Соседи (СИ) - Drugogomira

— Здрасьте, теть Надь… — сдержанно поприветствовал маму Егор. — Как здоровьице?

Скорость, с которой он накинул на собственное лицо беспечно-равнодушное выражение – буквально через полсекунды после того, как распахнулась дверь, – поразила. Поразило внезапное осознание, что ему удалось выкинуть этот номер, несмотря на довольно-таки сильные эмоции, которых он только что и не думал прятать. И как часто он к этому финту прибегает? Что за черт? С кем она стенку делит? Почему сама так не умеет?

— Привет, мам. Еще минуточку… — пробормотала Ульяна, чувствуя, как под сканирующим взглядом холодеют ладошки.

«Не смотри на него так! Это из-за меня всё! Боже…»

— Добрый вечер, Егор, — сухо поздоровалась мама. — Уля! Ты почему телефон не берешь?! В могилу меня решила свести?

«Вот об этом я тебе и говорю! — вскинув на соседа глаза, взмолилась она. — Видишь, как легко её в могилу свести!»

«Вижу».

— Мы тут… Заболтались, мам. Я сейчас. Иди.

Егор нехотя кивнул, подтверждая сказанное, но сам не проронил ни звука. Вот точно таким взглядом он на неё смотрел, когда она за компанию улизнула со двора на заброшенную стройку. Там он её через час или даже полтора и нашел – в обществе Юльки и ватаги Юлькиных поклонников, всем по восемь, шила в жопах. Вот точно таким взглядом смотрел. Взглядом, сообщающим, что это чересчур даже для него. Таким, в котором две мысли – «Слава Господи, ребенок в порядке!» и «Маме не скажем, за это я тебе сам всыплю!» – прекрасно дополняли друг друга.

— Ульяна, домой, — холодный, требовательный тон матери не оставлял ни единого шанса – ни на то, что она уйдет первая, ни на продолжение разговора. — Егор, я надеялась, драки ты давно перерос. Перекись есть? Или дать?

— Всё в порядке, теть Надь, — в очередной раз кивнув, сосед достал из кармана куртки ключи от своей квартиры. — Спокойной ночи.

Уле показалось, или на фразе про спокойную ночь нервно дернулся уголок его рта?

...

Как же нестерпимо хотелось в душ – смыть с тела следы липких лап! Как можно скорее! Как можно быстрее избавиться от этого мерзкого ощущения грязи повсюду, на каждом миллиметре кожи! Сидеть под струями воды вечность! Но мечты о душе отошли на задний план, стоило входной двери за ними захлопнуться. Потому что мама тут же пришибла Улю новостями о том, что бабе Гале соседи сегодня вызывали скорую, и что фельдшеры намеряли какое-то невообразимо высокое давление. И пусть от госпитализации бабушка отказалась, а к вечеру так вообще нормализовалась и даже сама несколько раз перезванивала, чтобы отчитаться о самочувствии, но сам факт! Мама была ужасно взволнована, расстроена плохими вестями донельзя, а в квартире пахло проверенным годами валокордином. То и дело всплёскивая руками, она причитала, что бабулю нужно забирать в Москву, потому что за ней необходим присмотр. И тут же сама себе в отчаянии вторила, что никуда бабушка не поедет. Улино сердце сжималось от нехороших предчувствий: семьдесят восемь лет – шутка ли?

Во всей этой ситуации радовало, если это слово вообще было уместно здесь и сейчас, только одно: собственное не оставшееся незамеченным подавленное состояние и дрожь рук удалось списать на волнение за бабу Галю.

Сидя за кухонным столом и искоса наблюдая за посеревшей, постаревшей за единственный день матерью, Уля в очередной раз соглашалась с собственными доводами: сердце у мамы не железное, и сейчас говорить ей о произошедшем у лифта ни в коем случае нельзя.

«Может быть, когда-нибудь…»

Сейчас нельзя, но когда-нибудь, возможно, все же придется. Потому что взгляд, которым родительница окатила Егора, оценивая его потрепанный внешний вид, до костей пробрал: ничего хорошего ни одному из них такой взгляд однозначно сулить не мог. Потому что в этом самом моменте к Уле, помимо выплескивающегося через края чувства признательности, пришла кристальная ясность: теперь, если понадобится, она между ними грудью встанет. Если понадобится, будет защищать соседа и их корявые, воскресающие после столетней комы отношения до победного. Она заставит маму с ними смириться, через что бы ни пришлось самой пройти и её провести. А пока… Может, и обойдется. Все-таки мама…

В приоткрытое балконное окно полчаса к ряду непрерывно тянуло табаком.

***

День-пиздень!

Третий бычок в пепельницу полетел, квартира сигаретным дымом уже насквозь провоняла, даром что вышел на балкон, от кожи несет так, что никакое мыло не поможет, никакой душ, а рука снова тянется к пачке – за четвертой. Словно грёбаные сигареты могут его от этой жизни спасти! Да когда они спасали вообще?!

Только они и могут…

23:31 Кому: Стриж: Какого хера малая шарах|

«Не, погоди. Успокойся давай…»

Нет, блядь, не успокаивается!

Лучше к этому придурку прямо сейчас в гости наведаться и еще раз, на пальцах, объяснить, если с первого раза не допер! Если, блядь, ты её гуляешь до такого времени, то, блядь, матери на руки сдавай – лично! А не бросай во дворе! Тут же кто только не шароёбится в это время суток!

Тяжелые веки закрылись и распахнулись, лишь когда потревоженная кожа костяшек ощутила нарастающий жар догорающего окурка. А если бы в момент, когда малая вбегала в подъезд, он смотрел в другую сторону? Если бы он буквально на минуту задержался у баб Нюры, если бы он, сука, не знал каждое лицо в собственном доме, чем бы дело кончилось?.. Чем все кончилось бы?

Чем?!

Зачем себя спрашивать, когда ответ очевиден? Но от этого очевидного ответа кровь в жилах кипит и сворачивается.

Завтра малой придется еще раз доходчиво объяснить, что заявление написать надо. Потому что если в их подъезд этот ублюдок больше не сунется, это не значит, что он не сунется в соседний и не зажмет там в темном, вонючем углу какую-нибудь восьмиклассницу.

«Завтра… Завтра за ручку возьмешь и отведешь. Завтра…»

Ну, а если она и завтра не захочет? Что он сам может? Может он заявиться в ментовку и сказать Дэну, что так, мол, и так, на девчонку напали, но идти сюда она трусит, так что принимайте заявление от свидетеля? Или нет?

Малая, конечно, права: намерения доказать не выйдет. Ни ссадин, ни следов борьбы на ней нет – пять секунд там прошло, не больше. Даже под ногтями у неё наверняка ничего не осталось: эта гнида предусмотрительно запястья ей перехватила. Зато отмудохал Егор его так, что мать родная его сегодня вряд ли узнает. Запомнит, падла, надолго, если не навечно. Рожа незнакомая, он его раньше на районе не видел. Незнакомая, но прекрасно отпечатавшаяся в памяти смартфона.

23:51: Кому: Дэн: [вложение]: Знаешь его? Этот уебок сегодня на девчонку у меня в подъезде напал, упустил его. Писать заяву она не хочет: типа, он ничего не успел сделать, а у мамы сердечко слабенькое, не выдержит.

23:59 От кого: Дэн: Это ты его так разукрасил? Да, похоже, заочно знаю. За последние полгода нам поступило три заявления на человека. По описаниям жертв рыло точь-в-точь, как у этого, но взять пока не взяли. Заходи завтра к нам, поговорим. За фото спасибо – с такими метками сучоныш станет заметнее. А девчонке дай отойти от шока, может, соберется еще. Если упрется, не дави – им и без того херово.

00:03: Кому: Дэн: Много у нас по району таких кейсов?

00:05: От кого: Дэн: Нет. Если не считать вот этих заявлений, то в основном бытовое насилие. Семейные разборки.

00:06: Кому: Дэн: Ок, понял, спасибо. Завтра зайду.

По крайней мере, подонка уже ищут. Можно немного расслабиться.

Расслабишься тут.

На фоне произошедшего вечером остальные впечатления дня смазались и казались теперь ничтожными, мало значимыми. И тем не менее.

Часов до трёх он проторчал на съемках: написал таки девушке, чей фотосет завалил, с предложением встретиться снова, и днем они пересняли материал – в более удачной локации, при более мягком свете. Осталось ощущение, что в этот раз все будут довольны.

Вечером на базе состоялся тяжёлый разговор с Анькой. Момент Егор выбрал, конечно, не самый подходящий – говорить о подобных вещах перед самым выступлением не стоило, но после очередного конфликта с Олегом в нем словно замкнуло. Что они опять не поделили? Да всё то же. Втемяшивай ему в голову, не втемяшивай, там все как о стенку горох. Олег продолжает поливать, уж очень ему хочется через пару дней покрасоваться перед зрителями. По итогу на выходе у них не плотный звук, как считает новенький, а хаос и какофония, однако уши на репетициях в трубочку сворачиваются, кажется, только у Егора, остальные мнения или не сформировали, или предпочли засунуть его куда подальше, чтобы не раздувать конфликт до космических масштабов. Или по хер им всем? Не поймет он никак. Бесит! Бесит – верный признак, что со своей группой ему больше не по пути.