Похититель звезд - Валерия Вербинина

«Но ведь убийца сбыл кольцо бедняжки Аннабелл именно в Ницце… Значит, он действительно живет где-то здесь. Возможно, человек просто заезжал к Гийоме посоветоваться насчет легких… доктор же постоянно принимает в кабинете больных, помимо тех, кто живет в санатории… – И ее мысли незаметно потекли другим чередом. – Бедный Шарль… Интересно, что поделывает сейчас Рудольф? О Ла Палиссе я ему ничего не скажу, иначе он начнет думать бог весть что… И что за офицер в штатском бродит возле дома?»

Приняв какое-то решение, она поднялась, чем потревожила кошку, которая удобно устроилась возле ее ног, и убрала письма в ящик стола. Для начала необходимо прояснить один момент…

Доктор Гийоме изучал карту Эдит Лоуренс, состояние которой его беспокоило. То она казалась совершенно здоровой, то ее платки были красными от крови. Поэтому он сказал госпоже баронессе, что согласен уделить ей лишь несколько минут.

– Если вас беспокоит ваше здоровье, сударыня…

Но сударыня пришла сюда совершенно по другому поводу.

– Я полагаю, доктор, – произнесла она с самой очаровательной улыбкой, – вам уже известно, кому именно вы обязаны своим скорым освобождением.

– Да, – подтвердил Гийоме, – и, смею заверить, моя благодарность не знает границ.

– Услуга за услугу, – промолвила Амалия. – Мне хотелось бы узнать кое-что об одном человеке, который недавно покинул санаторий.

– О мадам Ревейер? – быстро спросил доктор.

Амалия покачала головой:

– Об Анн-Мари Карнавале. А также о той Анн-Мари, что была похоронена на кладбище города Антиб в 1850 году. Вы же знали ее, доктор, не так ли? Так же, как и некую Луизу Дюбрей.

Доктор Гийоме не умел притворяться, и чувства, которые промелькнули на его лице, едва Амалия назвала эти имена, вернее всех слов показали баронессе, что она находится на правильном пути.

– Должен признаться, сударыня, у меня дела…

Но Амалия никогда не позволила бы отделаться от себя столь примитивным способом.

– Что ж, значит, дела подождут. Итак?

– Мне ничего не известно ни о какой Дюбрей и ни о какой Анн-Мари, – раздраженно проговорил доктор Гийоме. – Не знаю, почему вы назвали их имена, но…

– Ее отец был маркиз Карнавон, – перебила его Амалия. – Она была незаконнорожденная, как и вы. И, очевидно, оба вы находились на воспитании у мадам Дюбрей, которая охотно занималась такого рода делами. – Гийоме смотрел на баронессу не отрываясь, и в его взгляде можно было прочесть что угодно, кроме симпатии. – Потом девочка умерла. А через много лет к вам в санаторий явилась некая особа, которая вовсе не страдала легкими. Но каким-то образом она заставила вас дать ей комнату, которая находится рядом с комнатой шевалье де Вермона. Кроме того, месье, вы дали ей имя, чтобы окружающие считали ее француженкой. Почему именно это имя? Почему Анн-Мари Карнавале?

Гийоме поднялся с места, обошел стол и выглянул за дверь. Потом вернулся, сел и долго молчал.

– Я знал, что появление старухи не к добру, – наконец бросил он с ожесточением. – Но если вы считаете, что это я убил ее, то вы заблуждаетесь.

– Вы ее не убивали, – спокойно промолвила Амалия.

– Тогда в чем же вы меня пытаетесь обвинить, сударыня? Должен признаться, я не понимаю вас.

– Вы знали, что она следила за шевалье де Вермоном? Ну конечно же, догадались, когда она потребовала поселить ее с ним рядом. И вы молчали, хотя видели, что она далеко не столь безобидна, как кажется. Но почему такой человек, как вы, мог пойти у нее на поводу? Она чем-то запугала вас?

– Откуда вы знаете, что именно она у меня потребовала? – сердито спросил Гийоме.

– Потому что старая дама должна была потребовать именно это, – ответила Амалия. – И, конечно же, вы должны были делать вид, что считаете ее не слишком здоровой. Ведь ей во что бы то ни стало надо было остаться в санатории, пока… пока не произойдет одно событие.

В комнате наступило напряженное молчание.

– Мадам пришла ко мне на осмотр, – наконец начал рассказывать Гийоме, – и уверяла, что у нее проблемы с легкими, что она когда-то болела туберкулезом. Все это было вздором, я осмотрел ее и заявил, что ей нечего здесь делать. Она хотела мне заплатить, чтобы остаться в санатории, но я отказал. У меня и так достаточно больных, которые должны находиться под моим постоянным наблюдением.

– А что было дальше?

– Дальше? – Гийоме тяжело вздохнул. – Мне пришлось уступить, потому что она знала мою тайну и угрожала ее раскрыть. Вот, собственно, и все.

– Тайну того, что вы незаконнорожденный? – спросила Амалия мягко. – Не обижайтесь, месье, но в наше время такими вещами мало кого можно шокировать.

Доктор поднял голову. Он сидел спиной к свету, и глаза его в тот миг казались двумя черными провалами на лице.

– Вот как? А если бы я сказал вам, что моя мать была кокотка, содержанка, женщина легкого поведения и что она умерла от чахотки, когда мне было всего десять лет? Интересно, как бы тогда вы отреагировали, сударыня? И что бы стали говорить все люди, которые лечатся у меня… которые работают со мной и уверены, что я… что я… – доктор был так взвинчен, что не смог закончить фразу.

– Приличный человек? – договорила за него Амалия.

– Да, сударыня. Вот вы – что бы вы сделали, если бы вам сообщили такое о вашем лечащем враче?

– Видите ли, – очень просто произнесла Амалия, – я придерживаюсь той точки зрения, что дети ни в коей мере не отвечают за своих родителей.

– И вы бы просто прошли мимо данного факта?

– Да, хотя он помог бы мне понять, почему вы стали врачом, который специализируется именно на чахотке и легочных болезнях. Но на мое отношение к вам и на то уважение, которое я к вам питаю, подобные сведения никак бы не повлияли.

Гийоме обескураженно покосился на свою пациентку.

– Большинство людей, госпожа баронесса, устроены совсем иначе, – наконец буркнул он. – И они бы мне не простили столь позорного момента моей биографии. Поэтому я пустил сюда старую даму и дал ей комнату, которую она требовала. Впрочем, в ту пору рядом с Шарлем все равно была одна пустая комната, потому что предыдущий жилец ее незадолго до того умер.

«Ага, – подумала Амалия, – и в этом случае примета оказалась верной… Хотя мадам Карнавале умерла вовсе не от чахотки, которой никогда, впрочем, не болела».

– Но почему вы назвали ее мадам Карнавале из Антиба?

Доктор усмехнулся.

– О, сударыня, это длинная история. Когда я воспитывался у Луизы Дюбрей, – Гийоме едва заметно поморщился, – там были самые разные дети. Бедняков не было – мадам Дюбрей брала за услуги недешево, так что попадались дети богемы, побочные отпрыски богачей и аристократов. Меня они дружно презирали и травили, потому что моя мать… Она изредка приезжала ко мне, и все всё про нее знали, потому что муж мадам Дюбрей не умел держать язык за зубами. Жена скверно с ним обращалась, он пил… Впрочем, это к делу не относится. А что касается Анн-Мари Карнавале… – Рассказчик дернул щекой. – Девочка была самой гнусной, самой отвратительной, самой мерзкой из них всех. Она постоянно надо мной издевалась и хвасталась, что ее отец – настоящий маркиз, а мой… мой неизвестно кто. Другие относились бы ко мне гораздо лучше, если бы не Анн-Мари, да, в общем, когда она умерла, я и впрямь стал ладить с остальными детьми. Но ее я запомнил, да… Запомнил на всю жизнь. Поэтому, когда старуха шипела здесь, в кабинете, сидя на том же месте, где сейчас сидите вы, что она уничтожит меня, раздавит, если я не сделаю так, как она велит, – я сразу же вспомнил Анн-Мари. И когда мадам потребовала, чтобы я непременно представил ее под другим именем, дал ей имя своей давней мучительницы. Они обе были одной породы, понимаете?

– Понимаю, – кивнула Амалия. – Теперь понимаю. Можно вопрос? От чего умерла Анн-Мари?

– От кори, – удивленно ответил доктор Гийоме. – Всего лишь от кори. А вы решили, наверное, что я ее убил? Напрасно.

– А настоящую фамилию старой дамы вы помните?

– Честно говоря, не запомнил. Слишком сложная фамилия, не то богемская, не то австрийская. Кончается на «ски», кажется. Она не хотела, чтобы в санатории знали, что она иностранка, вот я ее и вписал под именем, которое вы знаете. А что, письмо, которое пропало у шевалье де Вермона, и впрямь было так важно?

– Кажется, да. – Амалия поднялась с места. – Но нам даже неизвестно, что было в том письме… Благодарю за откровенность, доктор, и смею вас заверить, что все, что вы мне сказали, останется между нами.

– Я был бы весьма признателен, – проворчал Гийоме. По его лицу было заметно, что он уже остыл и жалеет о своей откровенности.

Амалия дошла до двери и обернулась:

– Кстати, месье, по поводу разоблачений. Не знаю, что бы сказали пациенты или педантичный месье Севенн, но почему-то мне кажется, что мадам Легран никогда бы от вас не отвернулась, что бы ни говорили о ваших родителях. Это так, месье Гийоме, к слову. Всего доброго.