«Dell» - Вероника Мелан

Очень вовремя.

Зачем спесь, вдруг подумалось Дэллу, когда одно нажатие на курок за секунду меняет любое выражение на лице на одно и то же, а мягкое нажатие на кнопку может привести в работу детонатор, и самая дорогая машина взлетит на воздух, превратившись в уродливую груду металла?

Он проводил глазами дорогое авто и его водителя. А через секунду забыл об обоих.

Лился из окон магазина теплый желтый свет, падал на тротуар, смягчая серость, делая ее уютной. Внутри разглядывали товар покупатели.

Дэлл вышел из машины, нащупал в кармане брелок от ключей и нажал блокировку. Затем толкнул стеклянную дверь с золотистой надписью «Выпечка О'Равелли» и вошел внутрь. Закачались под потолком, издавая музыкальный перезвон, стальные трубки.

Тортов было много.

Белые, воздушные, кремовые, фруктовые, покрытые тяжелой глазурью и орехами, с шоколадным декором поверх шапок.

Какой же взять?

Взгляд упал на апельсиновый; Дэлл задумался: внутреннее чутье подсказало, что не стоит. Пока хватит цитрусовых. Хотелось отступления, шага вбок. Пусть этим вечером ее улыбающиеся губы будут измазаны другим вкусом… может быть, вишневым? Или, когда он коснется их вновь, хранят сладость амаретто? Или нежный ореховый привкус?

Обслужив других покупателей, мистер Равелли терпеливо ждал, пока высокий мужчина с серьезными глазами, стоящий по ту сторону прилавка, определится с заказом, а когда услышал слова «Клубничный Чизкейк», довольно улыбнулся.

Хороший вкус. Отменный свежий чизкейк – выбор достойный лучших. Десерт на все случаи жизни.

Магазин-кондитерскую Дэлл покинул, держа в руках объемную коробку, перевязанную золотистой лентой и промасленным пакетом пончиков, выданных улыбчивым хозяином в подарок.

Вновь звякнули под потолком, прощаясь, трубки.

*****

Кажется, в этот вечер я накинулась на Дэлла, стоило тому переступить порог собственного дома. Нет, не накинулась – всего лишь шагнула навстречу, чтобы встретить поцелуем, чтобы показать, как сильно скучала, ждала, еще раз дотронуться до любимых, пахнущих осенним воздухом губ. Но этот поцелуй почему-то не прервался, и из легкого «скучала» он превратился в «Хочу. Сильно. Прямо сейчас» и мужской ответ «Иди ко мне…»

Прошуршала картонным дном отодвинутая ногой коробка. Рядом с ней упал на пол пакет; соскользнула с широких плеч кожаная куртка.

Где мы любили друг друга? На чем? Что это за комната, в которой золотистые обои, и то и дело попадает в поле зрения затуманенных глаз часть камина? И почему так быстро, словно солнце тянут за веревочку вниз, растворяется меж занавесками закатный свет?

Сильная шея под пальцами – горячая, напряженная, влажная. И слипшийся от пота на затылке ежик коротких русо-пепельных волос…

А после был чизкейк.

И несмотря на то, что зыбкие, уползающие на дно невидимого пруда оставшиеся вместе часы тоже были, хотелось, чтобы их не было. И чтобы кошмар, принявший четкие очертания в голове, уже воплотился в жизнь, только бы не ждать его наступления. Так молчаливым затравленным взором неизлечимо больной человек просит, умоляет врача о пощаде - об отключении системы искусственного поддержания жизни: «Не тяни. Дай умереть быстро… не открыть глаза навстречу новому дню, которому порадуется кто-то другой».

Пузатыми сочными боками блестели укутанные в крем глянцевые ягоды.

Съешь меня, порадуйся! Вкусно? Зацени, вкусно ведь?

Наверное. Только вкуса я не чувствовала.

Дэлл заваривал новую порцию чая; звякнула в его руках крышка синего керамического чайника. Заварку ошпарила равномерно журчащая струя кипятка.

Вокруг разливалась псевдо-мирная тишина; каждый из нас опасался неверно сказанного слова, способного отрикошетить по кривой, а оттого молчал, залипая все в той же сахарной вате тишины.

Отменный чизкей - сочный, мягкий, сделанный кондитером с душой. Наверняка баснословно дорогой.

В голове беспрестанно рождались и умирали десятки неозвученных диалогов, один неприятнее другого.

- Дэлл, я ведь смогу связаться с тобой? Когда ты уйдешь…

«У тебя останется мой номер», - ответит вместо слов его хмурый взгляд, – «но ведь ты понимаешь, что права звонить по нему у тебя нет… Ты же понимаешь? Внутри…»

- А… может… ты все-таки думал насчет того, чтобы остаться?

- Остаться? – теперь уже не взгляд. Слова. - Я для того столько лет терпел рабство, чтобы вот так остаться?

И укор в глазах. Искреннее непонимание нездорового женского эгоизма.

«Нет, он так не скажет… ни за что не сказал бы… наверное».

Минуты текли медленно, и желанного облегчения не наступало. Казалось бы, веселись, наслаждайся, впитывай уходящее мгновение, ведь не вернется, вот только силы иссякли. Их хватило ровно на то, чтобы допить вторую чашку чая, расколупать лежащий на тарелке десерт и надеть на лицо плохо скроенную маску благодарного засидевшегося гостя. Которая, впрочем, никого не обманула.

Одного его проницательного взгляда хватило, чтобы мне захотелось пулей вылететь из кухни и скрючиться где-нибудь в углу за шторами, но пришлось вынести, вытерпеть глубокий, подкожный скан серо-голубых глаз и не дрогнуть.

Слова прорвались наружу сами собой.

- Помоги…

- Что?

Он быстро подошел, встревожено всмотрелся в мое лицо, нахмурился – между бровей залегла складка.

- В чем дело?

- Помоги мне уснуть этой ночью… - таким голосом просит у палача последнюю сигарету осужденный. – Я боюсь, что не смогу…

Дэлл медленно выдохнул (с облегчением?), положил ладонь на мое плечо и слегка пожал – рука доктора на лбу прикрывшего от облегчения глаза пациента.

«Спасибо, док, что согласился отключить принудительную вентиляцию легких…»

Я проснулась в поту. Сердце билось где-то в горле, по телу волнами прокатывалась тошнота. Жарко, слишком жарко, какое же душное одеяло. В недрах памяти, словно оглушенные динамитом рыбы, плавали обрывки кошмара: бесконечные диалоги, слова прощания и непереходящая слабость в коленях.

Темнота вокруг. Я медленно повернула голову – 3:07 утра.

Да, я сумела заснуть, вот только сон обернулся фильмом ужасов, проецирующим на внутренний экран сознания кадры всего, что предстоит пережить утром: еще один завтрак, сборы домой, отсутствующее, ровное выражение лица Дэлла, короткое «пора»…

Он так и не произнес заветных слов, не сказал «останься».

И никогда не скажет.

А я, словно пес, выставленный на улицу, буду ждать, что дверь откроется, хозяин передумает и пустит внутрь бедную скотину, сжалится.

Кого я обманываю?!