Повести - Георгий Шторм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пробитые солнечными лучами, тянулись над землей полосы терпкого порохового дыма. Они окутывали места смертельных схваток, гасили блеск и парадное великолепие битвы с ее знаменами, барабанами и литаврами и дурманили разгоряченных коней.
В самый разгар боя распахнулись ворота крепости, и отважный гарнизон ударил на шведов. Но они отбили атаку. Осажденные не могли долго держаться и ушли в город: у них почти не было пороху и пуль.
В это самое время Гилленкрок увидел вне линии огня толпы шведской пехоты, в беспорядке рассеявшиеся по полю.
— Сомкнитесь, ребята! — сказал он, приблизившись. — Разве с вами нет командира?
— Мы ранены, а все наши командиры перебиты, — отвечали они.
А русская конница уже охватывала противника справа и слева. Прямо к королю прокладывал себе путь казацкий отряд.
Пушечным ядром были разбиты носилки Карла. Он велел посадить себя на скрещенные пики. Но его никто не слушал.
Шведы уже бежали.
Казаки прорывались к нему, и он явственно слышал голос, хотя значение слов и было ему непонятно:
— Хлопцы! За короля тысячу дукатов! Берите его живьем!..
Но Карла спасли.
Его вынесли из гущи боя, посадили в генеральскую коляску — шесть пар лошадей цугом, — и он помчался прочь, опережая бегущие свои войска.
Тогда всадник отделился от королевской свиты и поскакал к крепости. Он помахал шляпой с белой обшивкой и крикнул:
— Впустите меня! Я первый министр короля граф Пипер. Сдаюсь в плен!..
Многие же из свиты Карла остались лежать на роковом для шведов поле.
Ядром, разбившим носилки, был убит Адлерфельд, придворный историк. Он успел довести свой труд до Полтавской битвы и умер вовремя — в тот самый день и час, когда славе и могуществу Швеции пришел конец…
Уже бой затихал, когда эскадрон конницы во главе с Роосом прорвался к шведским окопам под Полтавой. Но туда доспел Ренцель; он занял окопы, заставил Рооса положить оружие, и город был освобожден.
Так закончилась битва, продолжавшаяся не более двух часов, ибо «непобедимые господа шведы скоро хребет показали», — битва, стоившая Швеции утраты ее могущества и поставившая Россию в ряд великих держав.
Впереди разбитого войска мчался изменник Мазепа, спасая два бочонка с золотом и собственную свою жизнь.
По пыльным украинским шляхам бежали шведы. Горячий июньский ветер гнал зеленые волны садов. Под ветром склонялись вековые вербы и тополя, будто кланялись и лепетали: «Прощайте, шведы, бегите, шведы, вовек вам Украины не видать».
На другой день Карл прислал в Полтаву гонца, предлагая Петру мир на условиях, какие ему ставил русский царь ранее.
Но Петр ответил, что «король слишком поздно ухватился за мир» и что «на прежних статьях» договор заключить нельзя, ибо «дела обращение свое переменили».
А тридцатого июня застигнутые у местечка Переволочны остатки шведских сил (около пятнадцати тысяч) под начальством Левенгаупта сдались Меншикову, выдав все оружие, знамена, полковые кассы и котлы.
О «неописуемой храбрости» русских солдат говорил Петр в своих письмах с поля Полтавской победы.
Сам он показал высокий образец храбрости и военного искусства. Такую же доблесть проявил и защищавший Полтаву народ.
«Волею судьбы, — писал шведский лейтенант Вейе, — армия, которая столь славилась в глазах своих противников, за четыре дня вконец погибла!»
Лейтенант был прав.
Пятьдесят тысяч шведов вторглись в пределы России, и только несколько сот ушло за Днепр, сопровождая бегущего короля.
«КАМЕНЬ ДЛЯ ОСНОВАНИЯ САНКТ-ПИТЕРБУРХА ПОЛОЖЕН!»
Ой, Ворскло, рiчка невеличка!
Здавна вона славна —
Не водою,
А вiйною,
Де швед полiг головою…
Шестого июля на раздольном Полтавском поле снова выстроили в боевой порядок русские и шведские войска. Полки стали на тех же местах, где стояли они во время недавнего боя. Но битва не могла начаться сызнова. Это был парад.
Девятнадцать тысяч пленных стояли без оружия и без шляп. Мимо них везли трофеи: палаши, мушкеты, пистолеты, шпаги; проходила артиллерия; колыхался ворох отбитых у врага знамен.
А кругом, насколько мог охватить глаз, толпился народ, пестрели балаганы и палатки и шла бойкая торговля всякой снедью.
Перед рядами войск стояли бадьи с питьем, были разложены на блюдах хлеб, соль, яйца. Петр обходил полки, останавливался у каждой роты, поздравлял солдат и черпал ковшиком из бадей…
А утром другого дня пальба из пушек возвестила начало большого пира.
В просторных шатрах — наметах — были вырыты рвы; земля из них выложена, утрамбована и накрыта холстом от палаток. Генералы — русские и пленные шведы — сели за эти «столы».
Петр сказал:
— Брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли. Но брат мой король Карл с вами ко мне не пожаловал и тем слово свое нарушил, хотя я весьма его ожидал и усердно того хотел…
Вежливо улыбаясь, слушали едкую речь шведы. Среди них были: фельдмаршал Рейншильд и Пипер, первый министр.
Они долго молчали.
Но, выпив изрядно вина, разговорились, и оба сказали одно и то же: шведы «не чаяли», чтобы у русских было столь обученное войско; правда, Левенгаупт твердил, что «Россия перед всеми имеет лучшее войско», что оно «непреодолимо», но никто из шведов не верил ему…
Потом Рейншильд вспомнил о Переволочне, где пятнадцать тысяч шведов сдались девяти тысячам русских, и осторожно заметил, что лишь «несчастные обстоятельства» заставили их пойти на такой позор.
А граф Пипер сказал:
— Надо надеяться, что царь Петр вскоре свидится со своим братом королем Карлом и на Балтийском море будет по-прежнему добрый мир.
— Не по-прежнему, нет! — сурово поправил его Петр. — Ныне уже совершенно камень для основания Санкт-Питербурха положен!
В это время в намет к пирующим было принесено несколько шведских генеральских шпаг.
Их стали показывать пленным, прося прочесть сделанные на клинках надписи.
Но те ничего не отвечали.
Тогда позвали Петра Шафирова, человека ученого, знающего иностранные языки.
Разглядев начертания на клинках, он стал качать головой и приговаривать:
— Это безумие и детские вракушки!
Но Петр велел ему прочесть вслух.
— «Немецкая кровь все приводит ко благу», — разобрал на одной шпаге Шафиров. — «Горе вам, саксонцам, полякам, казакам и москалям», — прочел он на другой.
Потом он взял третью шпагу и притворился, будто на ней было написано:
— «Северных львов ярость обратилась в робость зайцев…»
— Ну, полно! — прервал его Петр. И, смеясь, сказал шведам: — В шатрах моих вы уже отобедали, а теперь прошу на расписанные вами квартиры в Москву…
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 04.02.2004
О найденных в тексте ошибках сообщать: mailto: [email protected]
Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru
Примечания
1
П о м и н к и — подарки.
2
Ю р и й х о л о д н ы й, или о с е н и и й, — день 26 ноября старого стиля, когда крестьяне платили землевладельцам (боярам и дворянам) оброк, отдавая им значительную часть продуктов своего труда. В конце XVI века царское правительство отменило приуроченное к Юрьеву дню право крестьян переходить от одного владельца к другому — так называемый выход. Тогда-то в народе и сложилась поговорка: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»
3
«В о р о в а т ь», «б ы т ь н а в о р о в с т в е» означало в России XVI–XVIII веков «быть в измене» — действовать против государственной власти.
4
Ш и ш п о д о р о ж н ы й — бродяга.
5
В и д о к — свидетель, очевидец события.
6
Ш п ы н ь — дерзкий балагур, буян.
7
П р а в е ж — от «править», «доправлять»: взыскивать с кого-нибудь долги, недоимки; применялся в России в XVI и XVII веках и состоял в том, что неимущего должника выводили на площадь и били длинными палками по ногам до тех пор, пока он не соглашался заплатить долг; иногда «правеж» продолжался в течение целого месяца.
8
Н а п о й н ы е д е н ь г и — кабацкий долг, сумма, на которую человек «напил», задолжал кабаку.
9
Н е м т а — немой.
10
Ф е р е з е я, или ф е р я з ь, — старинная русская верхняя одежда, очень длинная, с длинными рукавами, без перехвата в талии и без воротника.
