Когда падают листья... - Наталия Андреева

И, правда, где? Дарен провел рукой по мокрым волосам. Сын купца был прав: найти эту травку в середине Здравня — все равно, что зимой в сугробе подснежник откопать. Но травка была — молодая, правда, но была.

— Эй, как там тебя? Дарен! — войник оглянулся: к нему навстречу бежал Захар. — Там, кажись, медведь-шатун, подсоби, а? Выручку за шкуру поровну поделим.

Дар поморщился.

— Ты уверен, что стоит?

— Так он на наш лагерь идет, — расхохотался парень. — Либо мы его, либо он здесь всех нас.

— Ладно, идем…

Картина была жалкой. Дарен проверил самострел на руке, но, посмотрев на мишку, опустил руку. На ветке, прижавшись к стволу, сидел маленький тощий медвежонок. Черные глаза бешено сверкали в отсветах факелов, все четыре лапы скользили по скользкому от мороси дереву, а из глотки его рвались не то всхлипы, не то рыки.

— Ты чего? — удивился кто-то в тени.

— Это не медведь.

— А кто же это? — удивился Захар. — Саблезубая белочка?

— Я в детей не стреляю. Нужна шкура — добывайте сами.

И, развернувшись, пошел обратно к костру. Захар пожал плечами, кинул взгляд в спину Дарена и под гогот товарищей показал ему в спину оттопыренный большой палец. Если бы войник это видел, то скорее всего, молодой петух поплатился бы большим количеством синяков за оскорбление. Но у Дара на спине пока не росли глаза.

— Знаешь, Захар, я тут подумал… На кой нам такая маленькая шкура?

— Коврик себе сделаешь, — съязвил тот.

— Да ну, мороки больше.

— Тем более, говорят, в лесу в этом леший проказничает, а то как пойдет мстить.

— Бабушкины сказки до сих пор слушаешь на ночь?

— Тьфу на тебя. Мне медведь не нужен. Хочешь — стреляй. А я пойду.

— Да и мне тоже. Не бабе же из нее шубу делать!

Захар фыркнул, но, оставшись в одиночестве, вдруг тут же как-то странно почувствовал себя неуютно. И ему совсем не хотелось поворачиваться к загнанному детенышу спиной.

"А, пусть его! — ожесточенно подумал он. — Другого найду…"

Первыми дежурили Захар с еще одним молодчиком, имени которого Дарен так и не удосужился узнать. Впрочем, успеется еще. Парни сидели около костра и тихо стучали деревянными палочками: игра в "шутового" считалась неприемлемой в любом приличном обществе, но в походах позвенеть гладкими палочками — святое дело! Карты и то пользовались меньшей популярностью.

Войник думал, что заснет сразу же, как только голова коснется заплечного мешка, но он ошибся: сон никак не хотел идти, даже наоборот: все чувства обострились, заставляя прислушиваться и приглядываться к тому, на что раньше ты бы и вовсе внимания не обратил.

— Тридцать шесть!

— А у меня почти сорок!

— Пятый ход подряд?

— Шестой!

— Брешешь. Открываемся?

— Через ход.

— Я ж говорю — брешешь!

И продолжился ожесточенный стук дерева.

Дар открыл глаза и посмотрел наверх: туда, где небо скрывалось за серым ворохом рваных облаков. Что, интересно, там делают боги? Прядет ли верная Эльга и по ночам дороги для Путников? Ложатся ли серебристыми мерцающими нитями они на ладони Странников под знаком луны? Или же спит богиня на своем ложе в обнимку с неверным Горлином? Коли так, то прясться самим клубкам, и лежать пряже прямо на небесах туманной дымкой, чтобы Призрачная Кошка могла вдоволь наиграться с нею. И тогда с утра у Эльги снова будет работа: распутать судьбы — дело непростое, указать дорогу Путникам — еще сложнее, а уж прорезать руки Странников алыми росчерками Нитей…

Он и сам не заметил, как заснул.

Правда, перед рассветом его все-таки разбудили на дежурство. Войник встал, протер глаза, и, потянувшись, подошел к тлеющему костру. Что ж, один день прожит. До Шатры еще пара седьмиц будет, а там, глядишь, уже и весна начнется: можно будет остаться на время у моря, пока не закончатся шумные ярмарки и город вновь не заживет в прежнем темпе. А потом… да что-нибудь он придумает, в конце-то концов.

Хряск! — с треском сломалась ветка.

Дар напряг слух, медленно повернулся и не поверил своим глазам: среди деревьев стоял вчерашний медвежонок. Только в темноте он не заметил, что глаза у него на этот раз были золотые…

Смешно. Когда-то один человек, близкий человек, сказал ему, что нужно учиться видеть знаки. Возможно, однажды они сложатся во что-то большее: кто знает, каким глазом взглянет на тебя Нородж? Золотые глаза… От чего хотели предостеречь его?

Дарен в сомнении посмотрел на дорогу, убегающую невесомой лентой в жидкий кисель тумана. Там ли его подстережет опасность? Ели пчелиным роем окружали поляну, склоняясь над непокорными мужскими головами и укрывая путников от чужих любопытных взглядов. Темные их стволы, частично поеденные жуками-короедами, гордо уходили куда-то ввысь, теряясь в сизой дымке. Наступила та живая предрассветная тишина, после которой кончалась время ночи.

Занимался рассвет. Первые птицы уверенно начинали щебетать на ветках, засопели в нетерпении привязанные к деревьям кони.

Миновала первая ночь.

Караван неспешно двигался по направлению к Шатре. Бледнолицый наемник-замыкающий, на спор решивший уложить дочку Родзата, и теперь активно добивался ее внимания всеми возможными способами. Та знай себе похихикивала, стреляла глазками, но дальше этого дело не двигалось. Дарен даже порадовался: хоть какое развлечение в пути среди согнувшихся деревьев, местами еще голых и неоперившихся листвой. Молодой петух бесился, то и дело матюгался сквозь зубы, но спор на злот — это тебе не сопли ковырять, как никак, а все-таки хорошие деньги. Дочка родзатова была, кстати говоря, некрасива. Слишком вытянутое лицо, тонкие бескровные губы, вечно бегающие глаза… Мышь.

"Да, точно, — решил для себя Дарен. — Мышь, она мышь и есть — серая, юркая и вечно мельтешащая перед глазами".

Не зря Эльга пустила по небосводу Призрачную Кошку: на земле мышки не страшны — сольются с землей, пропадут в норах, да вроде как и нет их. Только сыр, паршивки, из погребов тянут — ни дать, ни взять грязные воришки. А ну как своровала бы одна такая Луну, а? Вот Эльге и пришлось идти на хитрость — посылать одну из своей стаи сторожить Мир от серых воровок.

Наверное, Дарену и хотелось бы, чтобы их поход завершился успешно и прошел без всяких загвоздок. Да, пожалуй, всем им хотелось бы этого. Но — увы! Дорога без разбойников — не дорога, а путешествие без неприятностей — легкая прогулка. И, скорее всего, именно поэтому никто и не удивился такой банальщине: небритым наружностям с характерными щербатыми улыбками, преградившим путь вместе с подрубленной сосной, перегородившей дорогу.