7 лучших историй для мальчиков - Вальтер Скотт

– Вот он! Вот он! Сам идет!

– Кто? Кто? – разом спросили два десятка голосов.

– Мефф Поттер!

– Остановился! Смотрите, назад поворачивает! Не пускайте его!

Люди, взобравшиеся на деревья, над головой Тома, говорили, что он и не пытался уйти, а только был смущен и как будто колебался.

– Адская наглость, – заметил один из присутствующих, – Вздумал полюбоваться на свое дело, только не ожидал встретить здесь людей.

Толпа расступилась, и шериф важно проследовал сквозь нее, ведя Поттера под руку. У бедняги было растерянное выражение, в глазах его светился ужас. Остановившись перед телом убитого, он задрожал, как в лихорадке, закрыл лицо руками и разрыдался.

– Это не я сделал, братцы, – проговорил он, всхлипывая, – честное слово даю вам, что не я.

– А кто же тебя обвиняет? – крикнул чей-то голос.

Это восклицание, по-видимому, попало в цель. Поттер отнял руки от лица и с беспомощным отчаянием обвел присутствующих взглядом. Увидев индейца Джо, он воскликнул:

– О, Джо, ты обещал мне, что никогда…

– Ваш это нож? – спросил шериф, бросив нож к его ногам.

Поттер пошатнулся и упал бы, если бы его не подхватили и не помогли ему сесть на землю. Тогда он сказал:

– Что-то мне говорило: вернись, не ходи!

Он вздрогнул, потом махнул ослабевшей рукой, как будто признавая себя побежденным, и сказал:

– Расскажи им, Джо, расскажи – что уж тут…

Затем Гекльберри и Том, онемев от изумления, слушали, как бессердечный лжец спокойно повторял свой рассказ, и ждали, что вот-вот с ясного неба грянет Божий гром на его голову, удивляясь только, что он так медлит. Когда же он кончил и стоял себе целый и невредимый, их нерешительное побуждение нарушить свою клятву и спасти жизнь одураченному бедняге совсем пропало, так как ясно было, что этот нечестивец продал свою душу Сатане, а тягаться с тем, кто принадлежит такой силе, и думать нечего.

– Что же ты не убежал? Зачем пришел сюда? – спросил кто-то.

– Ничего не мог поделать, – простонал Поттер, – хотел было убежать, да что-то вот так и тянуло сюда.

Он снова зарыдал.

Спустя несколько минут индеец Джо так же спокойно повторил свое показание на допросе, под присягой; и мальчики, видя, что гром все-таки не грянул, окончательно укрепились в своей уверенности, что индеец Джо продал душу черту. Это сделало его в их глазах самым зловеще-интересным существом, какое им только случалось видеть, так что они не спускали своих очарованных глаз с его лица. Про себя они решили следить за ним по ночам при всяком удобном случае, в надежде увидеть когда-нибудь его страшного владыку.

Индеец Джо помог поднять тело убитого и положить его на телегу, причем по взволнованной толпе пробежал шепот, будто из раны выступила кровь! Мальчики думали, что это счастливое обстоятельство направит подозрение на верный путь, но им пришлось разочароваться, так как некоторые из присутствующих заметили:

– Еще бы, ведь он был всего в трех шагах от Меффа Поттера.

Страшная тайна и угрызения совести всю неделю затем смущали сон Тома, так что однажды утром за завтраком Сид сказал:

– Том, ты так вертишься и разговариваешь во сне, что не даешь мне спать почти всю ночь.

Том побледнел и опустил глаза.

– Это плохой знак, – сказала тетка Полли серьезно. – Что у тебя на душе, Том?

– Ничего. Ничего я не знаю.

Но рука у мальчика так дрожала, что он пролил кофе.

– И какой ты вздор несешь, – продолжал Сид. – Сегодня ночью ты говорил: «Это кровь, это кровь!» Ты повторял это много раз. А потом сказал: «Не мучьте меня, я все расскажу». Что расскажешь? О чем это ты хочешь рассказать?

У Тома в глазах потемнело. Бог знает, что бы могло случиться, если бы тревога не исчезла с лица тети Полли и она не помогла, сама того не зная, мальчику. Она сказала:

– Молчи. Все это ужасное убийство. Мне самой оно снится почти каждую ночь. Иногда снится, будто я сама его совершила.

Мэри сказала, что и ее очень расстроило это происшествие. Сид, по-видимому, удовлетворился этим. Том постарался улизнуть как можно скорее и после этого целую неделю жаловался на зубную боль, повязывал на ночь зубы платком, стягивая челюсти, чтобы не говорить. Он не знал, что Сид не спит по ночам и нередко развязывает повязку, долго слушает, приподнявшись на локте, а затем опять стягивает ее. Постепенно, однако, волнение Тома улеглось, зубная боль надоела ему и была оставлена. Если Сид действительно хотел извлечь что-нибудь из несвязного бормотанья Тома, то сохранил это про себя. Тому казалось, что его товарищи чересчур увлекаются игрой в судебное следствие по поводу дохлых кошек, поддерживая этим его тревогу. Сид заметил, что Том никогда не брал на себя роли следователя при этих розысках, хотя обыкновенно был предводителем во всех предприятиях; заметил, что Том отказывался даже от роли свидетеля – и это показалось ему странным; не ускользнуло от Сида и то обстоятельство, что Том высказывал даже отвращение к этим расследованиям и всегда избегал их. Сид удивлялся, однако ничего не говорил. Впрочем, эти расследования вышли, наконец, из моды и перестали мучить совесть Тома.

Почти каждый день в течение этого грустного времени Том, улучив минуту, отправлялся к маленькому окошку с решеткой и совал в него убийце все, что мог достать ему в утешение. Тюрьмой была маленькая кирпичная лачужка на болоте, подле деревни; сторожа при не ней было, да и редко в ней сидел кто-нибудь. Эти приношения значительно облегчали совесть Тома. Обывателям очень хотелось вымазать индейца Джо дегтем, вывалять его в перьях и выпроводить из деревни за кражу трупа из могилы, но ввиду его страшного характера не нашлось никого, кто бы решился взять на себя инициативу, и дело так и заглохло. Свои показания он благоразумно начинал с драки, не заикаясь о предшествовавшем разрытии могилы, поэтому не поднимали этого вопроса на суде.

Глава XII

Том проявляет великодушие. – Слабость тети Полли.

Одна из причин, отвративших мысли Тома от его тайных мучений, заключалась в новой и важной заботе. Бекки Татчер перестала посещать школу. В течение нескольких дней Том пытался, вооружившись гордостью, забыть о ней, но тщетно. Он начал бродить по вечерам вокруг дома ее отца, чувствуя себя несчастным. Она была больна. Что если она умрет! Эта мысль не давала ему покоя. Он перестал интересоваться войной, даже пиратством. Жизнь утратила всякую прелесть, осталась одна тоска. Он не прикасался ни к обручу, ни к мячу – они потеряли всякий интерес в его глазах. Тетка встревожилась и принялась пичкать его всякими лекарствами. Она принадлежала к числу людей, увлекающихся патентованными медицинскими снадобьями и всякими новоизобретенными способами поддержания или восстановления здоровья.

Она была неустанным экспериментатором в этой области. Стоило появиться какой-нибудь новинке в этом роде, как ею овладевало лихорадочное желание испробовать ее, не на себе самой, так как она никогда не хворала, но на всяком, кто попадался ей под руку. Она подписывалась на всевозможные периодические и шарлатанские «Друзья здоровья», и напыщенное невежество, которым они были пропитаны, казалось ей верхом мудрости. Вся их болтовня о вентиляции, и о том, как ложиться в постели, и как вставать, что есть, что пить, сколько движений делать, какое настроение духа поддерживать в себе, во что одеваться, – все это было для нее свято, как Евангелие, и она никогда не замечала, что журналы текущего месяца обыкновенно отвергали все, что рекомендовали месяц тому назад. Она была простодушна и честна, и поэтому легко становилась жертвой обмана. Она собирала эту шарлатанскую макулатуру и шарлатанские снадобья, и таким образом вооруженная смертью, гарцевала, выражаясь метафорически, на коне бледном, «и ад следовал за нею». Но ей и в голову не приходило усомниться в том, что она является ангелом-исцелителем и бальзамом утешения для страждущих соседей.

В то время лечение водой было еще новинкой, и потому болезненное состояние Тома оказалось как раз кстати для нее. Каждое утро она выводила его на рассвете в дровяной сарай и окачивала целым котлом холодной воды; затем обтирала полотенцем, жестким, как наждак, и таким образом приводила в чувство; потом завертывала в мокрую простыню и окутывала одеялом, под которыми он и потел до того, что «душа выходила вместе с паром желтыми капельками из всех пор», как уверял Том.

Но несмотря на все это, мальчик становился все грустнее, бледнее и хилее. Она прибавила горячие ванны, души и обливания. Мальчик оставался унылым, как погребальные дроги. Она присоединила к водному лечению легкую овсяную диету и нарывные пластыри. Она измеряла его вместимость, как будто он был кружкой, и ежедневно наполняла его универсальными снадобьями.

Тем временем Том оставался равнодушен к этим врачеваниям. Это состояние мальчика сокрушало старушку. Надо было во что бы то ни стало сломить это равнодушие. В это время она впервые услыхала о «Болеистребителе». Она выписала изрядный запас. Попробовала – и преисполнилась благодарностью. Это был просто огонь в жидкой форме. Она бросила водное лечение и все остальное и возложила все свои упования на «Болеистребитель». Она дала Тому чайную ложечку этого зелья и с глубоким беспокойством ожидала результата. Но тревога ее разом улеглась и душа ее снова обрела мир, так как «равнодушие» было сломлено. Мальчик не мог бы проявить более бурного, искренного одушевления, если бы она развела под ним костер.