Как провести медовый месяц в одиночестве (ЛП) - Хейл Оливия

— А мне кажется, что мой «Бэйб Факт» был убийственным.

Он протягивает руку через центральную консоль и похлопывает меня по голой ноге.

— Так и было, признаю. Давай назовем это ничьей.

Все мое тело гудит от прикосновения кожи к коже и воспоминания о том, как его пальцы скользят еще выше.

— Хорошо, — бормочу я.

Его рука задерживается на секунду, прежде чем он снова кладет ее на руль. Затем он снова прочищает горло.

— Черт.

— Что?

— Сейчас трудно находиться рядом с тобой, — говорит он. — После той ночи.

— Правда? — Слова выходят мягкими. Мы не говорили об этом, не при ярком свете дня.

— Я слишком много знаю, — говорит он, глядя на меня. — Меня убивает желание не делать этого снова. Прямо сейчас. Все время.

Моя грудь сжимается, не давая сделать полный вдох.

— Ну, прямо сейчас было бы довольно небезопасно.

— Да, но это не мешает мне хотеть именно этого. Твое короткое платье не очень-то помогает.

Я снова раздвигаю ноги и наблюдаю, как ткань поднимается на дюйм.

— Хорошо, что ты самоконтролируемый адвокат со стальной дисциплиной.

Он смотрит вниз на мои ноги.

— Раньше был, — бормочет он. — Теперь я тот, кто участвует в соревнованиях по бегу в мешках.

Мне становится смешно, и это разряжает напряжение, нарастающее в машине.

— Эй, это то самое место?

— Да, конечно, — говорю я, глядя в окно. — Поверни здесь налево.

Он останавливает машину на гравийной парковке, прямо перед гигантскими воротами.

Центр дикой природы — именно то, о чем говорилось в путеводителе. Маленький, комфортный, с пальмами и листвой вокруг. Здесь обитают зеленохвостые обезьяны, которые живут на острове. Они бегают по всей деревне, но здесь их больше, они прыгают с дерева на дерево и смотрят на нас большими глазами.

Филипп фотографирует меня рядом с обезьянами, а я уговариваю его сфотографироваться и со мной. Один из туристов делает снимок нас.

— На память о поездке, — говорю я ему.

Он закатывает глаза.

— Она недостаточно запоминающаяся? Ты упала с лодки, Иден.

Я пихаю его локтем в бок, и он тянется ко мне, щекоча, пока я не оказываюсь под его рукой. Он обнимает меня за плечи и держит так до конца нашей экскурсии по маленькому центру.

После визита мы едем дальше. Наш маршрут пролегает от места к месту, вплоть до бухты на северной оконечности острова. Мы обедаем там, высоко над разбивающимися волнами Атлантики, и я заставляю его рассказывать мне о своем детстве, о том, как он учился в юридической школе и проводил поздние ночи в библиотеке.

В ответ он расспрашивает меня о моих книгах, и я, наконец, говорю ему название своей первой, провальной, а он внимательно слушает. Как будто ему действительно не все равно.

Наша последняя остановка в этот день — на пустынном пляже, упомянутом в путеводителе. Мы добираемся до него с помощью GPS и очень дружелюбного человека, который указывает нам правильное направление. Солнце висит на полнеба, полдень угасает. Я сажусь на песок, и Филипп опускается рядом со мной. Темно-синие волны мягко бьются о берег.

— Я не могу поверить, что мы здесь, — говорю я. — Что это моя жизнь сейчас.

— Она могла бы быть твоей жизнью чаще. Знаешь, если бы ты этого хотела, — говорит он. — Есть способы включить путешествия в свою реальность.

Я опускаю голову на колени.

— Да. Раньше я даже завидовала Кэйли. Она так много путешествует по работе. Но теперь я не знаю, хочу ли я этого.

— Не знаешь?

— Мне нравится, когда все вот так, редко и по-особенному. И мне нравится, что я пробыла здесь достаточно долго, чтобы стать кем-то другим. — Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на мужчину рядом со мной. Сильный профиль. Руки вытянуты за спиной, поддерживая его. — Я не хочу полностью потерять это, когда вернусь домой.

Его голубые глаза переходят на меня.

— Что потерять?

— Себя в отпуске.

— А. Ну, ты можешь легко носить ее с собой.

— Я постараюсь. Потому что тот человек, которым я являюсь сейчас… он настолько лучше того, кем я была последние несколько месяцев.

Его губы нахмурились, как в первые дни нашего совместного отпуска.

— Из-за этого придурка?

— Да, — говорю я. — Прости. Нам не нужно говорить о наших бывших.

— Мы можем говорить о чем угодно, — говорит он. — Кажется, это я заговорил о птичьих гениталиях, так что у тебя есть свободный пропуск на веки вечные.

Я прижимаюсь к его плечу.

— Я никогда не позволю тебе пережить это.

— Я не жду от тебя ничего меньшего. Но ты можешь рассказать мне. Было тяжело, когда ты узнала о…?

— Да. Все наши друзья знали, вся моя семья. Прошло несколько недель, прежде чем я почувствовала себя готовой к таким разговорам. В любом случае. Мне нравится, кем я стала здесь, на этом острове. Свободолюбивой и авантюрной, и не такой зацикленной на прошлом.

— Угу, — говорит он. — Возможно, ты больше похожа на себя, чем думаешь, когда возвращаешься домой.

— Ты думаешь?

Филипп переводит взгляд с океана на меня.

— Да. Ты планировщик и безнадежный оптимист. Тебе нравится разговаривать с незнакомцами, и ты любопытна. Ты стремишься делать работу хорошо и немного боишься облажаться.

— Это… довольно хорошая оценка.

— Я внимателен, — говорит он.

С этой стороны острова море более бурное. Без естественной защиты острова от открытого Атлантического океана волны на этом побережье выше, и вода выглядит темнее.

Красиво.

— Ты все еще любишь его? — спрашивает Филипп.

Слова повисают между нами в теплом послеполуденном воздухе. Я не тороплюсь с ответом, потому что знаю, что это важно. Это важно.

— Я так не думаю, — говорю я. — Но кто знает, когда любовь действительно угасает? Это не похоже на переключение. Сейчас я все еще немного ненавижу его за то, что он сделал. А ненависть — это не противоположность любви. Это равнодушие, а я к нему не равнодушна. Пока нет.

— Интересно, станешь ли ты когда-нибудь такой, — говорит Филипп, — учитывая то, что он сделал.

Я обхватываю руками колени.

— Меня почти больше злит то, что он сделал это с моей лучшей подругой. Потому что он выбрал кого-то, кто в противном случае стал бы моим другом на всю жизнь. Он… ну. Мы не всегда были совместимы. Я любила идею о нас больше, чем эти различия, но теперь они кажутся довольно разительными.

— Да, я могу посочувствовать.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

— Ты все еще любишь ее?

Он вздыхает и снова смотрит на волны.

— Ты будешь меня осуждать.

— Я действительно не думаю, что буду, Филипп. Я больше не уверена, что смогу.

— Хм. Ну, я не думаю, что когда-либо любил ее по-настоящему.

Мои глаза расширились.

— О.

Он сидит прямо, брови сведены вместе.

— Не то чтобы она была мне безразлична. Конечно, мне было не все равно. Я думал, что люблю ее. Иначе я бы не сделал ей предложение.

— Разумно, — говорю я, и он бросает на меня взгляд, который в равной степени забавен и сух.

— Да. Но у нас не было много общего, и я понял, что после той… «недосвадьбы», как ты ее назвала, мы никогда по-настоящему не разговаривали. Ни как следует, ни глубоко. Не обо всем и ни о чем.

— Это важно, — мягко говорю я. Я обнаружила, что точно так же было и у нас с Калебом.

— Это так. — Он проводит рукой по шее. — У нас были похожие цели в жизни, и я думаю, мы оба видели, что другой соответствует этим целям. В каком-то смысле это были скорее отношения по расчету.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу.

— Тебе это нравилось? Когда ты был в них?

— Думаю, да. Это было уместно. — Он смотрит вниз, темные ресницы расходятся по загорелой щеке. — Она изменила мне около года назад.

Мои брови взлетают вверх.

— Правда?

— Да, с бывшим парнем, который вернулся в город на выходные. И знаешь, мне было не столько больно, сколько досадно. Она извинилась, пообещала, что этого больше не повторится, и я… принял это.