Элита элит - Роман Злотников

Опаньки… я хотел языка! Вряд ли, для того чтобы разобраться в здешней обстановке, я мог бы желать лучшего собеседника, чем представитель Генерального штаба вооруженных сил рейха.

Я осторожно нажал рычаг отбоя, а затем положил трубку рядом с аппаратом. Насколько я представлял их устройство, теперь клиент на том конце провода не сможет вновь связаться с этим кабинетом. Что мне было и надо. Тем более, особенно сильно я не рисковал. Скорее всего невозможность в течение некоторого времени связаться с абонентом отнесут на сбой связи, что при их уровне развития технологий вполне обоснованно.

Итак, похоже, первоначальный план имеет смысл изменить. Я планировал захватить именно этого офицера, которого только что отключил, поэтому и выбрал точку номер три. После дозированного воздействия на эту точку он через некоторое время должен был очнуться, совершенно не понимая, что это с ним произошло, но чувствуя себя при этом довольно погано. И я собирался организовать, чтобы этого офицера отправили куда-нибудь, где есть медики.

На самом деле возможности человека влиять на одиночную ситуацию часто определяются не столько его статусом или формальными полномочиями, сколько включенностью в процесс и убедительностью аргументов. Конечно, вряд ли кто-то станет слушать стороннего солдата, буде он начнет отдавать распоряжения. А вот если охать, ахать и громогласно припоминать, что вот точно так же скрючило дядюшку Гюнтера, прежде чем его хватил удар, а патер Вильям от такого вообще не оправился, а ведь все отказывался звать доктора, как его ни уговаривала матушка, все может оказаться с точностью до наоборот…

Но сейчас я решил, что будет выгоднее оставить этого офицера на месте, дабы не поднимать шума и не спугнуть более интересную добычу, а вот завтра организовать встречу представителю ОКХ. Поэтому я быстро обыскал лежащее тело, вытащил из кармана брюк связку ключей и открыл стоящий в углу железный ящик-сейф. Карты оказались там. Я взял несколько листов и спрятал под мундир.

В обычных условиях мне достаточно бросить всего один взгляд на любое изображение, чтобы запомнить его во всех деталях, но на этот раз я бы предпочел иметь про запас подлинники. У меня же не будет возможности использовать, как на командирском планшете, один и тот же базовый файл, просто делая резервные копии при каждом нанесении изменений в обстановке. Кроме того, я внимательно рассмотрел карту, лежащую на столе, на которой была нанесена обстановка в полосе действий данной части.

Затем я осторожно поднял лежащее тело с пола, засунул ключи обратно ему в карман и аккуратно разместил его так, будто человек сам упал там, где стоял, уронив при этом, телефонную трубку. Отменить последствия удара в точку номер три я уже не мог. Ну да ничего! Через пару дней у него все пройдет само, а до этого, что ж, придется помучиться. В конце концов, он вроде как враг, и в других обстоятельствах я бы его просто убил…

Я подошел к двери, чуть приоткрыл ее, прислушался и, улучив момент, выскользнул в коридор.

Расположение штаба я покинул еще с одним ценным трофеем. В кабинете, который занимал старший сержант Клаус, чье мнение об умственных способностях представителей тыловых служб, погнавших невесть куда целый грузовик ради пары ящиков абсолютно никому здесь не нужных патронов, полностью совпало с моим, я обнаружил несколько подшивок центральных газет за прошедшие годы. И нагло понадергал из них солидную пачку. Заявив, что лучше в кустах на обочине, чем пользоваться столь ненадежными русскими сортирами.

Отъехав от аэродрома на полкилометра, я свернул с дороги и загнал грузовик подальше в лес. После чего остаток дня провел за чтением трофейных газет, отвлекшись только один раз, когда от дороги послышался шум мотора проезжающего грузовика. Судя по тому, что я увидел, это была та самая аэродромная команда, направленная для подготовки посадки одиночного транспортника, который должен был прилететь за представителем ОКХ.

Из газет я узнал много интересного. И после нескольких часов, включавших в себя и этап первичного изучения материала, и этап разделенного сознания, и этап нелинейной логики, я уже гораздо лучше представлял себе, что происходит в той стране, на сторону которой я так неожиданно для себя встал.

Я — имперец. Я вырос таким вследствие воспитания, полученного мной от родителей. И продолжал оставаться таковым, когда учился в университете, хотя скорее по привычке, чем вследствие осознанного решения. И я сделался таковым по убеждению, когда сумел овладеть всеми приемами мышления, которыми должен владеть гвардеец, и проанализировав все, что сумел узнать о том, как на протяжении веков люди пытались обустроить свой социум.

По моему глубокому убеждению, только империя способна дать человеку одновременно и свободу, и возможность наименее ограниченного развития, и стабильность, и безопасность. А местный лидер, тот самый товарищ Сталин, столь часто поминаемый Иванюшиным, занимался вполне, на мой взгляд, благородным делом — строил империю. Но с какой же топорностью он это делал!.. В выводе, который я сформулировал для себя, значилось, что, видимо, товарищ Сталин все-таки знал, ЧТО нужно делать для построения империи, но совершенно не представлял себе КАК.

Чем сложнее социальный организм (а империя, несомненно, наиболее сложный социальный организм из всех созданных человечеством, поскольку она всегда мультинациональна и мультирелигиозна), тем более он подвержен сбоям системы. И для того чтобы содержать его в порядке, требуются особенные люди, особый социальный слой — имперская элита. Они не имеют ничего общего с теми, кого считает элитой толпа — актерами, певцами, светскими тусовщиками, политиками, популярными спортсменами. Ибо все они — или почти все — люди-клоуны, призванные занять внимание и время современных крестьян — менеджеров, офисного планктона и иже с ними.

Имперская элита гораздо менее заметна. Она может быть сословной или нет. Чаще всего она рано или поздно становится если и не формально-наследственной, то во многом практически таковой. Ибо если еще при зарождении империи не создается некая социальная машина не только по производству, но и по воспроизводству имперской элиты, такой империи срок — одно, два, максимум три поколения.

А наиболее эффективная социальная машина может базироваться только на семье, что почти неминуемо приводит к тому, что все новые и новые поколения семей имперской элиты включаются в ее главное дело — удержание связности империи. Но это, конечно, не означает, что имперская элита раз и навсегда замкнутая каста. Даже когда она организована по сословному признаку, все равно большинство вошедших в нее когда-то вышло из низов. И для представителей новых поколений этих низов всегда должна оставаться (и на самом деле остается!) возможность тоже пройти этим путем.