Забирая жизни. Трилогия (СИ) - Бец Вячеслав

Старик несколько секунд бесстрастно смотрел на полковника, хорошо понимая, что это прямая, не завуалированная угроза. Очень жаль, ведь это не шло Павлу на пользу как раз потому, что генерал отдавал себе отчёт, насколько тот может быть опасен.

Гронин был своего рода гением, уникальным средством, которое очень хотелось иметь в своём арсенале, но при этом, как выяснилось, крайне трудно контролировать. Постепенно он превратился в чемодан без ручки, и большинство генералов выражали недовольство его действиями, которые то и дело приводили к конфликтам с союзниками. Логинов не лгал, когда говорил, что Павел ему, как сын, но тоже вынужден был признать, что из‑за характера и незаурядных навыков Гронин просто не может быть элементарным исполнителем или даже подчинённым. Он – самостоятельный игрок, смертельное оружие с собственными волей и характером. Он может быть только партнёром или союзником, но никак не звеном и не вассалом. В этом были его плюс и минус одновременно.

Генералу было очень интересно, чего сможет достичь Павел, если дать ему необходимые ресурсы. Это стало для Логинова своеобразным развлечением на старости лет и генерал искренне болел за своего бывшего подчинённого, но ему всё сложнее становилось поддерживать и защищать Гронина от последствий его авантюр. Да, полковник хорошо играл и пока что отлично справлялся, сбивая нюх акул, но его люди не были столь безупречны, поэтому акулы, однажды учуяв его кровь, уже чуяли её везде, и каждый раз, с каждой новой выходкой их раздражение и нездоровый интерес усиливались. Рано или поздно может наступить момент, когда генерал просто не сможет ничего сделать, ведь даже несмотря на высочайший пост, он далеко не всесилен.

Возможно, стоит озвучить всё это Павлу прямо сейчас, поговорить откровенно, но тогда генералу придётся признать многое, чего он пока что признать не мог не столько в силу личных качеств, сколько из‑за того, что это могло побудить Павла действовать совсем уж автономно, а такого Логинов пока что допустить не мог.

– Пашка, а ты наглец, – генерал позволил себе лёгкую улыбку.

– Ни грамма, Иван Павлович, – серьёзно ответил Гронин. – Я уже староват для боя, но всё ещё способен создать кое‑кому большой геморрой.

– О да, Паша, в этом я не сомневаюсь. Более того – некоторым ты его уже создал, – кисло улыбаясь, закивал Логинов и добавил. – Проблемный ты ребёнок.

Эти последние фразы тоже сильно не нравились Павлу. Слишком много трактовок они могли иметь. Вскоре после этого они с Логиновым пожали друг другу руки и распрощались, но неприятный осадок в душе у Гронина оставался до сих пор, продолжая порождать и поддерживать сомнения. Иногда он жалел, что существует ложь, что мир не может быть искренним и честным. Насколько же легче было бы жить, будь всё так… Но как можно требовать от мира того, к чему не готов сам?

Да и нельзя ни от кого и ни от чего требовать быть идеальным, даже в чём‑то отдельном. Это слабость. Это зло, которое нужно ненавидеть и всячески в себе искоренять. Ведь такое требование вредит не только окружающим, но и тебе самому, поскольку всегда приводит к глубокому разочарованию, а разочаровываться из‑за несовершенства мира или людей, как минимум, глупо. Разочаровываться можно только в себе, только себя можно ругать и себя же ненавидеть, если не следуешь своим идеалам, и только себя нельзя прощать за слабость и несовершенство.

Машина проехала небольшое поселение, входящее в состав группировки. Издалека услышав звук двигателя, на улицу выбежали двое детишек, вероятно, единственных здесь, и принялись с интересом наблюдать, как Тойота месит грязь и выбивает брызги воды из глубоких луж. Гронин провёл ребятишек взглядом, но не более того. Он никогда не чувствовал к детям каких‑то особенных эмоций. Нет, не потому, что был жесток или ненавидел их, просто дети всегда были для него такой же частью мира, как и взрослые, и он не делал для них поблажек. Особенно после того, как в ходе боевых операций именно дети дважды убивали его бойцов, пожалевших их перед этим. Возможно, он относился бы к детям иначе, оправдай его ожидания собственный сын, или позволь он ему ощутить радость отцовства, но этому, к сожалению, уже никогда не сбыться.

Машина оставила поселение позади и по бездорожью направилась к хутору, отдалённому от селения на несколько километров. Это место было в ведении СБ и они использовали его по своему усмотрению, но в последние месяцы оно стало тюрьмой для одного человека, которого Гронин давно бы убил, если бы не определённые обстоятельства. В опрятном дворе с топором в руке машину встретил немолодой широкоплечий мужчина с суровым взглядом, который временно жил здесь и по совместительству обеспечивал необходимый минимум потребностей пленника.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – по‑военному приветствовал Павла мужчина.

– Здорова, Витёк, – поздоровался Гронин и протянул руку. – Как дела?

– Всё путём.

– Как местные?

– Тоже паиньки. Даже мальчишки сюда не суются.

– Это хорошо…

Павел запнулся, размышляя, стоит ли задавать следующий вопрос, но всё‑таки решил спросить, хоть это и не имело никакого смысла, ведь через пару минут он и сам всё увидит.

– А он как?

– Всё по‑старому. Упрямый жучара.

– Понятно. Ну, что ж, сегодня всё изменится.

Вздохнув, Павел повернулся, подвигал плечами, разминая их, и зашагал ко входу в двухэтажный каменный дом. Впереди его ждало то, что стоило сделать очень‑очень давно. Кто‑то сказал бы, что поступи Павел так вовремя и он смог бы избежать многих проблем, но Гронин так не считал, веря, что всё, что ни делается – делается к лучшему. Ведь в итоге, даже упустив этого человека, позволив ему делать всё, что он делал, Паша нашёл и очистил скверну внутри организации, обнаружил большую часть ненадёжных людей и избавился от них. За это стоит быть благодарным. А теперь пришло время облечь эту благодарность в нечто большее, чем слова.

Глава 9.2

Повсюду высились скалы, а под ногами, под обманчивым слоем снега то и дело обнаруживались камни самых разных размеров. Люди оступались, поскальзывались, спотыкались и падали в снег, но упорно продолжали что было сил гнать вперёд, преодолевая очередной перевал, а за ними неотступно следовал враг. Троица арьергарда в лице Толи Черенко, Лёши и Руми сдерживали противника, но патроны у них были на исходе. Косарь и Елагин тащили носилки с раненым в ногу украинцем, а Кирилл, у которого пуля прошла через плечо навылет, слава богу, мог идти сам.

Передвигаться по заснеженным, а местами обледенелым горам было непросто даже когда все были на ногах, а сейчас, когда приходилось нести носилки да ещё и периодически помогать раненому Кириллу, этот поход превратился в настоящую пытку. Кот с остальной частью взвода уже спешил к ним на помощь, но расстояние между ними было слишком велико, чтобы просто сесть и ждать его: к преследователям могло подойти подкрепление, а у «анархистов» каждый патрон был на счету. К тому же в любой момент мог налететь ещё один вертолёт, а этого все в отряде боялись до дрожи в коленках.

Заняв удобную для обороны высоту, группа остановилась на передышку. Преследователи находились внизу более чем в полукилометре и, сдерживаемые снайперским огнём, никак не могли подобраться к «анархистам». Обойти их они тоже не могли – скалы делали это невозможным и именно поэтому Андрей дал десять минут на то, чтобы перевести дух.

Больше всех пауза требовалась самому Андрею. Его мозг просто закипал, перегружался, снедаемый негативными эмоциями. Пока отряд двигался, забота о товарищах заставляла его отложить в сторону личные переживания и боль, но как только выдавалась малейшая пауза – злость, обида и отчаяние брали над ним верх. Ещё пару часов назад их было тринадцать человек, и даже когда завязался бой с крымчаками – всё шло нормально, но затем прилетел вертолёт… и мир перевернулся. Бомбардировки, артобстрелы, танковый огонь – всё это было страшными испытаниями, но вертолёт… Он сумел вселить в сердце Андрея первобытный ужас. Однако даже это ощущение меркло на фоне потери брата.