Топить в вине бушующее пламя печали - Priest P大

созданном такой ценой демоне небес. Я был ей нужен, но, так как я не мог за себя постоять, ей пришлось присматривать за мной самостоятельно, — небрежно ответил Шэн Линъюань.

— Нет. Помнишь, когда мы были детьми, я был тем еще трусом? Твои кошмары будили меня, и я поднимал вой. Тогда ты пел мне песенки, чтобы я успокоился и уснул, — произнес Сюань Цзи.

Но Шэн Линъюань давно позабыл о таких пустяках.

— Чушь какая! Когда это я…

Не дав ему договорить, Сюань Цзи принялся напевать какую-то мелодию.

У него был низкий и приятный голос, все пернатые обладали хорошими вокальными данными. Его песни, словно нежные трели, возвращали людям давно забытые воспоминания.

— Где ты это услышал? — тихо cпросил Сюань Цзи. — Напившись, ее всегда пели охранники. Пели и плакали. Но эта мелодия не кажется тоскливой, если ее, конечно, не мычит Дань Ли.

Шэн Линъюань равнодушно рубанул по массиву рукой и ловко сломал сотканную из надписей границу. Из трещины вырвалась тонкая струйка белесого дыма, но Его Величество не проронил ни слова.

— Еще ребенком тебя разлучили с вдовствующей императрицей, ты не видел ее все детство, но, когда вы впервые встретились, ты принял ее как родную мать. Откуда ты узнал, какой должна быть «мать»? — вдруг спросил Сюань Цзи.

Шэн Линъюань был не по годам развитым, но очень замкнутым и отстраненным ребенком. С ранних лет он научился скрывать от других свои истинные чувства. Лишь когда мальчик ссорился с духом меча, он мог позволить себе несколько драгоценных мгновений ребячества. Он никогда ни с кем так не сближался. Даже со своим родным братом, князем Нином. Но Линъюань часто тайком наблюдал за вдовствующей императрицей. Однажды, когда они шли куда-то вместе, Сюань Цзи заметил, как Линъюань намеренно споткнулся, чтобы схватить ее за руку.

Это был единственный раз в жизни, когда Шэн Линъюань так неловко попытался сблизиться с кем-то.

Однако императрица Чэнь лишь снисходительно объяснила ему, что «государь должен быть сдержанным», и равнодушно отмахнулась от мальчика.

С тех пор Шэн Линъюань больше никогда не поступал так «опрометчиво».

— Линъюань, — мягко позвал Сюань Цзи.

Но в этот самый момент, испещренный надписями алтарь разрушился, каменная плита со скрипом отодвинулась в сторону, и прямо под ней открылся проход.

— Эта липовая гробница и впрямь строилась как попало… И Сяо Цзи, — Шэн Линъюань заложил руки за спину и шагнул в темноту туннеля.

— Мы с тобой пришли к выводу, что Мэн Ся была тенью принцессы клана демонов. Но мы понятия не имеем, правда ли это. Так почему ты вдруг запел о «чувствах матери и сына»? — слегка поддразнивая, спросил Его Величество.

Глава 127

Какое-то время взгляд Сюань Цзи был всецело прикован к спине Шэн Линъюаня.

Туннель был таким узким, что мог вместить только одного человека. Он казался бесконечным, и от этой мысли внутренности завязывались узлом1.

1 九曲回肠 (jiǔqū huícháng) — изгибающиеся узлами кишки (обр. в знач: тоска, удрученное состояние).

Какое-то время взгляд Сюань Цзи был всецело прикован к спине Шэн Линъюаня.

Шэн Линъюань никогда не скупился в выражениях. При необходимости он мог и преувеличить, и многих в его окружении поражала такая открытость.

Но все, кому он был симпатичен, ломали головы, в попытках понять его. Ведь никто из них не знал, какой ослепительной могла быть искренняя улыбка Его Величества.

И лишь Сюань Цзи помнил, что были вещи, о которых Шэн Линъюань никогда не говорил.

В детстве он не любил разговоры о чувствах матери и сына, в молодости — об искусстве владения мечом. А еще, после сожжения Дунчуаня он больше никогда не говорил слово «брат»… даже по отношению к князю Нину.

Если дело касалось семьи, в частности «матери-императрицы», Шэн Линъюань всегда ограничивался одними и теми же фразами: сперва, при помощи целой кучи пафосных выражений и параллелизмов, он восхвалял добродетели и достижения семьи Чэнь, а после завершал речь словами о том, что «за доброту его матери невозможно отплатить»… Но он никогда не задумывался над их смыслом, черновик его речей не менялся десятки лет.

Он никогда не отзывался плохо о семье Чэнь, точно также как он никогда не говорил ничего хорошего о мече демона небес. Стоило кому-либо упомянуть о клинке, и витиеватые похвалы Его Величества тут же сходили на нет. Он не мог сказать ничего, кроме банального: «этот меч сопровождал меня в течение многих лет» и «он был верным и надежным». В какой-то момент Сюань Цзи начало казаться, что кроме Дань Ли и князя Нина, годами наблюдавших за его взрослением, многие были уверены, что Его Величество являл собой образец честного и искреннего человека.

Что до Дунчуаня… Когда Алоцзинь был жив, Шэн Линъюань всегда с беспокойством рассказывал людям об этом негоднике. Этот оболтус был главной причиной его головной боли, он отличался от кротких девушек клана шаманов и славился своим ужасным характером, он всюду искал себе проблемы. Шэн Линъюань ждал, когда же он, наконец, вырастет, но, к сожалению, клан шаманов исчез до того, как это произошло. С тех пор Линъюаню больше не приходилось беспокоиться об этом проказнике. Его Величество никогда не скрывал достоинств и недостатков Алоцзиня. По его словам, Алоцзинь всегда был союзником людей и достойным сожаления молодым главой. Его предательство и безумие — огромная трагедия для человеческой расы… Но он никогда не упоминал о том, чем обернулась для него потеря Алоцзиня и гибель более сорока тысяч шаманов.

— Линъюань, — то ли из-за долгого хождения по туннелю, то ли еще по какой-то причине, вдруг произнес Сюань Цзи. — Если бы я мог, я бы пожелал, чтобы мы с тобой были обычными людьми.

Как хорошо было бы родиться в современном мире, быть самой обычной парой и счастливо жить вместе.

Один слыл бы первым проказником, срывавшим с крыш черепицу, а другой был бы его умным и рассудительным старшим братиком. С самого детства его старший братик слыл бы «сыном маминой подруги»2. И каждый раз доводя своих родителей до белого каления, несносный проказник слышал бы: «Только посмотри на Линъюаня». Со временем между ними накопилось бы немало «давних обид». Они бы с детства недолюбливали друг друга и постоянно ссорились.

2 别人家的孩子 (biéren jiāde háizi) — досл. ребенок из чужой семьи; которого никогда не удастся превзойти в достижениях. Китайский сленговый аналог нашего «сын маминой подруги».

Пока однажды, откуда ни возьмись, не налетел бы порыв весеннего ветра. И кто знает, что за струны души он задел, но стоило