Красная волчица - Николай Кузаков

— Степан Сергеевич, — не унималась тетя Глаша. — Да с дедом Корнеем мне еще и не такие сны пригрезятся.

От смеха зазвенели стекла. Степан постучал карандашом по столу.

— Посмеялись, и будет. И вы, товарищи женщины, мне здесь свое суеверие не распространяйте. А теперь приступим ко второй части. — Степан немножко помолчал.

— Все охотники в этом году заслужили похвалы. И все-таки больше всех спромышлял белок и соболей Василий Воронов. Сельский Совет премирует его двуствольным ружьём. Иди, Василий, получай премию.

Василий поднялся. В седой рысьей шубе и белых унтах он казался еще выше, здоровей. Шел он через зал немного смущенный. У стола Степан вручил ему ружье.

— Крепче держи, паря. Доведется в другой раз с Кердолей встретиться — зря голову не подставляй. Она еще нам сгодится.

— Спасибо, Степан.

— Покажи, Василий, подарок, — раздалось сразу несколько голосов.

Василий поднял над собой вороненую двустволку.

— Хороша, — оценил кто-то ружье.

— Осенью, когда мы собирались в тайгу, охотники посмеивались надо мной, — продолжал Степан. — С ума, мол, Степан спятил: бригаду из женщин организовал.

— Было такое.

— А ведь женщины кое-кому на пятки наступили. На будущий год как бы вам, мужики, краснеть перед ними не пришлось.

— Ты, Степан, обскажи лучше, как управлял ими? — спросил дед Корней. — У меня одна старуха, дак я и то замаялся: то в одну, то в другую сторону так и норовит.

— У меня, Корней Иванович, — улыбнулся Степан, — сознательные женщины были.

— Почитай, восьмой десяток доживаю, а таких не встречал.

— Ты, дедушка, просто не фартовый, — озорно крикнула Татьяна Даниловна.

По залу пробежал смешок.

— Так вот, товарищи, — говорил Степан. — Каждая женщина премируется шалью. Я с превеликим удовольствием вручу эти подарки. Прошу подходить.

Первой встала Ятока.

— Спасибо тебе, Ятока, за помощь Советской власти. — Степан вручил ей шаль и пожал руку.

Женщины получили шали и сели на свои места.

— Камикан и Нака здесь? — спросил Степан.

— Вот они, — ответила Бирокта.

— Давайте сюда, ко мне. Пусть все смотрят, какие у нас охотники растут.

Нака с Камиканом несмело подошли к Степану. Одеты они в оленьи парки с капюшонами, в унты, отчего казались толстыми и совсем крошечными.

— Тебе, Нака, подарок — коробка конфет и бусы, а тебе, Камикан, — конфеты и нож.

Таежники приветливыми улыбками подбадривали юных охотников.

Потом Степан вручил всем ученикам, кто охотился, по коробке конфет и по коробке цветных карандашей.

— Товарищи, в этом году с нами не было в тайге нашего уважаемого охотника Корнея Ивановича. — Степан взял в руки новенький белый полушубок. — Но он не сидел сложа руки, а обучал охотничьему делу ребят.

Степан подошел с полушубком в руках к деду Корнею.

— Это тебе от нас подарок, Корней Иванович.

— Что ты, ядрена-матрена, — замахал руками дед Корней. — За что?

— Говорю, за учебу ребятишек. Да и многих из нас делу научил. Вот за все разом и благодарность.

— Ну, спасибо, Степан Сергеевич. И вам, люди добрые, что не забыли старика.

Степан вернулся к столу, взял знамя. С обеих сторон встали пионеры, за ними — комсомольцы. Степан с бледным, взволнованным лицом двинулся к выходу и запел:

Слушай, рабочий, война началася,Бросай свое дело, в поход собирайся.

Песню подхватили комсомольцы:

Смело мы в бой пойдемЗа власть СоветовИ как один умремВ борьбе за это.

Степан вышел со знаменем на улицу и направился к реке, где должны были состояться соревнования. Следом за ним колонной шли все жители деревни. Ребятишки шагали рядом с комсомольцами. А песня крепла.

Рвутся снаряды, трещат пулеметы,Но их не боятся красные роты.

Теперь пели уже все:

Смело мы в бой пойдемЗа власть СоветовИ как один умремВ борьбе за это.

На середине реки Степан поставил в сугроб знамя. Рядом с ним с винтовками с красными повязками на рукавах встали Сема и Надя.

Соревнования начались с оленьих гонок. Двадцать пар оленей, запряженных в нарты, выстроились в один ряд. Василий подошел к Ятоке. Она сидела на нарте. Два ее пятнистых быка озирались по сторонам.

— Волнуешься? — спросил Василий.

— Маленько, — кивнула Ятока.

Подошел Дмитрий.

— Внимание! Раз, два, три! — скомандовал он.

Двадцать пар оленей рванулись вперед, оставляя за собой снежные вихри. Прошло несколько минут, и они скрылись. Там, на широком плесе, они повернут и помчатся обратно. Василий нетерпеливо ждал, но вот из-за поворота реки показалась первая пара оленей, за ней вторая, третья.

— Кучум первый идет!

— Нет, Кайнача!

— Ятока!

А олени с быстротой ветра мчались к финишу. Вот уже видно седоков. Первым мимо толпы промчался Кайнача, за ним — Кучум, Ятока. Запорошенные снегом, они подошли к Дмитрию. Он каждому из них через плечо надел красную ленту.

А парни уже с шуткой и смехом штурмовали ледяную горку. На ее вершине — елочка, к ней был привязан кулек с конфетами. В состязании принимали участие только парни. Девушки гурьбой стояли в сторонке, с ними был и дед Корней в новом белом полушубке.

— Разгон шире бери. Эх, ты, ядрена-матрена, — выкрикивал дед Корней. — Не парни, а так, труха. Унесу гостинцы своей старухе, вот тогда будете знать.

Парни прыгали, карабкались по ледяному склону горки и кубарем скатывались. Девчата подтрунивали над ними.

Максим, стоявший чуть в стороне от девчат, хмуро смотрел на парней.

— А ты что стоишь? — крикнул на него дед Корней. — Покажи-ка, как надо девчатам конфеты дарить.

Максим как-то болезненно улыбнулся, взял горсть снега, подержал в руке. Влажной ладонью провел по подошве унтов и точно на крыльях взлетел на горку, схватил кулек с конфетами и скатился. Встал, отряхнул снег. Эти конфеты парень должен подарить любимой девушке. Максим поднял голову. На него блестящими глазами смотрела Дуся и улыбалась, из-под шали у нее выбились кудри Максим нахмурился и шагнул к деду Корнею.

— Возьми, дедушка Корней. Угостишь бабушку Домну.

— Кто стрелять? Выходи строиться! — крикнул Поморов.

— Михаил Викторович, дай мне испытать в нож стрелить, — попросил Василий.

— Попытай.

Поморов отмерил пятнадцать шагов, в снег воткнул толстый обломок доски, к ней поставил нож острием к стрелку.

— Готово.

Василий лег на умятый снег. Охотники с любопытством посматривали на него. Если Василий попадет в острие ножа, то пуля будет рассечена надвое. Выстрел. Нож даже не дрогнул.

— Промахнулся, — сказал кто-то.

— Не говори под руку.

Василий послал пять пуль и встал. Все гурьбой бросились к необычной мишени. В доске с обеих сторон ножа было по пять пробоин.

— Ну, ядрена-матрена, и глаз у тебя, — качал головой дед Корней. — Отродясь такой стрельбы не видывал.

После оленьих гонок Согдямо разыскал Ятоку. Ходила она среди людей с красной лентой через плечо, радостная, счастливая.

— Пошто от старейшины рода отказалась? — Согдямо сердился.

— С отцом рода — Делаки — разговаривала, он так велел, — ответила Ятока.

— Беду на наш род не пошлет?

— Пошто? — успокоила старика Ятока. — Другого человека поставим во главе рода. Почитать Делаки будем. Зачем ему тогда сердиться?

— А кому передала своих духов? Другой бы шаман не взял. Тогда горе будет нам.

— Все мудрому Делаки отдала. Он сам знает, кого шаманом избрать, кому духов передать…

Когда закончились соревнования, парни и девчата пошли на берег, притащили сани, нарты и с визгом и смехом стали кататься.

До глубокой ночи продолжалось веселье на селе.

Согдямо пришел к деду Корнею, сел у печки и долго молча курил трубку. Все эти дни он не находил себе места. Десятилетиями жизнь его текла, как таежная река, без особых изменений. И год от года отличался только тем, что было много или мало белки, а в зависимости от этого он был больше или меньше должен Трофиму Пименовичу Двухгривенному. Вспомнилась юность. В тот далекий год его роду добрые духи дали пять парней. Много удачи и у охотников было. Согдямо убил двадцать соболей. Всех принес Трофиму Пименовичу. А пришла весна, чуть с голоду не пропал. Корой и кореньями питался. Спасибо отцу деда Корнея, выручил тогда, мешок муки дал. А тут вдруг жизнь вздыбилась, как одичалый олень в упряжке. И будто в другой мир попал Согдямо. «Совсем молодец Дмитрий, — думал Согдямо. — Правильно делает. Но пошто раньше охотники всегда в долгу были?» Тут старик Согдямо был как сохатый в яме, куда бы ни поворачивались его думы, на стену натыкались.