Закат на Босфоре - Наталья Александрова

От неожиданности Горецкий чуть не свалился с неудобного сиденья.

«Запад есть запад, восток есть восток, и им никогда не сойтись», – процитировал он Киплинга и вздохнул про себя.

Несмотря на страх перед грозным полковником, извозчик остановил лошадь все же на мало-мальски приличной улице Галаты, неподалеку от полицейского, и отказался ехать дальше, мотивируя тем, что улочки очень узкие и экипаж не проедет.

Переулок действительно был такой узкий, что, казалось, там с трудом разойдутся два человека, но, возможно, так казалось от грязи. Полицейский проводил их до самого домика и стукнул кулаком в дверь, потом подождал немного и стукнул снова. Дверь была старая и неказистая, и Горецкий ждал, что она рухнет под мощными ударами полицейского, но вот послышались шаркающие шаги, и на пороге показался очень толстый хозяин дома. Жирные щеки свисали ниже подбородка. Глаза, и так еле заметные в складках жира, были полузакрыты. Одет был хозяин в нечто до того засаленное и грязное, что совершенно непонятно было, какой это предмет одежды. Национальность его Горецкий определить тоже не смог. Человек молча остановился на пороге и уставился на своих визитеров. Полицейский грубо рявкнул что-то по-турецки и ушел на свой пост. Хозяин кивком головы пригласил оставшихся войти.

Первое помещение представляло собой крошечную лавчонку, где на прилавке было навалена всякая дрянь. Керим осмотрелся и быстро заговорил по-турецки, изредка прерываясь, чтобы выслушать вопросы Горецкого и вялые ответы хозяина. Из разговора выяснилось, что официально хозяин живет на доходы от торговли. Но даже постороннему было ясно, что торговля таким хламом, который лежал в лавочке, никакого дохода не приносит. Поскольку полиция уже все знала, хозяин, нисколько не скрываясь, признал, что сдавал заднюю комнатку лавки сутенеру, который приводил мужчин для своей девки. С посетителями никаких особенных скандалов не случалось, только сутенер изредка сам ее бил – учил уму-разуму. Он, хозяин, не интересовался, кто там у них был виноват, в такие дела лучше не вмешиваться.

– Она только принимала здесь клиентов или жила? – перевел Керим.

Хозяин удивился и ответил, что сутенер уходил иногда развлечься и ночевал в другом месте, а женщина оставалась тут. Сутенер приносил ей кокаин и выпивку, а больше ей ничего не было нужно.

– Давно она такой стала?

– Кто знает? – хозяин пожал плечами. – Когда у меня появилась, уже такой была.

Из дальнейших расспросов выяснилось, что женщина поселилась здесь примерно месяц назад. Хозяин никогда с ней не разговаривал, потому что она не знала языка, только несколько турецких слов.

В комнате было грязно, но кровь на полу замыли, и кровать стояла голая, без тюфяка, очевидно, хозяин выбросил окровавленные тряпки.

Горецкий оглядел убогую обстановку и задумался. Убийца встретился с сутенером где-то неподалеку отсюда и пришел с ним, как клиент. Зачем? Чтобы, как оказалось, убить женщину. Сутенера он убил потом, когда тот, заподозрив неладное, бросился защищать свою девку. Если бы он хотел убить сутенера, он бы сделал это прямо на улице. Незачем было тащиться в этот вертеп. Значит, все дело в женщине. Но таких беспутных женщин болтается по улочкам Галаты несчетное множество. А неизвестный убил именно эту, причем, для достижения цели не остановился перед двойным убийством. Разумеется, человеческой жизнью он не дорожит – одним убийством больше, одним меньше – ему не важно, но ведь был же определенный риск… Значит, ему нужно было убить именно эту женщину.

– Остались после нее какие-нибудь вещи? – спросил Горецкий хозяина.

– Вещи? – хозяин совершенно искренне удивился. – У нее не было никаких вещей. Одежда… все было на ней, так и увезли труп… нет, у нее не было никаких вещей.

Керим грозно набросился на хозяина, но тот стоял на своем.

– Постой-ка, – нахмурился Горецкий, – переведи ему: я понимаю, что ничего ценного у нее быть не могло и ни в чем его не подозреваю, но разные мелочи, которых не может не быть у женщины, даже такой опустившейся, как эта. Расческа, помада…

Хозяин подумал немного, потом нехотя встал и вышел. Он долго рылся под придавком в лавочке и повернулся, держа в руках маленький узелок.

Преодолевая брезгливость, Горецкий развернул несвежее полотно. Сломанная расческа, шпильки, тюбик дешевой помады, две баночки с румянами… еще маленький осколок зеркальца… да, вещей у нее, можно сказать, и не было. Нищая, опустившаяся русская беженка. Кому и за что понадобилось ее убивать?

Он еще раз оглядел вещи, которые были завернуты в серый от времени и грязи кусок полотна, вздохнул и собрался уже уходить, как вдруг взгляд его упал на правый угол тряпки. Он схватил полотно, стряхнул с него баночки и шпильки, после чего аккуратно разложил его на столе. Полотно представляло собой прямоугольный кусок, в углу которого было вышито когда-то красными, а теперь бурыми нитками по-русски: «Пале-Ройяль». Вышивка была самая простая – никаких там вензелей и виньеточек, самыми обычными стежками, на скорую руку.

– Эта вещь ее? – спросил Горецкий.

Хозяин пожал плечами. Горецкий достал из кармана маленький складной ножичек и аккуратно отрезал от полотна уголок с вышивкой. Затем он спрятал тряпицу в бумажник и вышел, кивнув хозяину. Керим с негодованием обвел глазами прилавок и тоже ушел, крикнув на прощание что-то обидное.

На улице полковник Горецкий поглядел вокруг и велел Кериму проводить его до «Звезды сераля» – отвратительного грязного кабака, возле которого неизвестный убийца зарезал две недели назад ротмистра Хренова, чем и положил начало страшной цепочке непонятных смертей. Когда пришли в указанное заведение, Горецкий с первого взгляда угадал в хозяине, назвавшимся Сулейманом-ибн-Мусой, одесского еврея Соломона Лапидуса и подумал, что скверное заведение следовало бы назвать не «Звезда сераля», а «Звезда Соломона». Он отпустил Керима погулять, посчитав, что услуги переводчика ему здесь не понадобятся.

Соломон Лапидус держался твердо, несмотря на расстройство оттого, что его янычарские усы и наголо обритый череп не помогли сойти за местного уроженца. Он ничего не знает, никого не видел, а если и убили здесь рядом какого-то ротмистра, то, во-первых, это было давно – кто же вспомнит подробности убийства, происшедшего чуть ли не месяц назад, а во-вторых, у него, Соломона, забот хватает и в заведении. И совершенно непонятно, отчего это господин полковник решил, что заведение «Звезда сераля», имеет к происшедшему какое-то касательство? У него каждый день бывает множество русских офицеров, и благодарение Аллаху, – тут Соломон вспомнил, что Аллах все же не является его родным богом и воздержался призывать его в свидетели, – так вот, дела идут в заведении неплохо, и никто из господ офицеров не жаловался на качество напитков и обслуживание…

– Вреш-шь! – неожиданно вклинился в бесконечный монолог Соломона черноволосый поручик в потрепанном френче. – Врешь, сволочь! Водка у тебя отвратительная, портянками пахнет! Это и Хренов говорил! Жаль, что мы тогда с ним твой вонючий кабак не разнесли!..

– Разрешите представиться, – повернулся к нему Горецкий. – Аркадий Петрович Горецкий. Вы позволите присесть?

В это относительно раннее время поручик Шилишвили был не очень пьян, поэтому он сразу разглядел в Горецком начальство, хоть на английском френче и отсутствовали погоны. Поручик вскочил, переставил стул и пригласил садиться, после чего дал довольно подробные ответы по поводу последнего вечера, проведенного ротмистром Хреновым в этом кабаке. Все было как обычно, они пили, Хренов был очень недоволен жизнью, несмотря на то, что в этот вечер у него были деньги.

– Откуда же он достал денег?

– С утра он, кажется, собирался на прием к Врангелю… Хотел просить разрешения уехать на поиски брата… ну и денег чтобы дали хоть на первое время.

– Судя по тому, что у него были деньги, просьбу его удовлетворили? – уточнил Горецкий.

– Я не помню, – потупился поручик. – Мы много пили… В общем, он ушел, и больше я его не видел. Но он что-то кричал про то, что в армии все решают связи и что он сегодня встретил кого-то…

– В приемной Врангеля?

– Кажется… – неуверенно промямлил поручик.

– Благодарю вас, господин Шилишвили, – Горецкий поскорей откланялся и вышел, уж очень отвратительной была вся атмосфера дешевого кабака.

На улице при жалком мертвенном свете фонаря полковник постарался определить, который час. Час был восьмой, давно стемнело. Керим нетерпеливо топтался рядом – он хотел есть.

– Ладно, Керим, на сегодня мы с этим делом закончим, а завтра с утра будь готов. Вот, возьми-ка, – Горецкий протянул ему шуршащую купюру. Керим на ощупь определил ее достоинство и приятно удивился. Они дошли до первой приличной улицы, где полковник крикнул извозчика. Керим побежал домой, поминутно проверяя наличие в кармане денег, а Горецкий вздохнул и отправился домой, где ожидали его Борис, связанный доктор, а также сильно раздраженный мистер Ньюкомб. Собственно, мистера Ньюкомба никто не удерживал, наган Борис убрал и даже намекнул англичанину, чтобы тот катился куда-нибудь подальше. Но тот, непонятно почему, никуда не ушел и к тому времени, как появился Горецкий, совершенно рассвирепел. Увидев полковника, мистер Ньюкомб облегченно перевел дух, потому что появилось наконец знакомое лицо в этом бедламе. Он зашептал половнику на ухо какие-то слова, на что тот поднял брови и кивком пригласил англичанина к себе в кабинет.