Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия - Александр Давыдович Гольдфарб

Что касается Ника Данилова, то теория о том, что он работал на ЦРУ под прикрытием американского корреспондента, циркулировала давно, но так и не подтвердилась. Когда его арестовали, советские власти, включая самого Горбачева, настаивали, что он был «кадровым разведчиком, пойманным с поличным». Но президент Рейган публично это опроверг! Сам Ник Данилов всегда категорически это отрицал – и продолжает по сей день. После освобождения он написал книгу, изданную в 1988 году: «Две жизни, одна Россия. Рассказ американского корреспондента, взятого в заложники КГБ». Через пять лет после этого вышли мемуары бывшего Государственного секретаря США Джорджа Шульца, в которых тот сообщил, что Ник все же был невольно втянут в одну шпионскую операцию: ЦРУ использовало его без его ведома – втемную – для связи с одним из своих российских источников (об этом в 18-й главе).

Шульц посвятил делу Данилова целую главу, в которой он с негодованием обвинил ЦРУ в «подставе» невинного американского журналиста, не защищенного дипломатической неприкосновенностью. То есть, если верить Шульцу и Рейгану, Ник не был агентом ЦРУ. Соответственно, не был им и мой отец.

Наконец, письмо Безрукова затрагивало тему, которая не давала мне покоя уже более четверти века. Речь шла об эпизоде 1984 года – обыске в квартире отца за два года до ареста Данилова и отъезда моих родителей. В мае 1984 года отцу неожиданно выдали выездную визу, однако перед самым отъездом в его квартиру нагрянул с обыском КГБ и обвинил в попытке вывезти на Запад секретные материалы. Визу аннулировали; началось следствие. Но на этом дело и закончилось: отца не стали ни арестовывать, ни предъявлять обвинение. Через два года после этого его включили в обмен с Даниловым, и он уехал.

Что произошло в 1984 году, мы (включая самого отца) так и не поняли. За неимением лучшего объяснения в семье укрепилась теория, что имело место бюрократическое столкновение между двумя разными подразделениями КГБ: одно выдало визу, а другое решило этому воспрепятствовать. Почему так вышло, никто не имел ни малейшего понятия. Письмо Безрукова как бы подтверждало эту версию; он писал, что Московское управление хотело арестовать отца, но центральная контрразведка этому помешала. Однако, в чем была суть этого спора, оставалось непонятным.

Чтобы окончательно не запутать читателя, вот хронология ключевых событий этой истории, растянувшейся на 35 лет:

1975 год – я навсегда уезжаю из России в возрасте 28 лет, оставив там родителей. Прожив два года в Израиле, я перебираюсь в Германию, оттуда – в Нью-Йорк и в конце концов оказываюсь в Колумбийском университете.

1979 год – мой отец подает заявление на выезд из СССР и получает отказ.

1981 год – американский корреспондент Ник Данилов приезжает в Москву и знакомится с отцом.

1982 год – капитан Сергей Безруков в Московском УКГБ готовит арест отца, но этому препятствует контрразведка.

1984 год – отец неожиданно получает выездную визу, но месяц спустя визу аннулируют, а его обвиняют в шпионаже. Через три месяца дело прекращают, но визу так и не возвращают.

1986 год – Ник Данилов арестован в Москве по обвинению в шпионаже и обменян на советского шпиона, задержанного в Нью-Йорке. Три недели спустя советские власти выпускают моих родителей в США.

1990 год – отец умирает в Вашингтоне.

2008 год – Абаринов публикует статью о «деле Данилова – Гольдфарба».

2010 год – до меня доходит письмо Сергея Безрукова, в котором тот утверждает, что отец работал на ЦРУ.

* * *

Я позвонил своей сестре Ольге. После того как я уехал из России, она прожила рядом с родителями еще 11 лет – вплоть до их отъезда – и участвовала во всем, что с ними происходило. Когда мама и папа, наконец, уехали, Ольга, ее второй муж и две дочери остались в Москве еще на четыре года, потому что первый муж не соглашался на отъезд старшей девочки. В конце концов, все они, включая первого мужа, уехали в Америку, и теперь Ольга работала врачом в пригороде Филадельфии.

– Оля, как ты думаешь, наш папа мог работать на ЦРУ? – спросил я.

– Ты с ума сошел?

– Нет, серьезно, тут в Германии один бывший кагэбэшник утверждает, что вел дело папы и что они считали его агентом ЦРУ. И Ника Данилова тоже.

– А почему ты веришь кагэбэшнику?

– Да не то что верю. Но он перебежчик, и у него нет причин врать после стольких лет.

На мгновение Ольга замолчала.

– Нет, папа не стал бы связываться с ЦРУ. Он бы побоялся. Не за себя – за нас. Он слишком беспокоился о нас, чтобы так рисковать.

– Ну, я, пожалуй, все-таки съезжу к этому типу в Дюссельдорф. Если он действительно вел папино дело, я хочу послушать, что он скажет. Может быть, объяснит, почему в 84-м дали визу, а потом отобрали.

* * *

Три недели спустя я приземлился в международном аэропорту Дюссельдорфа. Зрительный контакт с Сергеем установился издалека: он держал табличку с моим именем, а меня он узнал благодаря интернету. Меня охватил внутренний трепет: вот он, стоит передо мной, когда-то хранитель жизнеописания моей семьи, знавший наши самые сокровенные тайны – опер моего отца! Он был примерно моего возраста, но на полголовы выше, хорошо сложен, широкоплеч, с осанкой бывшего спортсмена и сединой на висках. Он протянул руку для рукопожатия, и по его ироничному выражению я понял, что он тоже ощущает драматизм происходящего.

– Поехали ко мне в офис, – сказал он, когда мы сели в его «Фольксваген». – Жена не совсем здорова, a там можно спокойно поговорить.

Как-то по его тону я понял, что недомогание жены было не мимолетной простудой, а постоянной частью его жизни.

Офис оказался небольшой студией – комната, кухня и туалет, – видимо, арендованной в жилом доме: компьютер, копировальный аппарат, несколько папок на полках и плакат на стене: «Fibrotex GmbH, оборудование из Германии». Судя по всему, Безруков был единственным сотрудником своей фирмы.

– Вот, – сказал он извиняющимся тоном, показывая на плакат. – Экспортирую оборудование в Россию.

– Ну и как идет бизнес?

– Да, честно говоря, не очень. Я полностью завишу от российских партнеров. Сам я, как вы понимаете, не могу туда ездить.

В течение последующих двух часов я узнал историю его жизни и то, как в нее вплелась моя собственная. К концу первого часа мы перешли на «ты».

* * *

В 1981 году капитан госбезопасности Безруков, только что окончивший Высшую школу КГБ им. Дзержинского, получил назначение в Московское УКГБ, где в его обязанности входило наблюдение за несколькими академическими институтами на юго-западе города. Среди них был Институт общей генетики (ИОГЕН) Академии наук СССР, где мой отец много лет заведовал лабораторией. Дело отца было первым большим расследованием Сергея.

– Оглядываясь назад, могу сказать, что это было самое интересное дело в моей жизни, – сообщил он. – С него началась моя карьера; я хорошо себя проявил, и меня заметило начальство.

Благодаря этому делу через полтора года Безрукова повысили в звании, перевели из Московского управления в святая святых – Первое ГУ– и отправили учиться в Академию внешней разведки, на немецкое отделение. В 1988 году в возрасте 38 лет в звании майора Сергей отправился в Восточный Берлин, где прослужил до падения Берлинской стены.

В Германии среди его подчиненных оказался 35-летний офицер по имени Владимир Путин. Сергей находился в Берлине, а Путин – в Дрездене, но они тесно сотрудничали.

– Володя был хорошим, надежным товарищем; наши жены сдружились, дети играли вместе, когда они приезжали в Берлин. Он был единственным сотрудником управления «С» в дрезденской резидентуре. Его шеф, дрезденский резидент, относился к управлению «Т» – научно-технической разведке. То есть Путин подчинялся руководству в Москве через меня. У нас были совместные операции и агенты в Западном Берлине. Когда в девяностом году он возвращался в Санкт-Петербург, я его провожал. Мы обнялись. С тех пор я его не видел.

Вскоре после отъезда Путина Сергей поехал в Москву «разбираться в ситуации».

– Все выглядело вполне безнадежно. Все разваливалось. Наша служба была почти уничтожена, все нас презирали и поносили. У меня не было шансов