Морские гезы (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Я попробовал научить голландских корабелов определять, где будет ватерлиния. Пока что сперва строят судно, спускают на воду, нагружают, а потом прорубают нижние порты на шестьдесят-восемьдесят сантиметров выше ватерлинии и оборудуют гондек. Опердек закладывают сразу, но оставляют про запас место для нижней палубы. Мало ли, где она окажется?!Я сразу рассчитал, где делать гондек и порты, благодаря чему корпус получится крепче. Его приказал сделать из трех дубовых досок, каждая толщиной два дюйма (пять сантиметров). Когда в двадцать первом веке в Англии был на экскурсии на линейном корабле начала девятнадцатого века, то экскурсовод заверял, что корпус из пяти слоев, что не каждое сорокавосьмифунтовое ядро пробивало такой, только на малой дистанции. Я решил, что пять — многовато, а три — в самый раз. Сделал корпус с острыми обводами, к чему придут не скоро. Так будет бегать быстрее. По той же причине не было высоких надстроек, ни носовой, ни кормовой, привычных корабелам шестнадцатого века. Имелся низкий полубак, потом шла главная палуба, ровная, а не поднимающаяся к корме, как делают сейчас. Между фок-мачтой и грот-мачтой стояли на рострах двадцативесельный баркас, двенадцативесельный катер и четырехвесельный ял. Дальше шел полуют, на котором находился квартердек или шканцы. В полуюте располагалась капитанская каюта. Она состояла из трех комнат — столовой, кабинета и спальни. В первой оборудовали накрепко приделанные к палубе стол и банки с круглыми сиденьями, буфет со специальными полками для посуды и кладовая для продуктов и вина. Во втором — широкий штурманский стол, шкаф для книг и ларь для навигационных приборов. В третьем, у правого борта, стояла широкая кровать с рундуком для постельных принадлежностей и шкаф для одежды. Из спальни вторая дверь вела в двухъярусную раковину, приделанную к закруглённой корме с правого борта. На верхнем ярусе находилась медная ванна и умывальник, а на нижнем, поменьше, гальюн, то есть, посадочное место с дыркой. С левого борта находилась вторая раковина, одноярусная, в которой располагался гальюн для офицеров. Ванна им не полагалась. Офицерская каюта находились под моей. Это было помещение со столом в центре, а вдоль бортов находились отсеки с кроватями, закрываемые плотными шторами. Хоть какое-то, но уединение. Остальные члены экипажа возможности для уединения не имели, и отхожее место для них было на баке, на гальюне, благодаря чему и получило такое название.

Для гондека я заказал шестнадцать бронзовых двадцатичетырехфунтовых пушек. Они, конечно, дороже, но зато легче. К тому же, на их вывоз не надо разрешение английских чиновников. Бронзовые пушки можно вывозить свободно, потому что такие же могут отлить в любой стране. На опердеке поставил восемнадцать бронзовых карронад такого же калибра. Они ведь будут стоять выше и отрицательно влиять на остойчивость корабля, поэтому должны быть как можно легче и располагаться как можно ближе к продольной оси корабля, благодаря заваленным внутрь бортам. Еще четыре двадцатичетырехфунтовые карронады, по две на каждый борт, стояли на квартердеке. Кстати, три из них я снял с джекасса, а полупушки с него поставил на баке фрегата, чтобы служили погонными. Там же установил и восемь шестифунтовых фальконетов, по четыре на каждый борт, для поражения живой силы противника при абордаже. Итого тридцать восемь двадцатичетырехфунтовых пушек и карронад. Шестифунтовки в расчет не брал, слишком малы, а установленные на баке полупушки считать не принято, потому что направлены вперед, в бою не участвуют.

Джекасс я продал весной. Купец Андреас Циммерманн, когда я возил его товары на линии Роттердам-Гамбург, закинул, что купит джекасс, если надумаю продать. Уж больно ему понравилось, что никто не может нас догнать. Я передал Андреасу Циммерманну через людей Рольфа Шнайдера, которые все еще возили в Сэндвич сыр, а обратно пушки испанцам, что готов расстаться с джекассом, если получу достойную плату, на десять процентов большую, чем потратил я. Мои ноу-хау стоили этих денег. Купец приплыл следующим рейсом на иоле. В результате продолжительного торга он снизил цену на пять процентов — и мы ударили по рукам. После чего он по моему совету вооружил свой корабль десятью полупушками. Как раз такое количество пушечных портов имелось на джекассе. Их хватит, чтобы у небольших судов не возникло желание напасть, а от больших марсельная шхуна легко убежит.

Увидев, какой корабль я построил для себя, купец Андреас Циммерманн первым делом спросил:

— Он будет таким же быстрым?

— Увы! — ответил я. — Зато он будет самым грозным в этих водах.

— Ну и хорошо! — произнес купец облегченно, будто предполагал, что я обязательно нападу на него и отниму джекасс.

Весной адмирал Вильям ван дер Марк на двух галеонах, большим из которых, четырехмачтовым, нашим последним призом, командовал он сам, и в сопровождении двух гукеров и пары десятков буйсов совершил несколько походов за добычей. В первый раз они вернулись здорово потрепанными. Как рассказал Дирк ван Треслонг, плававший на втором галеоне, которым командовал его дяди, они решили прикинуться испанцами и напасть на большой караван. Оказалось, что испанцы — не те ребята, которые по два раза наступают на одни и те же грабли. За зиму весть о галеоне под испанским флагом и с гезами на борту разнеслась по всем портам империи. Так что спасло гезов только то, что испанцы начали обстреливать их с дальней дистанции и не стали догонять. После чего адмирал переключился на малые суда. Гукеры и буйсы догоняли их и задерживали до подхода галеонов, после чего жертвы сдавались. Еще он нападал на прибережные деревни и монастыри. В деревнях разорял церкви и вешал на колокольне священника, а в монастырях выгребал всё, изуверски убивал монахов и поджигал строения. Добычи было не так много, как при захвате испанских галеонов, но на жизнь хватало. Да и потерь почти не было.

Правда, не всем гезам это нравилось. Поэтому, когда я кинул клич, что набираю экипаж на фрегат, отбоя от желающих не было. Я отобрал лучших. Две недели тренировал их в порту. Ставить и убирать паруса научились быстро. Дело привычное. С комендорами было сложнее. На каждую пушку я назначил по четыре человека, а карронаду — три. Сперва только заряжали, выдвигали на позицию, целились, потом якобы стреляли, отодвигали, банили и начинали сначала. Наверное, ругали меня по-черному, но никто не ушел, хотя я сразу предупредил, что никого не держу. Еще неделю тренировались на рейде. Теперь уже стреляли по-настоящему. Мишенями были плоты из бревен, досок, старых бочек, щитов. Из карронады пальнули по разу, чтобы комендоры знали, как ведут себя эти непривычные для них орудия, а пушки с гондека сделали по десять залпов. Я не пожалел на обучение ни пороха, ни ядер. Заодно засек время на перезарядку. Лучший результат был пять минут. Карронады перезаряжали за три с небольшим.

Кстати, в моей каюте на кормовой переборке висели часы с гирями. Через каждые семь дней гири надо было поднимать вверх, чтобы они, опускаясь, двигали часовой механизм. Примерно такие же висели в доме моей бабки. Только были еще и с кукушкой. В шестнадцатом веке до кукушек пока не додумались. Когда впервые увидел часы с гирями в конторе купца Рольфа Шнайдера, появилось приятное чувство приближения к цели. Будущее, в котором я вырос, уже рядом.

31

Мы идем малым ходом, только под марселями и кливерами, подгоняемые легким северо-западным ветром, параллельно западному берегу Пиренейского полуострова, на удалении миль пятьдесят от мыса Сан-Висенти — крайней юго-западной его точки. Я решил не мелочиться, а напасть на караван, который идет из Ост-Индии или Вест-Индии в Испанию. Как рассказали мне знающие люди, самые ценные грузы везли в порт Кадис. Три недели назад фрегат с полным запасом воды и еды вышел из порта Сэндвич. По Ла-Маншу шли галсами, борясь со встречным западным ветром, который потом, сменившись на северо-западный, резво погнал нас по Атлантическому океану. В отдельные часы фрегат разгонялся до двенадцати узлов, но в среднем шел около девяти. Теперь спешить было некуда.