Тринадцатый сын Сатаны - Николай Стародымов

— Да уж накопал кое-что, — уклонился от прямого ответа Тоха. — Во всяком случае, про «двоечку» знаю… А у тебя, как я понял, ничего дополнительного по этому делу нету. Верно?

Ответом была легко потрескивающая в трубке тишина.

— Ну что ж… По этому вопросу все. Теперь следующий… Ты собирался с женой посоветоваться по одному вопросу. Не забыл?

Все правильно: сначала указали свое место, а теперь обещают дать конфетку, чтобы знал, на кого лаять и кого не кусать.

— Не забыл, — нехотя отозвался Игорь Дмитриевич.

— Ну вот и славно. Через недельку все будет в порядке… Ну а теперь, дружище, пока! На неделе заскочу.

Крутицкий какое-то время сидел молча, держа в руке попискивающую гудками отбоя трубку. И чувствовал себя при этом далеко не лучшим образом.

Значит, ты всерьез обеспокоен происходящим, глубокоуважаемый господин Антон Валерьевич, раз уж так настойчиво пытаешься всучить мне «мерседес». Поприжало тебя, друг ситный, поприжало… И только потому ты вспомнил про старинного приятеля, который медленно, с натугой поднимался от ступеньки к ступеньке по должностной лестнице, чтобы достигнуть этого нынешнего, откровенно говоря, не Бог весть какого положения…

Ты, дружище, всю жизнь обтяпывал сомнительные делишки, когда-то тайно, а теперь в открытую делаешь деньги, пользуешься всеми благами, которые даруют тебе материальная независимость и депутатский значок… И плевать тебе до сего момента было на друга детства Игорька, пока жареный петух не клюнул — пока еще не в темечко, а только в задницу.

А где ж ты, старый друг-приятель, был раньше? Это ты в далеком отсюда городке купил за бесценок обанкротившийся пионерский лагерь и превратил его в публичный дом и что-то типа школы для подготовки начинающих проституток для, так сказать, внутреннего рынка и вывоза их за границу. Это ты в 91-м вовремя сориентировался, на чью сторону встать и кому свою спину подставить, чтобы подсадить, кого нужно, на башню нужного танка. И в 93-м как-то очень вовремя оказался за тридевять земель от Белого дома, который на глазах всего мира превращался в дом закопченный, в дом окровавленный, в дом расстреливаемый… А я, человек не столь гибкий, все это время просто делал свое дело: пытался ловить преступников, в том числе и подобных тебе… Наивно полагал при этом, что просто быть в стороне от политики и добросовестно заниматься борьбой с криминалом, рассчитывая на то, что повсюду в мире такая борьба является делом внепартийным и внеполитическим, послужит гарантией того, что ты всегда будешь нужен, какие бы «-краты» ни оказались у власти.

Однако теперь Игорь Дмитриевич чувствовал, что в нем что-то дрогнуло, пошатнулось, дало трещину. И вся эта история с таинственными убийствами, которыми он занимается по просьбе Тохи, сыграла в подобной метаморфозе не последнюю роль. В самом деле, — думал он, — кому и чему я служу? И за что? И кто мне платит? И за что?..

И еще он вдруг поймал себя на мысли, что больше не осуждает тех своих бывших коллег, которые в былые времена попались на взятках и за увольнение которых из органов и из партии он искренне голосовал.

Крутицкий наконец опустил трубку на рычаги. День уже заканчивается, а дел еще предстоит сделать — невпроворот.

Вадим — Ашот — Максимчук — Соколов — Барабас

Широкое окно кафе призывно сияло, манило, влекло, приглашало зайти на огонек… По плотным шторам, плавно стекающим широкими складками за стеклом, ритмично двигались тени. В зале танцевали, пили, ели… Короче, отдыхали. Двери были закрыты и уже длительное время к ним никто не подходил и не подъезжал. Да и изнутри никто не показывался. И так же хотелось оказаться за ним, там, среди этих бесплотно движущихся теней, в тепле и уюте, с чашечкой горячего кофе или, что еще лучше, горячего глинтвейна.

— Вадим, ахпер, скажи прямо: а ты не боишься, что у нас что-то сорвется?

Приятели сидели в салоне старенького «жигуля»-«шестерки», принадлежавшего детективному агентству. Айвазян взял автомобиль на вечер по просьбе Вострецова — при существующей в его «конторе» демократии такое не возбранялось, особенно если сотрудник говорил, что ему машина нужна по служебной необходимости. В этом случае сотруднику просто верили на слово и отчета не требовали. Тем более, что Ашот сейчас, было известно, «водил» бизнесмена, а потому вполне мог работать и вечером… Правда, теперь, узнав, с какой целью Вадим обратился к нему за помощью, Ашот начал сомневаться, правильно ли он сделал, откликнувшись с такой готовностью.

— А ты думаешь, меня самого это не волнует? — не отрывая взгляд от окна кафе, хмыкнул Вадим. — Не просто боюсь, а очень сильно боюсь.

Ашот негромко выругался по-армянски.

— Тогда, может, не будем и связываться? — после паузы предложил он. — Еще не поздно нажать на тормоза… Дело-то, сам понимаешь, чреватое… Или ты уверен, что у тебя нет другого варианта?

Вострецов покачал головой.

— Был бы уверен… — вздохнул он. И заговорил, не глядя на собеседника, рассудительно, вернее, рассуждающе, так, что непонятно было, кого он больше уговаривает, себя или приятеля. — Да только ты посмотри, Ашот, как все складно получается. Мне вдруг поручают жутко сложное дело, с загадочным убийством…

Частный детектив поначалу слушал не слишком внимательно. Он сейчас не против был бы рассказать и про собственные личные проблемы. Да только не хотел переводить разговор на свою персону. Ноги вчера от неведомых преследователей унес — и ладно. Потом с этим разберемся, если, конечно, желание по-прежнему будет. Ну а сейчас… В конце концов, не он к приятелю за помощью обратился, значит, не ему и играть в разговоре первую скрипку.

Поэтому Ашот, хлебнув кофе из обжигающе горячей алюминиевой крышечки термоса, кивнул:

— Да, Вадик, ахпер, я помню, ты в прошлый раз мне про ту историю рассказывал.

Вострецов, не замечая несколько отрешенного настроения приятеля, продолжал:

— Вот-вот. Значит, я начинаю в этом деле ковыряться, допрашиваю одного свидетеля, второго — никто ничего не знает, не видел, не слышал…

— Знакомая картина, — снова понимающе вставил армянин. — В наше время видеть что-то лишнее опасно для здоровья — как собственного, так и родных.

— Конечно, — не стал спорить Вадим. — Правда, понимаешь, какое дело, в том, первом, убийстве, про которое я тебе рассказывал в прошлый раз, я вполне допускал, что никто и в самом деле ничего не знает…

— Так не бывает, — заметил Ашот.

Мимо прошуршала шикарная милицейская машина. Приятели невольно замолчали, словно оттуда, из салона «муниципалов», могли услышать их разговор.

И оба подумали в этот момент об одном и том же: какое же раздражение должны испытывать, да и испытывают, простые люди, когда видят подобные шедевры мирового машиностроения на фоне ежедневных сводок о немыслимом количестве умышленных убийств, разбойных нападений и иных преступлений, которые заполонили столицу.

Впрочем, рядовые-то милиционеры тут при чем? Ведь именно на них как раз и лежит основная тяжесть борьбы с криминалитетом. Ну а пользуются они своим служебным положением? Конечно, пользуются! Еще как пользуются! Если оно, это использование служебного положения в корыстных целях, пронизывает сейчас наше общество снизу до самого…

Стоп! — законопослушно остановил себя Вадим. Есть у нас в стране, на любых уровнях снизу доверху, немало честных и порядочных людей. Именно на них держится наше общество, наш законопорядок, наша страна. И именно на них, на честных людей, которые, как бы высоко они ни поднимались по служебной лестнице, остающихся честными и порядочными людьми, должны ориентироваться и мы, сотрудники правоохранительных органов, которые находятся на самых начальных ступенях должностной иерархии…

— Ты прав, конечно. Я имею в виду, Ашот, что я не смог найти тех, кто и в самом деле что-то знает, — отвечая на реплику приятеля, поправился следователь, когда многочисленные огни милицейского автомобиля исчезли за поворотом. — А те, кто был на виду, кого я допрашивал, они, допускаю, и в самом деле знают немногое… В общем, скажу тебе откровенно, я почувствовал, что опять оказался в тупике… — невесело закончил он мысль. И тут же встрепенулся, осознав, что едва не потерял основную мысль. — Но знаешь, что странно, Ашот, дело у меня застопорилось, а меня никто не торопит, не топает ногами, не жаждет моей крови… Я только регулярно отчитываюсь о проделанной работе… И тут вдруг это, второе, убийство. Главное, что я знаю точно: оно напрямую связано с первым.

— А откуда это у тебя такая уверенность? — профессионально среагировав на оговорку, быстро спросил Ашот.

Вадим словно споткнулся на полуслове. Замялся, виновато покосившись на приятеля. Таинственные одинаковые, но с разными номерами, карточки, которые второй раз уже находят возле трупов, — ключевой момент. И о их существовании, а точнее сказать о том, что существует ДВЕ карточки, знает всего несколько человек — порознь, возле разных тел их видели многие.