Сбежавший нотариус - Эжен Шаветт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, как мы уже говорили, матрос был упрям. Он воскликнул: „Но нет! Я решительно не хочу мертвого Христа, это слишком печально. Я хочу живого!“
Живописец, мечтая сбыть картину, которая у одного из его собратьев лет двадцать висела в мастерской, опять предложил: „Тогда возьмите его в оливковом саду. При лунном свете оливки можно принять за бересклет. Пожалуй, чтобы сделать вам приятное, я уничтожу лунный свет. Только вы мне прибавите три франка за облако, которым я закрою луну“. — „А сколько это будет нам стоить?“ — „Четыреста франков и три франка за облако“. — „Но, если будет полнейшая темнота, ничто не помешает вам изобразить его голым. Следовательно, нужно вычесть одежду“, — заметил старший матрос.
Остановились на трехстах франках. На следующий день живописец принес картину Христа, взятую у товарища, который даже заболел от удивления, что его шедевр нашел покупателя.
Полотно завернули, отдали в багаж, и моряки отправились домой. Но по прибытии на место полотна не оказалось! Потерялось или украли — как бы то ни было, а оно исчезло из багажного вагона. Младший моряк огорчился, а старший насмешливым тоном заметил: „Это твоя вина! Я хотел, чтобы его нарисовали мертвым. Ты же захотел живым, вот он и вернулся к своему продавцу. Я уже купил однажды собаку, которая сыграла со мной такую же штуку“».
Слушатели громко смеялись, награждая Легру аплодисментами. Реноден в третий раз посмотрел на часы.
«Ого, — пробормотал он, — скоро полночь, пора и честь знать». И, воспользовавшись овациями, которые отвлекли общее внимание, он незаметно удалился.
Выйдя в сад, нотариус пересек лужайку и вскоре достиг тропинки. Ступив на нее, он вдруг остановился и прислушался. Ему показалось, что хрустят ветви в кустах, точно там кто-то пробирается. «Наверно, я вспугнул какого-нибудь кролика», — подумал он и пошел дальше.
XXII
Не успел Реноден пройти пятидесяти метров, как опять остановился. Сначала он слышал шаги перед собой. Теперь такой же шум раздавался позади. Ошибиться было невозможно: человек, нагонявший его, не пытался заглушить шаги. Он шел очень торопливо. Первой мыслью нотариуса было, что маркиз де Монжёз послал вслед за ним слугу, чтобы передать какое-нибудь поручение.
Увы! Он ошибался. Сильная рука схватила нотариуса сзади и всадила ему между плеч нож по самую рукоятку. Глухо вскрикнув, Реноден сделал еще несколько шагов, зашатался и безжизненной массой рухнул на землю. Тогда из тени вышел человек, осторожно приблизился к телу, наклонился над ним и хриплым голосом пробормотал: «Умер, умер, умер!»
При виде жертвы испугался ли он своего преступления? Дрожа всем телом, он стоял, не осмеливаясь прикоснуться к трупу. В эту минуту часы на замке медленно пробили полночь.
«Полночь! Аннета ждет меня в Париже. Последний поезд отходит через час!»
Смелость вернулась к нему при этой мысли. Подобно тому как дикий зверь бросается на добычу, он наклонился к своей жертве, чтобы обшарить ее карманы. Потом выпрямился и сказал: «Прежде нужно спрятать труп». И тотчас удалился по направлению к замку.
Реноден умер не сразу. Когда убийца удалился, он пришел в себя. Нотариус почувствовал, что кто-то приподнял его и говорит взволнованным голосом: «Это я, мой бедный господин Реноден, я, доктор Морер. Я был рядом, но не смог подоспеть вовремя, таким неожиданным был удар… Я все видел! Я отнесу вас в замок или к вам!» — «Нет-нет, это бесполезно, я чувствую, что погиб! — с трудом промолвил Реноден. — Если вы все видели, то скажите, ведь это Бержерон на меня напал?» — «Да». — «Куда он подевался?» — «Он убежал».
Умирающий слабой рукой ощупал боковой карман и голосом тихим, но выражающим удивление, сказал: «Зачем же он ушел, не окончив своего дела? Пакет все еще в кармане, следовательно, он возвратится…»
Морер опять попробовал поднять Ренодена, чтобы унести. «Нет-нет, — повторил нотариус. — Мне осталось жить несколько минут. Выслушайте мою последнюю волю».
Он остановился на минуту, чтобы собраться с силами, которые покидали его, и медленно заговорил: «Я не хочу, чтобы вы доносили на него. Предоставьте случаю открыть это преступление. Пускай Монжёз и Лора не знают ничего. Рано или поздно негодяй будет наказан. Я не знаю, зачем он ушел, но уверен, что он вернется, ведь он не забрал пакет из моего кармана… Пускай он унесет его, через это начнется его наказание и будет продолжаться, если вы поклянетесь повиноваться мне». — «Клянусь». — «Наклонитесь к моим губам, мне изменяет голос…»
Морер повиновался — без этой предосторожности он действительно ничего не услышал бы. Реноден прошептал ему свою последнюю волю и опять повторил: «Не доносите правосудию. Предоставьте все случаю».
Умирающие, как говорят, приобретают в последние минуты двойное зрение. Судя по словам нотариуса, это так.
«Я вижу его… он возвращается… теперь я знаю, зачем он уходил… он уходил за заступом, чтобы вырыть мне яму». Потом едва слышно, но с насмешкой умирающий прибавил: «Ваша тетушка, Морер, была права, когда говорила мне: „Остерегайтесь, Реноден“. Но я одурачил негодяя и одурачу еще после смерти, если вы исполните мою последнюю волю…»
Больше Реноден не смог ничего произнести. Последняя конвульсия сотрясла его тело. Он был мертв.
Когда минуту спустя явился Бержерон с заступом и лопатой в руках, труп неподвижно лежал на том месте, на котором он оставил его.
«Аннета ждет меня в Париже!» — твердил он, работая заступом.
Наконец, яма была вырыта. Вынув из кармана убитого пакет, запечатанный фамильной печатью Монжёза, Бержерон, столкнув труп в яму и бросив туда нож, стал засыпать ее.
«Деньги у меня! Аннета моя! Через час я буду с ней!» — повторял он в исступлении. Засыпав яму, он убежал, отнес инструменты на место, где взял их, и вернулся в замок.
Прежде чем отправиться в Париж, нужно было убедиться, не оставило ли убийство следов на его одежде. Но, когда Бержерон очутился у себя в комнате, им овладело непреодолимое желание посмотреть на долгожданное сокровище.
Все тело его содрогалось от радости, глаза жадно сверкали, когда он трепетной рукой сорвал печать с гербами и развернул обертку. При виде того, что содержалось в пакете, он как сноп повалился на пол — его хватил удар. Вместо банковских билетов он увидел пачку старых газет!
Вот почему во время чтения контракта покойный, получив пакет, отказался исполнить требование Монжёза вскрыть его и, глядя на взбешенную физиономию мошенника, мысленно проговорил: «Напрасно кипятишься, любезный. Если бы я оставил тебе пакет, недалеко бы ты ушел, не разбив себе носа».
XXIII
На следующий день в замок съехались гости. Все учтиво преклонялись перед серебристыми волосами и почтенным видом отца новобрачной. Он был очень бледен, черты его сурового лица были странно искажены, но все приписывали это волнению.
Чтобы сделать приятное и угодить двум богачам, деревенский мэр готов был на любую услугу. Он велел принести гражданскую метрическую книгу в замок, где должно было происходить бракосочетание.
Когда мэр задал Лоре вопрос: «Принимаете ли вы в супруги находящегося здесь Робера де Монжёза?» — девушка медленно поднялась с места, повернулась к собравшимся в зале и долго осматривала всех, отыскивая взором любимое лицо. Но поиски ее были тщетными; на глаза ее навернулись слезы, и она, упав в кресло, произнесла: «Да».
По окончании церемонии гостей ожидал завтрак. Они умирали с голода. Первые двадцать минут все усердно работали челюстями. Но, заморив червяка, гости с удивлением воззрились друг на друга: в зале царило печальное настроение.
Мрачный вид Бержерона, размышлявшего о бесполезном преступлении, совершенном прошлой ночью, не мог развеселить гостей. Всякое желание смеяться исчезало и при взгляде на Лору, бледность и уныние которой свидетельствовали о глубоком отчаянии. Только один Монжёз истолковывал в свою пользу состояние женщины, ставшей его женой. «Она не верит еще своему счастью», — думал он.
Неожиданно раздался страшный рев и за ним стук разбившейся посуды. Слуга, которого Монжёз послал узнать о причине шума, явился доложить, что Генёк, садовник, взбесился, узнав, что его супруга исчезла вчера вечером.
Едва слуга успел договорить эти слова, как появился старший клерк Ренодена. Он спрашивал о своем начальнике, которого не видел со вчерашнего дня. Тогда-то почтенный Бержерон с негодованием заявил: «В шестьдесят-то лет! Замарать безупречную жизнь из-за какой-то прелестницы — жены Генёка!»
Пять минут спустя все вспоминали сцену ревности, когда Генёк застал жену в саду с нотариусом. Только и говорили за столом, что о Ренодене, шестидесятилетнем старике, влюбившемся и похитившем чужую жену, а что еще важнее — шестьсот тысяч, подаренных дочери великодушным Бержероном.
