Леди не движется - Олег Дивов

Август удивился. Я поняла, что надо как-то объяснить, а черт возьми, я и отказывалась только потому, что не хотела ничего объяснять…

– Есть объективные причины… словом, я не могу принять ваше предложение. У меня остался только один шанс добиться чего-либо на федеральной службе – это работа в полиции. Я попросту не могу позволить себе упустить его.

Он смотрел на меня уже как на идиотку. Ну да, его можно понять: он-то знал истинную цену меховым тапочкам на кармане моей форменной куртки. И человек с таким образованием расценивает работу в провинциальной полиции как единственный шанс?!

– Вы уверены, что причины объективные? – уточнил он.

Черт. Как сложно с гениями. Меньше всего я готовилась отвечать именно на этот вопрос.

– Я уверена в том, что ничего не хочу объяснять. Факт есть факт.

– Пойдемте в дом, – сказал Август. – Лучше говорить там. Мне кажется, вы неверно меня поняли.

– Мистер Маккинби, при всем уважении – я не хочу никаких разговоров.

Он несколько секунд просто смотрел. Потом сказал:

– Пойдемте.

Повернулся и пошел, не обращая внимания на меня. И я поплелась за ним. Он пришел в кабинет, показал на свободное кресло, дождался, пока я усядусь, и… запер дверь. Я опешила. А он сел напротив, положил ногу на ногу, обхватил колено сплетенными пальцами.

– Пожалуй, самое время поговорить начистоту, – объявил он. – Мне нужен ассистент. У меня очень высокие требования и сложный характер. Поладить со мной трудно. Я четыре раза пробовал взять помощника. Я проводил собеседование с сотней кандидатур, уставал кошмарно, брал человека на испытание – и никто не выдержал дольше месяца. А если бы я не ждал, пока человек уйдет сам, то никто не задержался бы у меня дольше трех часов. До вас единственным человеком, с которым я мог работать, не раздражаясь ежесекундно на глупость, беспечность, необразованность, ограниченность подчиненного, был Майкл Ежин. Он такой, что я воспринимаю его… ну, как мебель. И это хорошо, потому что я мизантроп и социопат. Я побаивался работать с вами. Мы давно знакомы, причем в те времена я играл заметно подчиненную роль – тон задавали вы, а теперь я работодатель и хочу совершенно иной структуры отношений. Однако вы сделали вид, что вообще не узнаете меня. Мне импонирует ваша деликатность. И ваша готовность держать дистанцию мне тоже по душе. Вы без моих объяснений поняли свою роль. Я рад, потому что для большинства соискателей, особенно из числа прежних знакомых, эта роль кажется оскорбительной. Все хотят, чтобы уважали их человеческое достоинство. Я устал от людей, которые под уважением понимают потакание их капризам и исполнение их отнюдь не рабочих желаний. Мне легко только с людьми, которые живут в схеме «плати – сделаю». Ничего больше мне от сотрудника не нужно. Вы больны работой точно так же, как и я, – это превосходно. Ваше образование мне известно. Квалификация в рамках этого образования – тоже. Это даже больше, чем мне требуется для сегодняшнего уровня работы. Ничего страшного, у меня есть запас роста – и хорошо, если у моего ассистента он тоже будет. Я достаточно прозрачно изложил свою позицию?

Черт, все хуже, чем я думала. А главное, у меня действительно только два выхода – закатить глупую истерику или рубить правду-матку. В обоих случаях я буду выглядеть жалко.

– Зачем вы заперли дверь?

– Чтобы затруднить вам бегство, разумеется. Я подозреваю, что ваши «объективные» причины – исключительно психологического свойства, и объективности в них не больше, чем в моей мизантропии. Фобия. Вот чтобы исключить исход, обусловленный фобией, а не рассудком, я и запер дверь.

– Но оставили открытым окно.

– Мне известно, что вы хорошо прыгаете с высоты и не видите разницы между окном, если оно ниже десяти метров над землей, и дверью. Но попробуйте рассчитать траекторию своего броска и прикиньте, насколько замедленной реакцией я должен обладать, чтобы не успеть вас перехватить. Зная, заметьте, что вы можете прыгнуть в любой момент.

Я не выдержала и рассмеялась. Он позволил себе слабую улыбку.

– Я с пониманием отношусь к человеческим слабостям. В конце концов, у меня самого есть фобия и парочка скелетов в шкафу. Мой психолог полагает, что больше – и того, и другого, но я не разрушаю его иллюзии. Это так прекрасно, когда у человека работает воображение. И с чего бы я осуждал чужие фобии и скелеты? Сейчас мне нужен результат. Если вы полагаете, что я слишком много на себя беру, что это принуждение и психологическое насилие, – что ж, дверь открывается быстрее, чем запирается. Такое отношение к деловому вопросу для меня тоже маркер: я не смогу работать с человеком, который лелеет свои психотравмы в ущерб делу. Значит, не поладим, и тогда нечего разводить какие-то объяснения. Если у вас действительно объективные причины – я тоже не буду вас удерживать. Я, возможно, огорчусь, но условлюсь на будущее, что буду приглашать вас на разовые задачи, как я приглашал Ежина. Что скажете?

– Правду. Забудьте, что у меня был диплом и стаж работы. Я уволена с позором, без права ношения формы и службы в армии, за исключением периодов всеобщей мобилизации в ходе объявленной войны. И дисквалифицирована по полной программе.

– Я так и думал, что в качестве причины вы назовете именно это. Забудьте. Для меня это не имеет никакого значения. Мне нужны только ваши знания и навыки, а они никуда не делись.

Мне стало нехорошо:

– Если не секрет – откуда вы знаете?

– Не секрет. Год назад я работал по делу о пропаже без вести Офелии ван ден Берг.

Господи, это было много хуже всего, что я могла вообразить. Я отвела взгляд, задумчиво уставилась в окно. Нет, не с целью прикинуть траекторию броска. Какой бы ни была замечательной реакция Августа – я точно знала, что не поймает он меня. Другое дело, что бежать сейчас поздно и нелепо.

– Кто… кто попросил вас об этом?

Отвратительно пересохли губы, очень хотелось облизать их, но меня еще в детстве убедили – это очень некрасивый жест.

– Я не раскрываю имена клиентов, за исключением случаев, предусмотренных законом.

– Да поймите же, мне нужно знать, что именно известно моему бывшему мужу!

– Мужу? Так бы и говорили. Обстоятельства сложились так, что о вашей беде я впервые услыхал именно от него. Официальную версию, разумеется. Ту, согласно которой у вас развернулось острое психическое заболевание, вы усугубили его запойным пьянством…

– Что? – Я не поверила своим ушам. – Какое пьянство?

– …покалечили командующего округом, – невозмутимо продолжал Август. – Покалечили при свидетелях, громко восклицая, что накажете его за неловкую шутку в адрес бывшего мужа. После трибунала и дисквалификации вы закрылись в номере отеля и продолжили пьянствовать. Однажды утром горничная вошла и увидела открытое окно. Не было ни вас, ни вашего багажа. Полиция, проводившая осмотр помещения, пришла к выводу, что на почве алкоголизма и психического заболевания вы покончили с собой, выбросившись из окна. Но, поскольку тело не нашли, официальной формулировкой приняли «пропала без вести».

Я сидела, широко раскрыв глаза и не видя Августа.

– Вы не знали?

Я медленно покачала головой. Нет, я такого не знала. Из гостиницы пришлось уходить, заметая следы, уходить раньше, чем Энстон пришлет своих людей добить меня. Было непросто, но я справилась. И вот как они обставили мое исчезновение – самым постыдным для меня образом. Что ж, могла и догадаться.

– Кроме этого, ваш муж теоретически может знать то же, что и я, – если он ездил на базу «Антуан» и проводил расследование своими силами, – а на практике ему известно не больше, чем счел нужным сообщить мой клиент. А клиенту я, в свою очередь, передал отнюдь не всю информацию, которой располагал. Я должен был установить либо опровергнуть факт смерти и в случае смерти выяснить все обстоятельства. Не более того. Я выяснил, что вы живы. Все, что кроме этого, было превышением моих полномочий.

– И насколько сильно вы превысили полномочия?

– Очень. В сущности, я провел полное расследование. Другое дело, что оно не попало в отчет. Вы не знаете этой тонкости, но я обязан предоставить клиенту отчет строго по запрошенному им вопросу. Если в процессе расследования вскрылась подоплека, я должен заключить дополнительный контракт и продолжать работу только после этого. Копии всех отчетов я сдаю в надзорный орган, если работаю частным порядком, или уничтожаю, если работаю по федеральному заказу. Комиссия по лицензированию вправе запросить копию любого моего отчета и сравнить его с контрактом. При несоответствии я рискую потерять лицензию.

– Но на словах…

Он едва заметно повел рукой, что при его бесстрастности сходило за горячность:

– Ну что вы, это неэтично. Если бы информация угрожала интересам моего клиента – иное дело. Но она никак не касалась его.

– А вам известно все.

Лишние слова, лишние. Я произнесла их, исключительно чтобы изобразить видимость осмысленной беседы. Больше всего мне хотелось повеситься.