Спасти Париж и умереть - Сергей Зверев

Махнув рукой охране, мол, оставайтесь там, опустился в кресло в первом ряду, точно посередине сцены. Четверо охранников заняли крайние места в первом ряду, согнав каких-то мелких чиновников.

Перед тем как основательно расположиться, фон Маннершток еще раз поднялся, осмотрел зал. Коменданту приветливо кивали, старались привлечь его внимание. Фон Маннершток никого не замечал. Наконец он уселся.

– Вы довольны? – Курт нагнулся к Менгеле.

– О да, штандартенфюрер, – отвечал доктор. И добавил: – Среди прочих дел, которые я выполнял в художественном совете театра, было распределение пригласительных билетов… Поэтому мы сидим так близко к коменданту…

– Судя по всему, вам все удается, – сделал комплимент Мейер.

Погас свет, оркестр заиграл увертюру.

Курт Мейер, пока шла опера, соображал, что ему делать дальше. Зрители сидели, затаив дыхание.

Почти до самого своего финала опера шла без неожиданностей. В финальной сцене Макс – главный герой оперы – должен был выстрелить из ружья в голубку, но попал в злодея Каспера. Оркестр играл в этом месте «тутти», то есть все музыканты одновременно взяли в руки свои инструменты. Публика следила за действием оперы, и потому мало кто обратил внимание, как белокурый моравский крестьянин отошел от толпы других крестьян и спрятался за декорацией. Декорация представляла собой фанерные щиты, изображавшие гору.

Артист массовки оглянулся по сторонам – так получилось, что за кулисами сейчас никого не было, никто оттуда не смотрел на него, – и достал из кармана брюк, которые были под театральной одеждой, пистолет. Между двумя листами фанеры оставалась щель шириной в палец. Артист спокойно прицелился…

Два выстрела грохнули один за другим, почти совпав с ударами оркестровых тарелок. В зале раздался визг, доктор Менгеле вскочил, ошеломленный. Курт воззрился на своего соседа.

Менгеле был в порядке, а вот комендант Парижа фон Маннершток завалился на бок, начал сползать с кресла. Замер в странном положении и генерал Данциг, рука его зацепилась за подлокотник. Во лбу Маннерштока зияло аккуратное пулевое отверстие, тонкий ручеек крови пересекал бледное лицо. У Данцига пробито горло, крови гораздо больше, генерал откинул голову назад.

…У Адель, которая во время представления тоже находилась в театре, было свое задание. Она сидела на третьем этаже, в конце коридора. Там стояли несколько кресел и урна. Адель курила, белая сумочка стояла на ее коленях. В момент, когда раздались выстрелы, девушка решительно поднялась и выхватила из сумочки гранату, приоткрыла дверцу электрического щита. Выдернув кольцо, Адель положила гранату в нишу между стеной здания и деревянным наличником. Прикрыла дверцу щита и юркнула на лестницу…

Немецкие гранаты рассчитаны на семь секунд, и девушка успела спуститься этажом ниже, когда прогремел взрыв. В театре погас свет – Адель не зря взорвала электрический щит. Поднялась паника. Доктор Менгеле вскочил и, перемахнув через плюшевый бордюр, спрыгнул в оркестровую яму. Это было сделано так быстро, что Мейер не успел опомниться. Менгеле же помнил расположение двери, через которую в оркестровую яму проходили музыканты, и почти вслепую бросился туда. На ходу перевернул несколько пюпитров, наступил на чью-то руку, сам едва не упал. Наконец вырвался в коридор.

Коридор был слабо освещен. Остатки солнечных лучей проникали сквозь далекое окно. Менгеле свернул на лестницу, вприпрыжку устремился по ступенькам вверх.

Внезапно перед доктором возникла тонкая девушка в белом платье, она спускалась по лестнице вниз, со второго этажа. Доктор и девушка встретились взглядами, на мгновение замерли… Но вот Менгеле сорвался с места, оттолкнул девушку и побежал по лестнице вверх.

Офицеры охраны Маннерштока, увидев, что случилось, выхватили оружие и выскочили на сцену. В этот момент включили аварийное освещение, и стало видно, как охранники, расталкивая растерянных актеров, бегут к декорации. Фанерные листы были изрешечены пулями, но за ними, конечно, никого уже не оказалось.

Гитлеровцы выскочили за кулисы. Они там наткнулись на двоих рабочих сцены, старого и помоложе.

– Куда побежал? – спросил офицер у старого.

– Я не видел, – помотал головой старик.

– В подвал! – отозвался молодой спутник. – С ним какая-то девчонка!

– Мы их достанем, – уверенно произнес офицер охраны. – Покажите нам дорогу!

Он махнул рукой, и гитлеровцы загрохотали сапогами по лестнице. Рабочих увлекли за собой. Внезапно раздался сильный взрыв.

– Проклятие, – простонал старый охранник. – Они это узнали!

– Что такое? – зарычал офицер.

– Из театра есть ход в катакомбы! – сказал старик. – Но кто им это…

Подвал представлял собой длинный коридор, в обе стороны которого отходили двери. Немцы бежали по коридору, освещенному редкими лампочками, пока не уперлись в торец. Там была дверь, всегда запертая, она теперь оказалась распахнута, вокруг виднелись следы взрыва. Покореженный замок валялся на полу.

– Что думаете делать? – спросил охранник.

Офицер был решителен.

– Там что, катакомбы? – спросил он. – Попытаемся преследовать их. Далеко не уйдут…

Но ни он, ни его спутники не смогли ничего сделать. Едва они ступили в подземный коридор, прогремел взрыв. Преследователи бросились бегом, но спустя десяток метров уперлись в сплошную стену из песка и обломков камней. Путь, который вел в катакомбы, оказался завален.

Для Курта следующее утро оказалось наиболее трудным. Он сделал все, что мог. Он знал, что задание Центра выполнено: Париж останется цел. Маннершток и Данциг – убиты, доктор Менгеле – исчез…

Теперь оставалось ждать. И представлять в уме, основываясь на вере и твердой убежденности, что ни одно его усилие не пропало даром, что его эстафету подхватили, что маки не сидят теперь без дела и подготовка к восстанию идет полным ходом.

Ни одна утренняя газета ни словом не обмолвилась о происшедшем в театре. Так же в газетах не было никакой информации, которую разведчик мог бы принять за условный сигнал к началу восстания. Впрочем, Курт представлял, что французские товарищи просто могли использовать другой способ обмена информацией.

Теперь оставалось только ждать.

Курт Мейер посмотрел на календарь – тот показывал 18 августа 1944 года. Курт выехал из гаража, запер за собой ворота и направил автомобиль к центру города. По дороге он думал о том, каковым будет его персональное участие в восстании? Павел Бондарев, Адель, звонарь Жорж Лерне, множество других людей, с кем он познакомился за время своего пребывания в Париже, все они были счастливые люди, потому что знали свое место в том, что скоро должно было начаться. Он же пребывал в стане врага. Что же будет делать он?

Курт притормозил на перекрестке. Уже начались вокруг центральные кварталы города, по перекрестку проехал грузовик, в кузове которого сидели немецкие солдаты. И все же что-то в городе было не так.

Мейер втопил педаль газа. Остановился возле лавки, где всегда покупал сигареты. Вышел из автомобиля и спустился по каменным ступенькам, потянул на себя стеклянную дверь.

За стойкой стояла старая женщина с добрыми глазами.

– Здравствуйте, мадам Дюпон, – произнес Курт Мейер. – Как ваше здоровье?

– Здравствуйте, господин Мейер! – отозвалась хозяйка лавки. – Немного побаливает поясница, но в общем, все не так уж плохо… Вам, как всегда, черные алжирские?

– Да, если они у вас есть.

– Для вас, господин Мейер, всегда найдется, – улыбнулась старая женщина.

Она выложила на прилавок две пачки.

– Как идет торговля, мадам Дюпон? – спросил Курт Мейер. – Получается что-то откладывать?

– Какая сейчас торговля, господин Мейер, – вздохнула старая женщина. – Во время войны Париж словно вымер, туристов почти нет и оборота нет…

– Мадам Дюпон, скоро у вас будет оборот, – неожиданно для себя произнес Курт Мейер.

– Что? – Лицо старой хозяйки озарилось радостью. – Как вы можете говорить такое? Когда, господин Мейер, это произойдет?

– После войны, мадам Дюпон, после войны.

Скоро Мейер смог сделать вывод об истинных размерах восстания. На стене гестапо висела такая же листовка, какую он видел на стене дома возле полицейского участка. Висела – и вот ее нет. На глазах Мейера немецкий солдат в гимнастерке с закатанными рукавами старательно соскребал листовку со стены.

Курт вошел в здание.

– Господин штандартенфюрер! – вытянулся в струнку дежурный.

– Что у вас происходит? – спросил Курт.

– Бандиты, господин штандартенфюрер! – ответил ефрейтор. – Не извольте беспокоиться, листовка ликвидирована!

Не ответив, Курт прошел по коридору. В принципе, у Оберга ему уже нечего было делать, однако хотелось последний раз поговорить с упрямым Лагранжем и принять решение.

Проходя мимо комнатенки дежурных охранников, Мейер остановился и распахнул дверь.