Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия - Александр Давыдович Гольдфарб

class="p1">– Постойте, Давид Моисеевич, – сказал Овчинников. – Ведь вы сидите без работы. Почему бы вам не вернуться к научной деятельности? Я, конечно, не могу вам дать лабораторию, но в качестве консультанта, если хотите, – пожалуйста, в ваш бывший институт. И передайте сыну, чтобы он прекратил свою кампанию. Пока там что-либо не изменится, – он указал глазами на потолок, – это ни к чему не приведет.

* * *

Я много лет сомневался, можно ли верить Овчинникову. Но в конце концов – прошло 30 лет – я получил железобетонное подтверждение, что он тогда действительно ходил к Андропову просить за отца.

Часть IV. Искусство в жизни

Глава 15. Перебежчик в Дюссельдорфе

Когда реальные события вашей жизни почти точно воспроизводят произведение искусства, в вашем восприятии мира стирается грань между реальностью и вымыслом и вы начинаете ощущать себя как бы внутри выдуманной истории. Так произошло со мной через тридцать лет после описанных выше событий, когда передо мной неожиданно возник вестник из прошлого – человек, рассказавший мне поразительные подробности происходившего с отцом в последние годы его пребывания в СССР. Человек этот очень сильно напомнил мне героя фильма, который я незадолго до этого посмотрел.

Начну с фильма. Премия «Оскар» за лучший иностранный фильм 2007 года была присуждена фильму «Жизнь других», рассказывающему о работе Штази – тайной полиции Восточной Германии. Сюжет там такой: главный герой, капитан Герд Визлер, следит за писателем Георгом Драйманом, подозреваемым в переправке на Запад критической статьи о восточногерманском режиме. Визлер днями и ночами просиживает на чердаке дома Драймана, прослушивая квартиру писателя, и постепенно проникается симпатией к своему «объекту», который и не ведает, что его возлюбленная является тайным осведомителем Штази. В конце концов, Визлер спасает Драймана от ареста, проникнув в квартиру и уничтожив изобличающие его улики. Пять лет спустя наступает крах коммунизма, и писатель получает доступ к своему досье в раскрытых архивах. Читая его, он понимает, что обязан своим спасением агенту, наблюдавшему за его квартирой. Драйман разыскивает Визлера, который теперь работает скромным почтальоном, и посвящает ему свою новую книгу.

Я смотрел «Жизнь других» в Нью-Йорке через двадцать лет после падения Берлинской стены, будучи уже пожилым человеком. Фильм напомнил мне мою собственную молодость в мрачной советской Москве, когда я, превозмогая страх, переправлял диссидентские материалы на Запад и мучился вопросом, кто из моих окружающих мог быть стукачом Конторы. О, как бы мне хотелось теперь встретиться со своим бывшим «опером», который знал обо мне и моих близких больше, чем я сам. И если б я только мог заглянуть в свое кагэбэшное досье – ДОР[33] – летопись моей молодости! Но, увы, это было невозможно. Россия не Германия, материалы КГБ, в отличие от архивов Штази, оставались закрытыми, а бывшие сотрудники не работали почтальонами; по сути, они стали опорой нового режима. Зачем кому-то из них разговаривать с таким, как я, – бывшим диссидентом, который живет в Америке и которому даже въезд в Россию закрыт?

Но не прошло и года, как моя мечта сбылась. Волею судьбы я попал в собственную «Жизнь других», узнал секреты своей семьи, хранившиеся в кагэбэшном ДОРе, и встретился с опером, его составлявшим. Это был тот случай, когда жизнь сымитировала искусство с оговоркой, что дело касалось не столько меня, сколько моего отца. Вместо капитана Штази Визлера у меня был подполковник КГБ Безруков.

* * *

Началась эта история так. В 2008 году корреспондент «Радио „Свобода“» в Вашингтоне Владимир Абаринов опубликовал статью «Последний „шпион”, пришедший с холода», посвященную 20-летию окончания холодной войны. Главным героем этой истории был американский журналист Николас (Ник) Данилов – потомок русских эмигрантов и московский корреспондент журнала US News and World Report. В 1986 году Данилова арестовали в Москве по обвинению в шпионаже, а затем обменяли на сотрудника КГБ, задержанного в США.

Это был крупный международный скандал – действительно последняя шпионская драма холодной войны. Поначалу президент Рейган отказывался менять «ни в чем не повинного журналиста на шпиона», назвав Данилова «заложником, схваченным КГБ специально для обмена на пойманного агента советской разведки». Однако в конце концов, США и СССР договорились об «асимметричном обмене», позволившем обеим сторонам сохранить лицо. Чтобы не выглядело, будто американцы приравняли журналиста к шпиону, в придачу к Данилову добавили трех советских диссидентов. Двое из них – правозащитники Юрий Орлов и Ирина Ратушинская – отбывали сроки в советских лагерях; третьим был мой отец. К тому времени я уже 11 лет как уехал из России и работал в Колумбийском университете в Нью-Йорке. 16 октября 1986 года я встречал моих родителей в аэропорту Ньюарк. После приезда отец прожил еще четыре года и умер в 1990 году в Вашингтоне в возрасте 72 лет.

Статья Абаринова об обмене Данилова и выезде моего отца вышла 18 лет спустя. Вскоре Абаринов получил по электронной почте письмо от некоего Сергея Безрукова, которое переслал мне:

«Уважаемый господин Абаринов!

Просматривая рубрику „Секреты спецслужб” журнала „Совершенно секретно”, я натолкнулся на Вашу статью «Последний ‘шпион’, который пришел с холода», опубликованную в номере 9/232, за 2008 год. Вы, напрасно, взяли слово ‘шпион’ в кавычки… Должен Вам сказать, что в августе 1986 года Николас Данилов был арестован за то, чем он действительно занимался в Советском Союзе, а именно за шпионаж.

О том, что Николас Данилов являлся установленным сотрудником ЦРУ США, мне известно, так сказать, из первых рук. Несколькими годами ранее 3-й отдел 6-й Службы УКГБ СССР по г. Москве и Московской обл.[34] совместно с 7-м отделом ВГУ КГБ СССР[35] вел разработку упомянутого в статье генетика Давида Моисеевича Гольдфарба. Офицером, который вел эту разработку, был я. Дело в том, как Вам, возможно, известно, Давид Моисеевич Гольдфарб поддерживал тесный контакт с Николасом Даниловым. Давид Моисеевич собирал и передавал Данилову различную научную информацию в области биологии, генетики, молекулярной биологии, которую получал от своих многочисленных знакомых в различных академических и отраслевых институтах Советского Союза.

В ходе этой совместной разработки было тщательно задокументировано достаточное количество эпизодов передачи такой информации, а также факт вербовки Давидом Моисеевичем одного молодого московского ученого в качестве помощника Данилова. В этом деле свою роль, и немалую, играл и хорошо известный Вам сын Давида Моисеевича Гольдфарба – Александр Давидович Гольдфарб, работавший в то время в Колумбийском университете в США. Планировалось реализовать эту разработку путем ареста обоих фигурантов в ходе передачи информации. Несколько раз намечалась такая операция, но каждый раз руководство ВГУ КГБ СССР откладывало захват. В конечном итоге руководство Московского управления потеряло терпение и решило самостоятельно реализовать дело Давида Моисеевича Гольдфарба, причем реализовано дело было в 1984 году весьма бездарно[36] . Я не участвовал в этом мероприятии, так как в сентябре 1983 года начал учебу в КИ[37] . Но хотел бы Вам сказать – не будьте так легковерны, когда на первый взгляд серьезные и солидные люди говорят, что к организации под названием ЦРУ США они не имеют никакого отношения. Сейчас это, конечно, мало кого интересует, но мне просто хотелось бы, чтобы правда об этом все-таки восторжествовала.

Коротко о себе: Безруков Сергей Александрович, подполковник, до 1983 года сотрудник УКГБ СССР по г. Москве и МО. Далее Управление „С”[38] ПГУ КГБ СССР[39], с 1988 по 1991 год находился в служебной командировке в Берлине (Представительство КГБ СССР при МГБ ГДР). В середине ноября 1991 года остался с семьей в ФРГ. В настоящее время проживаю в Дюссельдорфе.

С уважением,

Сергей Безруков».

Прочитав это, я, естественно, пришел в сильное возбуждение. Подумать только, мой покойный папа – американский шпион! При его жизни мне и в голову не пришло бы спросить, работал ли он на ЦРУ. У него, конечно, были проблемы с КГБ, но мы всегда думали, что они были чисто политическими – часть общего давления советской власти на диссидентов и отказников. Однако отказники и диссиденты входили в компетенцию Пятого главного