные дни. Хоть мы и бодрились, настроение было подавленное. Дела наши шли все хуже и хуже, точно со смертью Оглоблина кто-то поставил на широнинской читальне большой чугунный крест.
Конечно, все понимали, почему Совет принял против нас столь крутые меры. Там не просто знали о тайной помощи Буркина, а предвидели его благородный и опрометчивый поступок, а затем использовали с максимальной выгодой. Буркин навредил себе, а нас из соображений высшей предосторожности засадили под замок.
Никто не говорил о карантине. Наоборот, мы старались представить наше заключение каникулами на загородной даче.
Хутор Возгляковых находился километрах в двух от ближайшего села. Кругом стояла тишина, лишь по краям простроченная цокотом далеких электричек.
Небольшой дом оказался гостеприимным пристанищем. В двух комнатах разместились сами сестры, Маргарита Тихоновна и Таня. Анна украдкой шепнула, что отведет мне и Тане отдельную каморку под крышей, но я, честно говоря, постеснялся такого открытого сожительства – это выглядело слишком вызывающе. Эту каморку мы отдали Вырину – там был жесткий топчан, как раз подходящий его больной спине, а кушетку снесли в сени, где расположился Тимофей Степанович. Там же нашлось место раскладушке – на ней спал Марат Андреевич.
Кручина, Иевлев и Сухарев ночевали в бане, я и Луцис – на сеновале. Анна выдала нам ватники и старое драповое пальто покойной Марии Антоновны – ночи уже были студеными.
Хозяйство Возгляковых было обветшалым и требовало ремонта, так что работы хватило всем. Мы укрепили сваи в навесе для мотоцикла, переложили на крыше шифер, починили крыльцо, выкрасили ставни, подправили забор, а в бане выпревшие полки заменили новыми.
Когда-то Возгляковы держали двух коров. После смерти Марии Антоновны скотину продали. Из дворовой живности, не считая собак, имелись только необременительные куры. Бывший коровник мы преобразовали в дровяной склад, а Иевлев и Луцис за пару дней набили его дровами под самую крышу. Таня и сестры выбелили погреб, а Маргарита Тихоновна наварила в большом медном тазу сливового повидла.
К концу недели в доме все было переделано. Оставался один досуг. По вечерам читальня разбивалась на компании по интересам. Тимофей Степанович чинно выуживал из холщового мешочка крошечные бочонки, звучно называя номера, а Маргарита Тихоновна, Анна, Светлана и Вероника покрывали пуговицами совпадающие цифры на картонках лото. За их столом царило безудержное детское веселье.
Гриша выпотрошил шахматную доску с недостающими фигурами и, соорудив из смолы и белого мякиша шашки, азартно резался в поддавки с Сухаревым. Поодаль Дежнев, Кручина, Иевлев и Луцис расписывали пульку.
Мы с Таней, предоставленные друг другу, играли в саду в бадминтон. Воланчик, похожий на дохлого воробья, всякий раз норовил застрять в коряжистых ветках горбатых яблонь. Лыжной палкой я мутил плотную листву. Воланчик срывался вниз, а вместе с ним на землю сыпалась недозревшая антоновка.
Закончилось все в один миг, скоропостижно и почти безболезненно, словно хрустнувшая под местным наркозом кость. Шла вторая неделя нашего заключения, и мы, убаюканные размеренной сельской жизнью, думали, что все обойдется.
В пятницу утром к хутору подкатил кортеж из четырех машин. Еще не громыхнуло под кулачным ударом гулкое железо ворот, а во дворе зашлась тяжелым рваным лаем московская сторожевая Найда, закружила вокруг будки, бренча долгой цепью. Вторя Найде, оглоблинская Латка, точно штопор, вкрутила в небо заливистую волчью трель. И только потом ворота перекатисто загудели.
Мы никого не ждали. Как-то позабылась причина, собравшая нас в доме Возгляковых. Я спрятал под половицу стальной футляр с Книгой, вытащил клевец и побежал к воротам. Там уже собрались Луцис, Сухарев, Кручина и Дежнев.
Грозный Иевлев, держа на отлете колун, спросил:
– Кого там черт принес?
– Свои, свои, – ответил знакомый голос. – Открывайте!
Мы отодвинули засов. Перед нами стоял Ямбых, за ним два его сотрудника, одинаковые, как булыжники, чуть подальше тянул шею и напряженно улыбался похожий на гуся Терешников в белой матерчатой кепке с пластиковым козырьком и выгоревшей надписью «Феодосия». Маячившего возле машины худощавого пассажира я тоже узнал, несмотря на увесистые, на пол-лица, дымчатые очки.
– Вадим Леонидович! – позвал Терешников. – Идите сюда, не бойтесь. Мы не дадим вас в обиду…
И тогда я вспомнил Колесова, подставного покупателя из гореловской читальни.
– Разрешите? – сухо спросил Ямбых и, не дожидаясь приглашения, вошел. – Псы, надеюсь, на привязи?
За ним, чуть косясь на наши топоры, следовала немногочисленная свита. Снаружи возле машин остались человек десять охраны.
Терешников, небрежно обернувшись, бросил им:
– Ждите, мы скоро вернемся! И без глупостей, нам ничего не угрожает!
После чего с тревогой оценил, какой эффект произвели его слова на широнинцев.
– Настоящие головорезы, – лепетал он, тыча пальцем через плечо, – маньяки. Им и Книги Ярости не надо… – бормотал он, подталкивая перед собой неуклюжего, будто стреноженного, Колесова.
