Школа робинзонов - Жюль Верн

— Фина! Милая моя Фина! — растроганно произнес Годфри, протягивая девушке руку.

— Но, капитан Тюркот! Вы же обещали мне держать все в секрете,— сказала зардевшаяся Фина.

Но если Годфри слушал все эти объяснения с веселой улыбкой, то Тартелетту было совсем не до смеха! Новость, которую он только что узнал, потрясла его до глубины души, буквально уничтожила! Как это он, знаменитый учитель танцев и изящных манер, стал жертвой мистификации? Хореограф вышел вперед и произнес с видом оскорбленного достоинства:

— Может быть, вы будете утверждать, мистер Кольдеруп, что гнавшийся за мной крокодил тоже был заводной и сделан из картона?

— Крокодил?— удивился дядюшка.

— Да, мистер Кольдеруп,— заметил Карефиноту, которому пора возвратить его настоящее имя — Джип Брасс.— За господином Тартелеттом действительно гнался самый настоящий крокодил.

Тут пришла очередь удивляться самому Уильяму Кольдерупу. Дядюшка узнал о внезапном нападении множества хищников — львов, тигров, пантер, о нашествии змей, появившихся только два месяца назад, о кострах, что разводили неизвестные в разных концах острова.

Он отказывался что-либо понимать. Ведь доподлинно известно, что на острове Спенсер не водилось ни хищных зверей, ни ядовитых пресмыкающихся. Это даже специально оговаривалось в продажном реестре. Выходило, что многие события, происходившие на острове, не были предусмотрены программой.

Что до Тартелетта, то он не из тех, кого легко поймать на удочку! Танцмейстер не поверил ни одному слову Кольдерупа. По его мнению, все было настоящее: и кораблекрушение, и дикари, и хищные звери. И никто не убедит его в том, что полинезиец, которого он сразил наповал с первого же выстрела, проявив недюжинную храбрость, что этот полинезиец поддельный. Нет, он не желал слушать, что тем людоедом был один из служащих Кольдерупа, притворившийся убитым, а в настоящее время пребывающий в добром здравии, как и сам учитель танцев.

Итак, всему нашлось объяснение, кроме непонятного нашествия зверей и загадочного появления дыма, не на шутку озадачивших Уильяма Кольдерупа. Но будучи человеком практичным, он решил пока отложить загадки и обратился к племяннику с такими словами:

— Годфри, Ты с детства любил необитаемые острова и, я думаю, будешь рад услышать, что я дарю тебе такой остров! Можешь здесь жить сколько пожелаешь. Я не собираюсь увозить тебя насильно. Если хочешь быть Робинзоном, будь им хоть до конца дней своих, если это доставляет удовольствие…

— Быть Робинзоном?… Всю жизнь?…— Годфри не верил своим ушам.

— Ты остаешься на острове, Годфри? — спросила Фина.

— Нет, уж лучше умереть, чем остаться здесь! — воскликнул молодой человек, напуганный столь радужной перспективой.— Впрочем,— добавил он, приходя в себя,— я остался бы здесь, но только на следующих условиях: во-первых, если и ты останешься вместе со мной, дорогая Фина, во-вторых, если дядюшка Виль согласится жить с нами и, наконец, если священник с «Дрима» сегодня же обвенчает нас.

— На «Дриме» нет священника, и ты это прекрасно знаешь,— возразил Уильям Кольдеруп,— но в Сан-Франциско, надеюсь, они еще есть. Итак, завтра мы отправимся в путь!

Фина и дядюшка Виль пожелали осмотреть остров. Годфри привел их к секвойям, а потом они прошлись вдоль речки до мостика.

Увы! От жилища в Вильтри ничего не осталось, пожар полностью уничтожил их жилище, устроенное в дупле дерева. Если бы не приезд Уильяма Кольдерупа, оба Робинзона и Пятница погибли бы от голода, холода и нашествия диких зверей.

Гуляя по острову, вся группа заметила вдали несколько хищных зверей, которые, к счастью, не решились напасть на многочисленную и шумную компанию.

Но откуда все же взялись хищники?

Когда пришло время отправиться на пароход, Тартелетт пожелал захватить с собой в качестве трофея убитого крокодила.

Вечером все собрались в салоне «Дрима», и за веселым ужином отпраздновали благополучное завершение испытаний Годфри Моргана и его обручение с Финой Холланей.

На другой день, двадцатого января, «Дрим» под командованием капитана Тюркота пустился в обратный путь. Ранним утром Годфри с грустью наблюдал, как на западе исчезали туманные очертания острова, где он провел шесть незабываемых месяцев и приобрел полезный опыт. На этот раз «Дрим» шел прямо к цели, никого не вводя в заблуждение и не отклоняясь от курса. Теперь не было нужды терять ночью то, что приобреталось днем.

Двадцать третьего января в двенадцать часов пополудни судно вошло через Золотые ворота в бухту Сан-Франциско. Когда корабль пришвартовался у набережной Мершен-стрит, из трюма поднялся человек и подошел к Уильяму Кольдерупу.

Кто же это?

Не кто иной, как Сенг-Ву, проделавший на том же корабле обратный путь в Сан-Франциско.

— Простите, мистер Кольдеруп, но я сел на ваше судно в полной уверенности, что оно отправится в Шанхай. Поскольку корабль возвратился в Сан-Франциско, мне придется с вами расстаться.

Пассажиры «Дрима», пораженные внезапным появлением этого человека, не знали, что сказать, и стояли в растерянности, пока китаец как ни в чем не бывало и с выражением крайней любезности сгибался в поклоне.

Первым нарушил молчание Кольдеруп.

— Но, полагаю, ты не в трюме скрывался все шесть месяцев?

— Нет,— ответил Сенг-Ву.

— Где же ты был?

— На острове!

— На острове? — удивился Годфри.

— Да,— ответил китаец.

— Значит… этот дым?…

— От моего костра…

— Почему же ты не пришел к нам, чтобы жить всем вместе?

— Китайцу лучше быть одному,— философски ответил Сенг-Ву.— Ему достаточно самого себя и больше никого не нужно.

Сказав это, китаец поклонился Уильяму Кольдерупу, сошел по трапу и исчез в толпе.

— Вот кто был настоящим Робинзоном! — воскликнул дядя Виль.— Как считаешь, Годфри, похож ты на него?

— Ладно! — ответил Годфри.— Дыму мы нашли объяснение, но откуда все-таки взялись дикие звери?

— А, главное, этот крокодил! — добавил Тартелетт.— Надеюсь, мне, наконец, объяснят, как он попал на остров?

Уильям Кольдеруп, чувствуя себя сбитым с толку, что было непривычно, потер рукой лоб, словно отгоняя наваждение.

— Это мы узнаем позже,— сказал он.— Нет ничего тайного, что не стало бы явным.

Через несколько дней торжественно отпраздновали свадьбу племянника Уильяма Кольдерупа и его воспитанницы. Во время церемонии Тартелетт блестяще продемонстрировал искусство держаться в обществе: манеры отличались изысканностью, обращение было самым утонченным. Ученик ни в чем не уступал наставнику и вел себя настолько безупречно, что репутация учителя танцев и изящных манер стала еще выше.