Роковой бал - Кристина Додд

Когда Джейн пришла в себя, она увидела, что лежит на земле, тяжело дыша, и что Рэнсом смотрит на нее, а над его верхней губой выступили капельки пота. Она медленно, с немой мольбой, протянула к нему руку, и он стал на колени. Расстегнув брюки, он начал их снимать. Сейчас и здесь – под открытым небом – он наконец откроется ей, и Джейн ждала с нетерпением, желая видеть, как на самом деле выглядит мужчина. Как выглядит Блэкберн.

Но он медлил. Джейн не знала, хорошо ему сейчас или нет. Она лишь видела, как уголки его губ поползли вниз, брови приподнялись, и он одновременно засмеялся и застонал.

Оставляя брюки расстегнутыми, но плотно сидящими на талии, Блэкберн наконец – наконец-то – раздвинул коленом ее ноги, готовя для себя место. Облокотившись, он с силой прижал ее бедра к своим, дерзко, как будто имел на это право. Если бы он снял брюки, он был бы уже внутри нее, и Джейн не могла бы его остановить. Она была слишком влажная, слишком расслаблена и слишком готова для него, чтобы оказывать сопротивление.

Да она и не хотела его останавливать. Джейн смутно подумала, что, наверное, сошла с ума. Как будто это оправдывало то, что такая убежденная старая дева, как она, лежит на траве с задранными юбками и расстегнутым корсажем. С робким предвкушением она обхватила бедрами его ягодицы и прижала ближе.

Он закрыл глаза в последней сладкой борьбе, затем опустился к ней, все ближе и ближе, пока его грудь не оказалась между ее ног.

И, словно это был некий знак небес, начался холодный ливень.

Глава 19

Джейн выглядела такой же напуганной и пораженной, каким чувствовал себя Блэкберн, – словно он получил щелчок от Матери Природы за то, что предавался ее самому главному удовольствию. Джейн отчаянно моргала, ослепленная ливнем.

Капли с его волос падали на Джейн, но какое-то время он оставался в том же положении, сохраняя ощущение тепла сухой одежды и не успевшей угаснуть страсти. Но потом он понял, как все глупо.

Но он не мог пошевелиться. Он защищал ее собой от дождя. От далекой молнии, негромкого раската грома и любой другой опасности. И это было еще глупее.

Блэкберн встал и помог подняться Джейн.

– Чертов грязный, отвратительный проклятый дождь! – высказался он.

Джейн высвободила руки и, ссутулившись, обхватила себя, пытаясь согреться. Со своими короткими промокшими насквозь прямыми волосами, в платье, облепившем тело, она имела безутешный и виноватый вид.

– Дурацкий, проклятый, гнусный дождь, – повторил он. От злости ему хотелось что-нибудь пнуть, что угодно, но его досада и проклятия заставляли Джейн лишь пристальней вглядываться в свои испорченные кожаные туфли с той напряженностью, с которой она еще совсем недавно смотрела на Рэнсома. Несправедливо, что именно тогда, когда она была так близка к осуществлению своего желания, ей помешал идиотский чертов английский ливень.

Несомненно, это было несправедливо и по отношению к Блэкберну. Она стояла, промокшая, с расстегнутым платьем, ее соски смотрели на него, каждый изгиб ее тела был, к восхищению Блэкберна, очерчен мокрой одеждой, и дождь был не таким уж холодным, чтобы погасить его страсть.

Если бы он не был так решительно настроен постепенно открыть для этой девственницы мир чувственных наслаждений, если бы он не был таким идиотски благородным, он бы сейчас не мучился. С любой другой женщиной все бы закончилось еще полчаса назад и началось во второй раз. Но нет, ему хотелось сделать ее первый раз особенным.

Так и получилось, ничего не скажешь. Холодный пронизывающий дождь тушит горячее, так старательно разведенное им пламя.

Черт бы его побрал! Хуже всего было то, что единственное, о чем он может думать – это Джейн. Он говорил ей, что она прекрасна. Как мало это значит! Он стольким женщинам говорил то же самое. Но это было до того, как он отправился на Полуостров, до его сражений на войне, в то время, когда он свято верил, что самая главная вещь – высокое общественное положение. После того позорного инцидента со статуей его авторитет лишь повысился, заставляя его любовниц обожать его. И он лгал им о красоте, хотя эти слова ничего не значили.

Но эта женщина, именно эта женщина, которая мокла сейчас под дождем, посинела от холода и настолько смущена или ошеломлена, что даже не может застегнуться, – она действительно прекрасна. Он совершенно потерял разум – свой грязный дьявольский разум – и желал бы знать, где и почему.

Блэкберн хотел грубо сказать Джейн, чтобы она оделась. Вместо этого он услышал, как теплым, ищущим ее расположения голосом говорит:

– Милая, позволь мне помочь тебе.

Она подняла голову, ее зеленые глаза – самое притягательное, что в ней есть – не были даже зелеными. Сейчас они были поблекшими, бесцветно-серыми, как небо и весь этот день.

– Что мы будем де-делать? – ее зубы стучали. – Я не мо-могу возвращаться в таком виде на пляж.

Он так долго ублажал ее, что она уже не была способна на какие-нибудь глупые женские выходки.

– Никакого пляжа. – Он сам удивлялся своему ласковому тону. – Все попали под дождь. Они спрятались в экипажи и уехали.

– Но они не могли так с-сделать. Только не Адорна, не Виолетта с Тарлином. Они не могли меня бросить.

«Если бы не хотели заставить меня на тебе жениться», – мелькнуло у Блэкберна в голове. Но он не мог произнести это вслух. Джейн выглядела такой жалкой.

– Они верят, что я позабочусь о тебе, – мягко ответил он. Подойдя ближе, Рэнсом стянул края корсажа и пытался попасть пуговицами в петли. Если он как следует сконцентрируется на этом занятии, она не сможет использовать свою отвратительную способность читать его мысли. Сейчас Джейн слишком слаба, чтобы ее волновало его мнение.

Однако как необычайно трудно было застегнуть пуговицы на очаровательной, с проступившими голубыми жилками груди. Его наполовину замороженные руки стали скользкими от пота. Вода стекала с ее шеи, собираясь на кончике каждого соска, и, если совсем чуть-чуть наклониться, он может взять его в рот, всосать...

– Я сама это сделаю. – Ее руки повисли над его ладонями, словно она боялась нечаянно дотронуться до них.

Джейн все-таки прочла его мысли, но не узнала о раздражении.

– Да. – Он выпустил и отступил. – Так будет лучше.

Она, наверное, решила, что, если позволит ему этим заниматься, его желание возобладает над неудобством положения и он овладеет ею прямо тут, на мокрой траве. И в его предательски грязном, будь оно неладно, воображении возникла картина двух бесстыдно голых тел под дождем.

– Я бы хотела, чтобы вы не смотрели на меня так. – Она завязала веревочки на сорочке, но ее пальцы соскальзывали с пуговиц, а голос дрожал. – Это действует мне на нервы.