Архистратиг Михаил - Эльза Вернер

— Ну, этого ты мог бы легко добиться через Монтиньи, который переведен в здешнее посольство. Он, само собой разумеется, будет бывать у своей сестры.

— Да, бывать-то он будет, но ты жестоко заблуждаешься, если предполагаешь, что гордый Монтиньи займется такими делами. Он и без того относится ко мне без надлежащего уважения, и мне не раз кровь бросалась в голову от его надменности. Он предпочтет отказаться от места, но не снизойдет до этого. Таким образом, ты сама видишь, что затеяла пустое. Что значат доходы Рауля в сравнении с твоими потребностями? Ведь ты уже доказала, живя с Нераком...

— Разве я виновата, что он промотал свое состояние до последнего сантима?

— Ну, ты добросовестно ему помогала. Впрочем, не будем касаться этого. Важен сам факт, что у меня и у тебя нет ни сантима за душой и что ты должна сделать блестящую партию. Твой роман с Раулем должен оставаться именно романом и только, и ты поступишь крайне неразумно, если толкнешь его на разрыв с невестой. Ты должна помнить одно: пока генерал жив, твой брак с Раулем невозможен, а позднее он бессмыслен... В чем дело? — обратился он к лакею, вошедшему в комнату с карточкой в руках.

Взглянув на последнюю, Клермон с недоумевающим видом подал ее сестре.

— Монтиньи? — удивленно воскликнула она. — Он пришел к тебе? Но ты только что...

— Да я сам не понимаю, в чем дело. Наверное, его привело сюда какое-нибудь чрезвычайно важное дело. Оставь нас одних, Элоиза!

Молодая женщина вышла, и Клермон приказал лакею ввести посетителя. Тот появился сейчас же.

Маркизу де Монтиньи было около пятидесяти лет.

У него был очень аристократический вид и надменная осанка. Несмотря на то, что маркиз поклонился хозяину с умышленной холодностью и сдержанностью, Клер-мон подбежал к нему с величайшей предупредительностью.

— Ах, маркиз! Как я рад, что наконец-то имею удовольствие приветствовать вас! Пожалуйста! — и он движением руки пригласил гостя сесть.

Но Монтиньи остался стоять и ответил ледяным тоном:

— Вы, конечно, удивлены, видя меня здесь, мсье де Клермон?

— О, нет! Наши отношения в качестве земляков и сослуживцев...

— Были и будут самого поверхностного характера, — перебил его маркиз. — Меня привело к вам дело личного свойства. Я не хотел бы разрешать его через посольство!

Тон, которым говорил де Монтиньи, отличался обидной пренебрежительностью, и Клермон гневно уставился на гостя, осмеливающегося обращаться с ним так в его собственном доме.

— Я только что встретился с племянником, — продолжал тем временем маркиз. — Он шел от вас?

— Да, он был у нас.

— Насколько я знаю, граф Штейнрюк бывает у вас ежедневно?

— Да, мы очень дружны с ним.

— В самом деле? — с оскорбительной насмешливостью переспросил Монтиньи. — Рауль еще молод и неопытен, но вам следовало бы подумать, что это «дружба» не стоит труда. Такому молодому, незначительному чиновнику не доверяют важных государственных тайн, для этого здесь слишком осторожны!

— Маркиз! — крикнул Клермон.

— Мсье де Клермон?

— Я уже неоднократно имел случай убеждаться, что вы обращаетесь со мной в неуместном тоне. Прошу переменить его!

Монтиньи пожал плечами.

— Мне казалось, что в обществе я не изменял по отношению к вам привычному такту. Но теперь мы одни, и вы уж позвольте мне быть откровенным. Я только недавно узнал о том, что граф Штейнрюк постоянно бывает у вас, мне неизвестно лишь, какую роль играет во всем этом мадам де Нерак. Вы должны понять меня и разрешить обратиться к вам с просьбой, вернее — с требованием оставить в покое графа Штейнрюка. Подыщите себе для своих целей других людей, но оставьте в покое сына графини Гортензии иплемянника маркиза де Монтиньи.

Клермон побледнел как смерть, его руки невольно сжались в кулаки, а голос звучал хрипло, когда он ответил:

— Вы забываете, что мое имя так же старо и благородно, как и ваше! Я требую уважения к своему имени!

Монтиньи отступил на шаг назад, оглядел Клермона с ног до головы и резко сказал:

— Я уважаю ваше имя, мсье де Клермон, но не ваше ремесло!

— Это слишком! — крикнул Анри, делая движение, как бы собираясь броситься на маркиза. — Вы дадите мне удовлетворение!

— Нет! — сказал Монтиньи.

— Тогда я заставлю вас...

— Не советую! Этим вы вынудите меня объявить во всеуслышание, почему я отказываюсь дать вам удовлетворение. Это лишит вас возможности продолжать вращаться в здешнем обществе. Разумеется, этим я возложу на себя слишком большую ответственность, так что к подобному оружию я обращусь лишь в самом крайнем случае. Но, как бы там ни было, я повторяю вам: если вы не исполните моего требования, я открою глаза сестре и племяннику! — и Монтиньи, пренебрежительно кивнув Клермону, вышел из комнаты.

Некоторое время Клермон стоял словно пораженный громом, а затем прошептал:

— Ты поплатишься мне за это!

Глава 17

Дом супругов Реваль являлся своего рода сборным пунктом для столичного общества. У Ревалей всегда можно было встретить самый изысканный круг гостей, в котором родовая аристократия смешивалась с аристократией ума и таланта. И на этот раз и та, и другая были представлены в изобилии. На вечер прибыл генерал Штейнрюк со всей семьей и даже профессор Велау с обоими сыновьями, хотя старик неохотно показывался в обществе.

Ганса Велау пока еще не было видно, так как он был озабочен постановкой живых картин. Увидев Михаила, полковник Реваль сейчас же взял его под руку и, отведя в сторону, спросил:

— Скажите, милейший Роденберг, не провинились ли вы в чем-нибудь перед генералом?

— Нет, полковник, — с полным спокойствием ответил Михаил.

— Нет? Меня удивило, что в последний раз, когда я заговорил с генералом о вас, он решительно перевел разговор на другую тему.

— Ну, дело объясняется очень просто: я не имел счастья понравиться его высокопревосходительству!

— У генерала не бывает капризов, и это в первый раз, что он относится так несправедливо к дельному и талантливому офицеру. Нет, вы, наверное, что-нибудь упустили из виду!

Тем временем сам Велау подошел к графине Марианне, которая всегда относилась к старику с величайшим благоволением. После первых приветствий графиня стала жаловаться на свое нездоровье, и Велау заявил, что с удовольствием выслушает ее, так как хотя он и отказался от врачебной практики, но графиня представляет для него исключение. Словом, они вели самую мирную беседу, как вдруг графиня Штейнрюк неудачно затронула больную тему.

— Завтра я буду у вашего сына, — сказала она. — Он говорит, что его большая картина совсем готова и может быть выставлена на будущей неделе. Я хочу еще раз полюбоваться на свою собственность — ведь вам, наверное, известно, что я купила эту картину?