Пастыри. Черные бабочки - Сергей Волков

Пройдя через череду шмонов, поверок и проверок, получив пару раз в зубы от конвойных и блатных, Бутырин уже пообтесавшимся зэком «пошел по этапу». Сидеть ему первоначально предстояло в Архангельской области, в «нормальной», по словам других зэков, зоне — «беспредела нет, но „псы“ „вБУРивают“ „ни за хрен собачий“». Однако в последний момент стало известно, что его отправляют под Углич.

Там же, в пересыльной камере, Бутырин приобрел и кличку, под стать фамилии — «Тюрьма». Так перестал существовать бывший учитель географии и свободный предприниматель Бутырин Василий Иосифович и появился «осужденный по статье 105-й, часть первая, умышленное убийство» зэк Тюрьма.

Вопреки непреклонному приказу Громыко, вновь сыскари встретились гораздо раньше. Уже во вторник после обеда отставной майор обзвонил всех и велел срочно прибыть в Терлецкий парк.

— Томить не буду, — сообщил он Илье и Яне, едва они спустились вниз, — нашелся Бутырин…

— Труп? — предположила Коваленкова, проходя в гостиную, где их ждали граф и Митя.

— Да нет, живой. Правда, не очень здоровый, — Громыко хмыкнул и по-кавалерийски уселся на стул.

— Ну и где он прятался? — полюбопытствовал Илья.

— Вы будете смеяться — в тюрьме! В Бутырке. Ну, не прятался, конечно… Подсел в январе, после Нового года. Обвиняется в убийстве своего знакомого с целью ограбления. Дал признательные показания. Суд уже был. Влепили ему, учитывая первый раз и чистосердечное, как-то крутовато, по самые помидоры — червонец. Теперь ждет этапа.

— Он и в самом деле убил? — Илья пододвинул Яне стул, сам остался стоять.

— Там мутное дело. Бутырин вначале все отрицал, утверждал, что видел настоящего убийцу, но потом его прессанули, жестко, по беспределу, — и он в больничке тюремной подписал все, что нужно.

Короче, братцы-кролики, это все лирика — убил, не убил, виноват, не виноват. Меня другое волнует: Василий Иосифович этот, как вы знаете, круто жизнью ушиблен в последний год. Он солидным человеком был, лекарствами торговал — своя фирма, доходы, репутация. И трах-бах — осыпалось все, как конфетти. То есть совершенно сходный с другими терпилами по нашему делу случай. Значит, что?

— Значит, завалят Василия Иосифовича, в ближайшее время, — ответил майору Илья, — и подозреваю я, что именно для этого зубастенькая из дырки и вылезла.

— Нет, господа, что-то тут определенно не так, — проскрипел Торлецкий, — нелогично получается. Все убийства совершены на примерно равном удалении от того самого окна. Стало быть, убийцы неведомым нам образом заводили жертвы в зону досягаемости, затем убивали, и уходили обратно. Но в эту схему не укладывается ни появление из окна той… того странного существа в облике девочки, ни нынешнее местонахождение Бутырина. В окрестности станции Бобылино он попасть не может, как я понимаю, никоим образом.

— Ну, тогда Илюха прав — зубастая за Бутыриным пришла. И возвращаться ей без надобности, — Громыко потер лоб: — Черт, башка чего-то болит — погода, что ли, меняться будет? Да, я вам не досказал: Бутырина теперь из общей камеры в трешку перевели, там с ним два наших… ну, в смысле, два сотрудника кукуют, плюс снаружи целая группа. Так что шансов у киллерши этой сопливой мало. Но учитывая ее способности — хрен его знает, как все обернется. Я Кокину все же рассказал про нее… Конечно, не всю правду, а так, по минимуму — что девка крутая, шизанутая, должно быть, из диких сатанистов. Приметы дал — волосы там, зубы эти подпиленные, заостренные, рост, глаза… Ну, и предупредил, что, может быть, придет, ждите. А он…

— Не-п-верил? П-смеял-ся? — понимающе спросила Яна.

— Хуже. На хер послал и сказал, чтобы я не мешал работать, — с мрачной грустью ответил Громыко.

Практически в молчании, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами, сыскари попили чаю и разошлись…

Голова не подвела Громыко — погода действительно поменялась. С юго-востока на Москву наползли тяжелые пухлые тучи странного серо-коричневого цвета, но еще раньше, ночью, город и окрестности накрыла волна теплого, сырого воздуха, принесенного откуда-то из далеких чужих краев.

Зима вздрогнула — и разрыдалась тысячами капелей.

К обеду сугробы потемнели и осели. На тротуарах образовалась вязкая каша из мокрого снега и белесых шариков новомодного реагента, который дворники с понятным энтузиазмом принялись в невероятных количествах сыпать направо и налево, стремясь помочь весне.

Они хотели, естественно, как лучше. Но получилось у них, само собой, как всегда — и народ замотанно матерился, переживая за свои машины, собак, обувь и одежду.

В довершение всего скопившиеся над столицей тучи, полдня мрачно клубящиеся в небе, словно по беззвучному приказу свыше, разом опростались зарядами мокрого липкого снега, и Москву заштриховало серой мглой.

В такую погоду не то что собаку — крыс из амбара выгонять рука не поднимется. Однако к трем часам дня в бункере графа Торлецкого собрались все сыскари. Собрались, как по наитию, без созвонов и предварительных договоренностей.

Громыко, развалившись на диване, смотрел телевизор, Митя азартно рубился в какую-то компьютерную стрелялку, время от времени вскрикивая:

— Ага! Не попал! Мазила! А-а!

Илья и граф, сдвинув самовар и чашки, играли в кости. Черный кожаный стаканчик и темно-коричневые костяные кубики Торлецкий привез в начале сороковых годов из Ирана и утверждал, что эти кости заговорены одним кашмирским суддухом на его, Федора Анатольевича Торлецкого, персону, и поэтому проиграть он не может.

Илья, посмеиваясь, встряхивал стаканчик и выкатывал кубики на скатерть особым манером — с вывертом. Однако заговор давно почившего суддуха все еще действовал, и больше пяти очков у Ильи ни разу не выпало.

Лишь один человек откровенно не делал вида, что не мучается от ожидания. Яна Коваленкова бродила по подземелью, чем-то щелкала в оружейной, гонялась по коридору за Старым Гномом, напевая себе под нос:

— Онпр-лип-ко-мне, как-к-лючка, пр-лепился-он, т-чно-кле-щ, но-его-м-ленькая шт-чка с-мая-луч-шая в мире-в-щь…

Прислушиваясь к пению подруги, Илья тяжело вздохнул о своем, наболевшем, и вновь взялся за кости.

— Семь! — скрипуче озвучил результат его броска Торлецкий, сгреб кубики, потряс, бросил…

— Опять восемнадцать! — пораженно вытаращился Илья.

И тут телефон Громыко, валяющийся на кожаной подушке дивана, хриплым пьяным басом проревел реалтон:

— «Все небо в решетку — хоть вой! И злой вологодский конвой!..»

— Это Ванька! — Громыко подлетел вверх, как гимнаст на батуте, подхватил телефон и отрывисто бросил: