Разбитые сердца (ЛП) - Гувер Колин

Я смотрю на часы на стене. Половина третьего утра.

— Присядьте, — говорит женщина-офицер.

— Я арестована?

— Нет. Но у нас есть вопросы.

Теперь мне страшно. Я не знаю, куда увели Самсона.

— Я хочу, чтобы позвали моего отца. Мы живем в соседнем доме. Пожалуйста, кто-нибудь может сообщить ему о случившемся?

Она кивает одному из офицеров, и тот выходит из комнаты.

— Где Самсон? — спрашиваю я.

— Он представился вам этим именем? — офицер достает блокнот и что-то в него записывает.

— Да. Шон Самсон. Это его дом, и вы только что посреди ночи подняли его из его же постели.

Входная дверь открывается, и входит другой офицер вместе с мужчиной, который держит на руках ребенка. Следом за мужчиной входит женщина. Должно быть, его жена, потому что она тотчас прижимается к нему.

Почему здесь так много людей?

Женщина кажется мне знакомой, но я не могу понять, откуда. Похоже, она плакала. Мужчина с подозрением оглядывает меня и передает ребенка жене.

— Сколько вы уже здесь живете? — спрашивает офицер.

— Нисколько, — мотаю головой я. — Я живу в соседнем доме.

— Как вы познакомились с этим молодым человеком?

Мне страшно и кружится голова. Скорее бы папа пришел. Мне не нравятся эти вопросы. Хочу знать, где Самсон. Мне нужен адвокат? А Самсону?

— Как вы сюда попали? — Вопрос звучит от мужчины с ребенком.

— Попали?

— В наш дом, — поясняет он.

Его дом?

Я смотрю на его жену. Затем на ребенка. Тотчас перевожу взгляд на фотографию возле двери. На этой фотографии запечатлена она. А мальчик со снимка сидит у нее на руках.

— Это ваш дом? — спрашиваю я у мужчины.

— Да.

— Он вам принадлежит?

— Да.

— Самсон — ваш сын?

Мужчина мотает головой.

— Мы с ним не знакомы.

Я вновь смотрю на фотографию. Самсон сказал, что на ней он со своей матерью. Об этом он тоже солгал?

Я мотаю головой в полнейшем замешательстве. В дом врывается отец.

— Бейя? — Он мчится через всю комнату, но останавливается, когда один из офицеров кладет руку ему на плечо и встает между нами.

— Не могли бы вы подождать за дверью?

— Что случилось? — спрашивает отец. — За что их арестовали?

— Ваша дочь не арестована. Мы не считаем, что она в этом замешана.

— Замешана в чем? — спрашиваю я.

Женщина-офицер делает глубокий вдох, будто не хочет говорить то, что все же собирается сказать.

— Дом принадлежит этой семье, — говорит она, жестом указывая на мужчину и женщину с ребенком. — Ваш друг не имел права здесь находиться. Ему предъявлено обвинение в проникновении со взломом.

— Сукин сын, — цедит отец сквозь стиснутые зубы.

Я чувствую, как глаза щиплет от слез.

— Это не правда, — шепчу я. Это дом отца Самсона. Он даже устанавливал сигнализацию вчера вечером. Невозможно вторгнуться в дом, если знаешь код от сигнализации. — Должно быть, тут какая-то ошибка.

— Ошибки нет, — возражает офицер и убирает блокнот в задний карман. — Будьте добры проехать с нами в полицейский участок. Нужно составить акт и задать вам несколько вопросов.

Я киваю и встаю. Может, у них и есть ко мне вопросы, но у меня нет на них ответов.

Отец шагает вперед и машет рукой в мою сторону.

— Она понятия не имела, что это не его дом. Я сам разрешил ей вчера здесь переночевать.

— Это просто формальность. Можете проехать с нами в участок, и после проверки она может уехать вместе с вами.

Отец кивает.

— Не волнуйся, Бейя. Я поеду следом.

Не волноваться?

Да я в ужасе, черт возьми.

Перед уходом я хватаю наши с Самсоном рюкзаки, так и стоящие у двери, и отдаю их отцу.

— Можешь отнести мои вещи домой?

Я не говорю ему, что один из рюкзаков принадлежит Самсону.

Он забирает оба и смотрит мне прямо в глаза.

— Не отвечай ни на какие вопросы, пока я не приеду.

Глава 24

Помещение настолько мало, что мне кажется, будто в нем недостаточно воздуха для нас четверых.

Отец сидит рядом со мной за крошечным столом, и я наклоняюсь вправо в попытке сохранить немного личного пространства. Локтями упираюсь в стол, голову опустила на руки.

Я волнуюсь.

Отец просто злится.

— Вы знаете, как давно он живет в этом доме?

Я выяснила, что женщину зовут офицер Феррелл. Имени мужчины не знаю. Он немногословен. Просто делает записи, а мне совсем не хочется ни на кого смотреть.

— Нет.

— Бейя приехала только в июне. Но Самсон жил в этом доме как минимум с весенних каникул. Во всяком случае, тогда я с ним познакомился.

— Вы знакомы с владельцами дома? — спрашивает офицер у отца.

— Нет. Я видел там людей, но решил, что они арендаторы. Большую часть года мы живем в Хьюстоне, поэтому я пока знаком с немногими соседями в округе.

— Вам известно, как Самсон обошел систему сигнализации? — Вопрос адресован мне.

— Он знает код. Вчера я видела, как он его ввел.

— Вы знаете, откуда он узнал код?

— Нет.

— Вы знаете, в каких еще домах он жил?

— Нет.

— Вам известно, где он живет, когда владельцы возвращаются в дом?

— Нет. — Не знаю, как по-другому я могу сказать «нет», но я не знаю ответ почти не на один их вопрос.

Я не знаю, откуда Самсон родом. Не знаю, как зовут его отца. Не знаю, когда у него день рождения, где он родился, где вырос, действительно ли мертва его мать. Чем больше вопросов они задают, тем сильнее я смущаюсь.

Как возможно, что я ничего о нем не знаю, но чувствую, будто знаю его хорошо?

Возможно, я вообще его не знаю.

От этой мысли я опускаю голову на руки. Я устала, хочу получить ответы, но знаю, что ничего не добьюсь, пока не поговорю с Самсоном. Единственный ответ, который я хочу получить — выросли ли кости в его сердце. А если выросли, то разбивается ли оно в этот момент?

Потому что мое разбивается.

— Она правда больше ничего не знает, — говорит отец. — Уже поздно. Может, вы просто позвоните, если возникнут еще вопросы?

— Конечно. Позвольте, я кое-что быстро проверю, пока вы не ушли. Мы сейчас вернемся.

Я слышу, как оба офицера выходят из комнаты, и наконец поднимаю голову и откидываюсь на спинку стула.

— Ты в порядке? — спрашивает отец.

Я киваю. Если скажу, что это не так, он начнет со мной говорить. А я бы предпочла не разговаривать.

Дверь открыта, и мне хорошо видно, что происходит за пределами комнаты. Мужчину в состоянии наркотического опьянения держат под стражей в помещении напротив. Все время, что мы здесь просидели, было слышно, как он произносит непонятные звуки. Я вздрагиваю каждый раз, когда он это делает.

Я должна была уже привыкнуть к такому поведению, потому что оно было привычным в моем доме. Мама постоянно что-то бормотала себе под нос. Особенно в прошлом году. Разговаривала с невидимыми людьми.

Я уже почти забыла, каково жить с наркоманами. Оттого грустно смотреть на этого мужчину. Тюрьма не поможет ему справиться с зависимостью, в точности как никогда не помогала моей матери. Даже наоборот, от нее становилось только хуже. Замкнутый круг из заключения под стражу и выхода на свободу с каждым разом становится все сильнее.

Маму арестовывали несколько раз. Не уверена, за что именно, но это всегда было связано с наркотиками. Хранение. Попытка приобретения. Я помню, как несколько раз соседка забирала меня среди ночи и приводила спать к себе домой.

Я была не способна оказать маме всю помощь, в которой она нуждалась. Я не раз пыталась, но мне это было не по зубам. Оглядываясь назад, я жалею, что не сделала больше. Может, нужно было связаться с отцом.

Не думаю, что она была плохим человеком, если бы не была больна. А зависимость и есть болезнь, верно? Болезнь, которой я подвержена, но решительно настроена не заболевать.

Я размышляю, какой бы мама была, если бы не наркотическая зависимость. Была бы она в чем-то похожа на меня?