Канцлер (Гардемарины, вперед - 3) - Нина Соротокина

На самом деле причиной такого поведения Екатерины была вовсе не возникшая вдруг холодность. Природа напомнила о себе и взяла верх над страстями, любовью, подозрениями, обидами, страхами - всем, что полнит чувства человека. Время родов пришло.

Петербург сплетничал, выдумывая отца будущего ребенка. Для наиболее осведомленных ответ был однозначен - Понятовский, однако об этом никто не смел говорить вслух. И вовсе не из опасений иметь неприятности со стороны великого князя, у Петра Федоровича были свои заботы и свои фаворитки. Еще полгода назад, узнав о состоянии жены, он имел неосторожность брякнуть фразу: "Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность, я не очень-то знаю, мой ли это ребенок и должен ли я принять его на свой счет". Сказано это было при придворных, в числе которых был Лев Нарышкин. Он немедленно донес эту фразу Екатерине.

Она не просто рассердилась, она рассвирепела, топнула ногой, возвысила голос. Она ненавидела не только мужа - ничтожество! - но и этого улыбающегося интригана. С какой затаенно-иезуитской радостью играл он роль правдолюбца! Но в Екатерине тоже жила актриса, и талантливая.

- Все мужчины ветреники, - сказала она с независимой и даже кокетливой улыбкой. - Потребуйте от великого князя клятвы, что он не спал со своей женой... И скажите ему, что если он эту клятву даст, то вы не преминете сообщить об этом Александру Шувалову. Великому инквизитору империи это будет интересно.

Будучи по природе своей марионеткой, Нарышкин любил делать марионетками других, особенно Их Высочеств. Действительно, не наивность же руководила им, когда он и в самом деле пошел к великому князю и передал слово в слово отповедь жены. На этот раз великий князь оказался умнее их обоих, потому что бросил в сердцах:

- Убирайся к черту и не говори мне больше ничего об этом.

Но Екатерина не забыла этой перебранки через посредника, и обида на мужа не прошла, поэтому она очень удивилась и развеселилась из-за неожиданного появления Петра Федоровича. У нее только начались родовые схватки. Она послала Владиславову упредить Александра Ивановича Шувалова (его покои находились во дворце рядом), чтобы тот в свою очередь передал о начале родов императрице. Боли были еще небольшие.

Екатерина дремала в полутемной комнате, рядом находились акушерка и верная Анна Фросс. Вдруг дверь отворилась. В комнату, бряцая шпагой и шпорами, вошел Петр Федорович, за ним камердинер нес два шандала, полных свечей. Великий князь был при полном параде: в голштинском мундире с шарфом вокруг пояса и громадной, до полу, шпаге в роскошных ножнах. Отослав камердинера, он стал быстро мерить комнату шагами.

- Что случилось, ваше высочество? - спросила удивленная Екатерина.

- Вам плохо! Вам больно! - отрывисто ответил Петр. - Долг голштинского офицера защитить по присяге герцогский дом против всех врагов и напастей. Я пришел вам на помощь.

Екатерина рассмеялась его словам, как хорошей шутке, но великий князь уловил в ее смехе нечто обидное для себя.

- В чем дело? - спросил он раздраженно, склонившись над женой.

Сивушный запах объяснил его поведение.

- Ваше высочество, - взмолилась Екатерина, - сейчас ночь. Мне не грозит опасность. Я отпускаю вас.

- Нет! - Петр тряхнул головой, отгоняя икоту. - Голштинский офицер - человек чести...

- Сейчас здесь появится государыня...

- Пусть.

Екатерина знала, что Елизавета придет в ярость, увидев племянника в такой час пьяным, да еще в голштинском мундире, который она ненавидела. Уговорили его уйти Владиславова и акушерка, объяснив, что роды начнутся еще не скоро. Анна взяла наследника за руку и, как ребенка, повела по коридорам в его опочивальню. Петр не сопротивлялся.

Императрица, поддерживаемая горничными, появилась под утро. Владиславова со слов акушерки сообщила, что раньше вечера Екатерина от бремени не освободится.

- Страдает?

- Страдает, - не желая огорчать императрицу, с готовностью согласилась Владиславова.

Елизавета ушла досыпать.

На самом деле Екатерина легко переносила родовые муки, только к вечеру ей стало плохо. Схватки шли чередой, выгибали ей спину, подушки были мокрыми от пота. Верная Анна не отходила ни на секунду, держала влажную руку роженицы, обтирала лоб, поминутно смачивала клюквенным настоем запекшиеся губы. Цепочка от медальона накрутилась на пряди волос.

- Снимите это, - рассерженно приказала акушерка. - Эта цепочка может удушить ее высочество!

Анна немедленно повиновалась. На шее великой княгини остался только маленький нательный крестик. Когда Анна относила медальон в гостиную, чтоб положить на стол в кабинете, до нее донесся первый, надрывный крик Екатерины.

Великая княгиня разрешилась от бремени девочкой в ночь на 9 декабря. В покои немедленно пожаловали императрица и великий князь. Вид крохотного, кричащего существа с темной головкой, смуглыми ручками и ножками донельзя умилили государыню. Она велела тщательно запеленать ребенка и унесла его к себе на половину в детскую, примыкающую к покоям юного Павла Петровича.

Екатерина хотела назвать дочь Мариной, пан Станислав Понятовский был бы счастлив, но императрица сама придумала имя для царственной крошки. Она будет Анной в честь старшей сестры Ее Императорского Величества, матери наследника покойной герцогини Голштинской Анны Петровны. Великий князь был очень рад рождению девочки и тотчас напился - вначале в самой тесной компании, потом в более широком кругу, после крестин веселье пошло по всей России, перекинулось в Европу, а именно в Голштинию.

Екатерина, как и при рождении Павла, лежала в своих покоях всеми забытая, но совсем не несчастная. Рядом находились только Владиславова и верная Анна. В день рождения императрицы (18 декабря- всероссийский праздник) отлучилась и камер-фрау. Анна знала дорогу к графу Понятовскому, а его не пришлось звать дважды.

Екатерина была защищена своим положением от незваных гостей, но решила принять все меры предосторожности, чтобы не быть пойманной со своим гостем. Комната, в которой лежала великая княгиня, была довольно большой и имела две двери, одна из них вела в гардеробную. Комната эта была загромождена старой мебелью, заставлена сундуками и ширмами. Великая княгиня решила с помощью этих старых ширм выгородить себе в спальне небольшую комнатенку. Любопытным она говорила, что там стоит судно. А кто будет проверять?

В действительности же в этой комнатке образовалась ее личная "гостиная", в которой собирался ее кружок. Разумеется, все это делалось в глубочайшей тайне, что особенно было привлекательно для молодой компании. Однажды там произошел смешной случай.

Как уже говорилось, после крестин новорожденной Анны в Петербурге прошла серия балов и праздников. Бал, данный во дворце, должен был сопровождаться великолепным фейерверком. Разумеется, Екатерина не принимала участия в этих праздниках по причине неокрепшего здоровья. Сочувствующие ей друзья более предпочитали собираться, в гостиной за ширмами, чем предаваться роскошным празднествам в официальной обстановке. Здесь был, конечно, Понятовский - нежный, влюбленный, так и светился весь, были Нарышкин с сестрами, фрейлина Измайлова, еще пара молодых людей. Даже Владиславова не знала, что за ширмой сидела веселая компания, но подозревала, конечно, что неспроста у великой княгини такое хорошее настроение.

И вдруг неожиданность - визит Александра Ивановича Шувалова. Он, видите ли, пришел по просьбе брата посоветоваться относительно предстоящего фейерверка. Петр Иванович Шувалов, помимо того что был одним из первых лиц в государстве, исполнял скромную роль генерал-фельдцейхмейстера.

Екатерина задернула занавеску, отделив от себя веселую компанию, и улеглась в постель. Принимая Шувалова, она даже чуть-чуть терла глаза-да, она спала, да, визит разбудил ее. За ширмой и занавеской затаилась молодая компания, они боялись дышать.

Разговор с главным инквизитором был довольно долог. Александр Иванович разложил на одеяле план фейерверка и принялся за неторопливый разговор. Он выглядел участливым, спрашивал о здоровье, задал еще несколько ничего не значащих вопросов о ее дворе, потом вдруг перевел разговор на Вильямса: онде слышал, что ее высочество очень отличали английского посла.

- Сэр Вильяме был отличный собеседник, - немедленно согласилась Екатерина.

- А известно ли ее высочеству, что Вильяме был отозван своим королем и оставил Россию неожиданно и тайно, ни с кем не попрощавшись?

- Отъезд посла совпал с моими родами. Немецкое воспитание приучило великую княгиню без ложной стыдливости говорить о натуральном, будь то роды, ночное судно или расстройство желудка.

- А не показалось ее высочеству, что английский посол последнее время был странен... головой, - добавил Шувалов, остро взглянув на Екатерину.

- Бедный сэр Вильяме! Все могло быть. Он так эксцентричен.