Восстание - Дмитрий Павлович Шишкин

1 мая, после транслировавшегося по всем центральным каналам обращения Лжеленина к народу, бунты произошли одновременно в нескольких городах и воинских частях, даже на флоте. Причём через несколько дней выяснилось, что военные между собой враждовать не намерены. Они разделились почти сразу на три части: на «нейтралов», на тех, кто за легитимную власть и тех, кто за восставших. После чего ограничились небольшими манёврами, призванными продемонстрировать боеспособность и решительность на случай, описываемый загадочным словосочетанием «если что».

Народ, конечно же, назвал правительственные силы «белыми», а революционные – «красными». Нейтралов, коих, на удивление, оказалось большинство, называли просто, как и раньше, армией. Да и нейтралами они были странными: с центром продолжали общаться и обмениваться информацией, приличия соблюдали, просто отказывались выполнять «преступные» приказы, к которым после начала активных беспорядков относили практически все.

В государстве даже порядок соблюдался более-менее усилиями «нейтралов». Они к тому же от греха подальше практически все части ракетных войск стратегического назначения, сохранившие верность присяге (революционеры, впрочем, пока на них и не покушались, решив для начала обрести полноту власти), взяли в кольцо и охраняли. Также, во избежание неприятностей, все лодки-ракетоносцы загрузились провиантом под завязку и ушли в дальние походы до особых указаний.

Страна на военных картах противостоящих сторон была, как лоскутное одеяло: случалось, что в одной области районы через один были то белые, то красные, то зелёные. Но в целом основное противостояние пришлось на путь между Москвой и Санкт-Петербургом, переименованным захватившими его революционерами в очередной раз в Ленинград.

По частям Западного военного округа, обезглавленного самоустранившимся командующим, разъезжали эмиссары и «белых», и «красных», пытавшиеся переломить ситуацию. Но в итоге часть войск прикрыла Питер, часть – Москву, часть, как и везде, решила подождать. Возникло крайне неприятное и чреватое затяжным конфликтом равновесие сил, хотя и устроившее всех на время. Ведь, казалось, что не было явных победителей и проигравших.

Но проигравшие, конечно, были. Тихие и незаметные, они пополняли самые бедные кладбища и переполненные региональные больницы. Беженцы, которым некуда было бежать, трупы, которые некому было считать, раненые и больные, которых некому было лечить. Потерянные для статистики люди, они бы её только испортили.

Главную проблему для властей, как всегда, представлял народ. Вернее, так называемое «народное ополчение», куда вошли и некоторые редкие, но зато возглавляемые особо сумасшедшими командирами воинские части. А также региональные, заезженные донельзя властями и обделённые коррупционной подпиткой подразделения ОМОНа и даже спецчасти внутренних войск. Ну и, разумеется, всевозможные ветеранские союзы, на беду оказавшиеся прекрасно осведомлёнными о расположении складов с оружием и баз хранения военной техники.

Сначала первое русское ополчение, созванное неугомонным отставным подполковником Васильевым, выдвинулось из мелкой, не заметной на карте Мегидовки и, петляя по стране, по пути собрало под красные знамёна около двадцати тысяч действующих военнослужащих и отставников. Потом оно же за Уралом захватило базу хранения танков и армадой до тысячи бронированных, хоть и старых, машин двинулось к Москве.

«Белые» разгромили ополченцев с лёгкостью прыщавого старшеклассника, самоутверждающегося на салагах. Васильевская армия потеряла за неделю боёв восемьдесят процентов техники и столько же примерно личного состава, частью погибшего и раненого, частью пленённого, а в основном разбежавшегося. Они не были трусами, просто внезапно им стала отчетливо ясна та пропасть, что лежала между старой техникой, законсервированной, видимо, на случай войны с какой-нибудь африканской державой, и той, что стояла на вооружении гвардейских дивизий. Плюс авиация, наотрез отказывавшаяся участвовать в разгорающейся гражданской войне, тут своим принципам изменила и решила не допускать танковую колонну к Москве. Уж больно ассоциации были неприятные, да и вообще у многих в первопрестольной родственники… Вдобавок афганский и кавказский боевой опыт ополченцев ни к чёрту не годился на российских полях да против кадровых.

Тем не менее полной и окончательной победы над первым и потому самым знаменитым ополчением не получилось. Остатки добровольческой армии спешно рванули к Питеру под защиту «нейтралов», пригревших революционный штаб. Там Васильев пришёлся ко двору и за заслуги свои, и за известность, уже пахнувшую легендарностью, и, что немаловажно, за знакомство с одним из ленинских воскресителей. Хотя неприметного Кирюшу он и в упор бы не узнал, если бы не телевидение с Интернетом, сколько таких перед ним прошло за годы школьной работы. Однако, он насочинял про детские годы Фомина кучу баек и безостановочно их травил, превознося с юных лет раскрывшиеся в парне мудрость, пытливый ум и сверхчеловеческие моральные качества.

Васильева поставили курировать процесс создания ополчений в городах и весях. У него получалось. Ополчения множились день ото дня. Наиболее активно сработали, разумеется, «братки» и действующие, и затаившиеся на разных государственных и бизнес постах бывшие. Воевать после горького васильевского опыта они не особо стремились. А вот погромов и разбоев было не счесть.

Полиция, видимо, тоже сохраняла «нейтралитет». А если честно, просто страшно было стражам порядка и не хотелось выползать из дома.

Но Россия постепенно саморегулировалась по исторической привычке. Где-то одни бандиты, поправильнее, других громили, понеправильнее, где-то одуревшие от безысходности мужики громили и братков, и попрятавшуюся полицию, а где-то, особо обнаглевших, «нейтральные» военные убивали без суда и следствия.

Народ в общем и целом жил как обычно: всех боялся, власть любую уважал.

Домов много освободилось хороших: хозяева исчезли в миг. В основном госслужащие да менеджеры нацкомпаний. Кто говорил, в отпуске, кто – уволился, а кто просто так пропал. На международные рейсы билетов на два месяца вперёд не было. Уезжали на машинах.

И тут как раз случилось событие, должное по идее вернуть всё обратно. Но это происшествие осталось никем почти в стране не замечено, зато перевернуло отношение всего остального мира сначала к описываемым событиям, а затем и к России в целом.

Иностранцы сошлись во мнении, что русские окончательно сошли с ума, и логика их непредсказуема. Хотя где Россия и где логика?

***

Спустя неделю после треклятого первомая и начала восстания, в кабинете секретаря Совета безопасности Прокуророва зазвонил давно уже не тревоживший его телефон, обычный городской. Номер был известен крайне узкому кругу лиц, потому по иерархии на столе среди ещё шести аппаратов он занимал почётное второе место, после телефона прямой связи с президентом.

Алексей Владимирович задумчиво чистил пистолет, делал это он после первомая ежедневно, коротая минуты между совещаниями и чтением сводок. Зачем – сам не знал, но как-то успокаивало. Телефонную трубку он, однако, схватил почти мгновенно, с первой же трелью, нечаянно