Кондотьер Богданов - Анатолий Дроздов

Казимир закончил и сделал шаг в сторону. Довмонт указал на княжну:

– Отвечай!

– Я пришла сюда не отвечать, а обвинять! – возразила Евпраксия.

Брови Довмонта взлетели вверх.

– Кого хочешь обвинить?

– Его! – княжна указала на Казимира. – Убийцу сборского посадника князя Андрея! Предателя, задумавшего передать Сборск немцам!

Собрание загудело. Довмонт поднял руку, устанавливая молчание.

– Это тяжкое обвинение! – сказал тихо, но все услышали. – У тебя есть послухи?

Княжна сделала знак бабе. Та подошла и поклонилась князю.

– Неёла, служанка моя, – пояснила княжна. – Расскажи князю, Неёла!

– После того как князь сбежал из Сборска, – Неёла показала на Казимира, – я прибиралась в ложнице, где он жил. Он все бросил, ничего не взял. В его сумке нашла…

– Что?

– Вот! – Евпраксия показала стеклянный флакон в кожаном чехле. – Это смертное зелье! Мы добавили в питье собаке – издохла. Можем и твоей, князь, дать для поверки. Мой отец умер, как потрапезничал с Казимиром с глазу на глаз. Накануне был крепок и не хворал.

Довмонт глянул на крестника.

– Это не мое! – крикнул Казимир. – Сама подбросила! И бабу свою научила!

– Прямо здесь поклянусь, перед владыкой! – сказала Евпраксия. – Неёла тоже.

– А ты поклянешься? – спросил Довмонт у Казимира.

– Да! – облизал тот губы.

Довмонт нахмурился – дело принимало плохой оборот. Если обе стороны поклянутся, как определить виновного? Кто из двоих солжет перед Богом? Вчерашний язычник или влюбленная княжна? Оба могут. «Почему Казимир сразу поверил, что в посудине яд? – подумал Довмонт. – Почему не попросил поверки? Княжна могла обмануть. В Сборске трудно найти нужный яд, да и в Плескове поискать. На Руси не принято травить князей, здесь их режут – как и в Литве. По ядам немцы мастера…»

– Приведите собаку и сыщите травника! – велел Довмонт.

Ближний кмет рванулся из сеней и скоро явился с псарем. Тот вел на поводке старую суку. Довмонт мысленно одобрил: поняли правильно, доброго пса жаль. Псарь отдал поводок кмету, поставил на пол плошку, налил в нее из фляжки светло-желтой жидкости.

– Мед! – пояснил князю. – Ласка любит! Глазами плохо видит, но чует добре.

Сука и вправду волновалась, тянулась к плошке, натягивая поводок.

Довмонт глянул на княжну. Та вытащила из флакона пробку, плеснула в плошку.

– Отпускай! – велел князь.

Ласка подбежала к плошке и стала жадно лакать. Люди в сенях смотрели на нее с острым любопытством. Сука вылакала плошку до дна, облизала дно и улеглась на пол, примостив голову на лапы. Довмонт глянул на княжну.

– Не торопись, князь! – сказала Евпраксия. – Зелье хитрое.

Протекла минута, другая, пятая… В сени влетел запыхавшийся травник. Долговязый, в длинной рясе с пояском, он с порога поклонился князю. Довмонт сделал знак подойти.

– Что за зелье?

Травник плеснул из флакона в руку, растер жидкость ладонями, понюхал, затем лизнул.

– Добрая трава! – сказал радостно. – Здесь не растет. Издалека привозят. От сердца помогает. Настоять в кипятке и добавить в питье пять капель…

– А ежели больше? – спросил Довмонт. – Плеснуть не считая?

– Сердце заколотится и станет худо. Молодой, может, и отлежится, а вот старому не встать…

– Глядите! – крикнул кто-то, указывая на суку.

Все повернули головы. Ласка лежала на боку, вытянув лапы. Подбежавший псарь потрогал суку, заглянул в пасть.

– Издохла! – объявил громко.

– Твой пес тоже был старым? – спросил Довмонт у княжны. Евпраксия кивнула. Князь глянул на травника: – Что скажешь о посуде?

– Немецкая работа! – сказал травник, вертя в руках флакон. – В Плескове не купишь.

Довмонт глянул на Казимира, тот нервно облизывал губы. Княжна не солгала, понял Довмонт, она имела право на месть. За смерть отца вырезают род врага. Однако Казимир поклянется, и судить придется княжну.

– Ты говорила о предательстве? – спросил Довмонт Евпраксию. – Поведай!

– Казимир убил моего отца, чтоб передать город ордену.

– Лжа! – отчаянно крикнул литвин.

– Он привел в Сборск роту немецких наемников.

– Я нанял их на свои деньги! Чтоб защищать город!

– Здесь стоит капитан наемников, княже! Спроси его!

Чернявый немец с круглой шапочкой в руках вышел вперед и поклонился Довмонту.

– Как зовут? – спросил князь.

– Конрад.

– Кому служишь?

– Кондотьер Богдан! – наемник указал на кмета с красивым лицом. – Я приносить ему присяга после того, как князь Казимир бежать из Сборска.

– Почему Богдану?

– Он брать меня в полон.

– Кому служил до Богдана?

– Ордену.

– Казимир говорит, что ему!

– Солдаты земли Швиц служить тому, кому присягать. До Богдана я присягать ландмейстер ордена Святой Девы Марии.

– Он послал тебя в Сборск?

– Так!

– Что велел?

– Служить князь Казимир и ждать войско ордена.

– Лжа! – закричал Казимир.

– Я присягать! – насупился Конрад и указал рукой. – Этот монах!

– Он еретик, княже! – завопил Казимир. – Как можно верить его клятве?

– Сам еретик! – обиделся Конрад. – Вот! – он вытащил из-за ворота серебряный крест. – Я верить в Господь наш Иисус Христос, я молиться ему. Я креститься не так, как вы, но Бог наш един. В кого верить ты, Казимир? Ты бежать из города и бросить свой солдат. Трус! – Конрад плюнул. – Я лучше сидеть в чистилище, чем служить тебе!

– Владыка! – повернулся Довмонт.

Иосаф подошел и встал перед наемником.

– Клянешься ли ты перед лицом Господа нашего, что сказал правду? – спросил звучным голосом.

– Клянусь! – подтвердил Конрад, перекрестился и поцеловал крест.

Довмонт глянул на Казимира. Литвин был бледен, нижняя челюсть дрожала. Можно не спрашивать.

– В поруб его! – велел Довмонт. – До суда веча!

В сенях стало тихо. Князь Плескова волен в своем суде, но к смерти приговаривает только вече. Казимир побледнел и растерянно глянул на Довмонта. Подскочившие кметы сняли с него пояс с кинжалом, завернули руки за спину.

– Господин! – взмолился Казимир по-литовски. – Пощади! Я все расскажу!..

Довмонт не отозвался. Князя мучил стыд. Голова седая, а не распознал предателя… Будут за глаза злословить! В лицо сказать не посмеют, побоятся, а за спиной шепнут… Из-за Казимира другим перебежчикам не станет веры. У ливонского ордена два смертельных врага – Литва и Русь. Потому вытолкнутые родовой распрей литвины бегут на Русь, обоснованно рассчитывая на приют. Больше не приютят. Теперь всякий знает: литвин служил ордену. Казимира не забудут. По смерти Довмонта вече призовет в Плесков русского князя. Сыновьям не получить города…

Казимира увели. Довмонт сделал знак Евпраксии подойти.