Гонка за счастьем - Светлана Павлова

Она ни о чем не жалела — широко открывшийся мир, слава, деньги и возможности с лихвой восполняли многочасовые высиживания за письменным столом, оставляя лишь микроскопическую долю сожаления по поводу собственной невостребованности. Но разве здесь могли быть сомнения и сравнения? А раз так, то и нечего перетягивать одеяло на себя и размышлять о собственной несостоятельности.

Родители наконец поверили в него и в их брак. То, что квартиры располагались рядом, спасало ее от беспокойств о сыне. Все устроилось отменно, и можно было сказать без преувеличений — началась его и ее золотая пора.

Они были неразлучны и сразу бросались в глаза — более элегантную пару трудно было найти. Разница в возрасте его ничуть не смущала, он даже удивился, узнав о ней, а удивившись, тут же забыл — это ведь совершенно не ощущалось…

Калерия и выглядела, и чувствовала себя помолодевшей, начала менять образы — кокетливо-девичий, спортивный, деловой, шаловливый — в зависимости от обстоятельств. Когда возникала необходимость участия в официальных приемах или вечеринках, ее изысканные туалеты, на которые она не жалела средств, вызывали зависть, обсуждались, копировались… ей подражали…

Теперь, когда пришли успех и слава, все изменилось, и ореол демонической женщины только украшал ее, подогревал к ней интерес, она это понимала и, ради того, чтобы он любовался и гордился ею, старалась вовсю. Все туалеты и аксессуары к ним она продумывала до мелочей, косметику покупала только высшего качества, завела собственного парикмахера и маникюршу. Все это в сочетании с иронией, образованностью, умением быть любезной, естественной, без жеманства и манерности — тщательно продуманное и достигнутое, конечно же, не без усилий — делало ее неотразимой, и многие, гораздо более привлекательные женщины терялись и бледнели в ее присутствии, а она это чувствовала и старательно оттачивала свое мастерство…

ГЛАВА 12

Белла родилась на пятый год их совместной жизни, когда Калерии исполнилось почти сорок лет, но появление дочери не изменило раз и навсегда заведенного распорядка дома, где главным оставался ежедневный творческий труд. Был лишь сделан недолгий перерыв в зарубежных поездках.

К тому времени они получили удобную квартиру в новом доме, а также обзавелись собственной кооперативной квартирой на этом же этаже на улице Льва Толстого — так, на всякий случай, лишнее жилье никому не мешало. Потом они соединили обе квартиры, пробив в стене дверь — получилась огромная площадь с двумя ванными и кухнями. Вслед за этим, путем сложных комбинаций, приобрели старую избу с прелестным участком в Новодворье — именно из-за места и была затеяна покупка.

Их пригласили на юбилей нового главы ВТО, тот и показал им эту избушку, оставшуюся единственным напоминанием о некогда большой подмосковной деревне. Теперь это был дачный поселок, заселенный людьми солидными, как правило, с немалыми возможностями и, что было особенно приятно, не связанными между собой по ведомственному принципу.

Увидев живописный пейзаж, она заболела им — сосны и березы, вперемешку, и озеро, в двадцати метрах от будущей застекленной террасы, отражение которой в воде она уже представляла себе…

Владелицей столь живописного места была одинокая старушка, радостно согласившаяся на обмен, — избушка дышала на ладан и давно грозила развалиться, а тут такое везение — ей предложили новехонькую однокомнатную квартиру со всеми удобствами «аж в самой Москве».

Вскоре все ненужное было снесено, расчищено и вывезено, после чего для консультаций был приглашен известный архитектор Артемьев. Он спроектировал будущие постройки, учтя все пожелания хозяйки. По сути дела, это был ее собственный проект, выполненный профессионалом.

Калерия сначала замахнулась и попробовала, как ей казалось, менее сложный путь — аренду дачи в Переделкино. Потом сознательно отказалась от него, потому что, во-первых, аренда — она и есть аренда, временное владение, во-вторых, поняла, что легкость оказалась мнимой, первые же шаги показали, что придется вступать в лабиринты и интриги многотрудной и многоступенчатой борьбы с половиной писательского союза, претендентов на госдачу в котором было хоть отбавляй. В-третьих, в Переделкино уж слишком на виду, а в-четвертых, и главных, — там пришлось бы вечно общаться с теми, кто ненавидел ее и завидовал им — а таких было немало, и с теми, кого она не выносила — их было меньше, но они все же были. К тому же, Переделкино ей казалось несколько темноватым и сырым, а Новодворье, стоящее на холмах, радостным и светлым.

Синдром гнездостроительства, дремавший в ней в первом браке, расцвел пышным цветом. Она сама руководила всем процессом, не вникая в мелочи, но отстаивая главное — «где» и «что». «Как» и «из чего» — ее уже не слишком волновало, это было делом рук разного рода специалистов узкого и широкого профиля, которым пришлось немало попотеть, воплощая в жизнь замыслы хозяйки, не желающей считаться с существующей действительностью и полностью игнорирующей хилые возможности советского рынка стройматериалов. Подминая под себя и под свою фантазию здравый смысл и объективную реальность, она хорошо знала, что делает, ведь русский мужик тем и уникален, что может сотворить все из ничего, если его хорошенько приветят, а уж за родимую «Столичную» — да хоть Царь-пушку изобразит!..

И уж тут-то она свое дело знала, по выражению Фени, туго — количество закупленных и привезенных из Москвы бутылок лучше и не считать, но это была такая мелочь, о которой не стоило даже упоминать, тем более что их ничтожная себестоимость тут же трансформировалась в настоящие ваяние и зодчество.

Она решила отказаться от точного копирования исторического интерьера — создавать Екатерининский дворец в деревне при полном отсутствии антуража, огромных площадей и высоких потолков было бы нелепо и смешно. Ей пришла в голову мысль объединить разные эпохи и стили и обыграть эклектичность. Здесь, наряду с некоторыми элементами модерна, вводя предшествующие эпохи, необходимо было соблюсти чувство меры: роскошь — да, но без вычурности, без перебора.

Ей не раз приходилось видеть смехотворную, безвкусную китчевость в претенциозных интерьерах своих знакомых, любителей старины, поэтому особенно важно было умеренно, без излишеств использовать классические детали. Не вполне надеясь даже на профессионалов, она целый месяц ездила в Новодворье, как на работу, для указаний и контроля, зато потом все было на месте: и строгая колоннада, и тонкая лепнина, и оба камина, и резные панели, и карнизы не подавляли, а радовали глаз, вписываясь в общий ансамбль и гармонируя с окружением, — никакой чрезмерности и нагромождения.

Через полгода все было готово — не стандартная деревянная дача переделкинского типа, а роскошная загородная усадьба, вписанная в ухоженный ландшафт.

Это происходило в годы повального увлечения москвичей отечественными ДСПэшными «стенками», ради которых выбрасывалась на помойки или свозилась за бесценок в комиссионки «рухлядь» — так называли эти порой бесценные сокровища их незадачливые владельцы. Калерия не выносила ни примитивных отечественных стенок, для приобретения которых освободившийся от антиквариата народ записывался в живые, с перекличками, очереди или подкупал ветеранов, обладающих правом первородства, ни унылого однообразия импортных гарнитуров, находящихся в открытом доступе в магазинах.

Она видела свой дом светлым, воздушным пространством, в котором нет места ничему случайному. Она знала, где можно купить все особенное, неслучайное.

В комиссионном магазине на Фрунзенской набережной ее тоже хорошо знали — она не раз покупала там некоторые вещи для своих квартир. Но теперь она сделалась постоянной клиенткой и щедро расплачивалась с директором магазина. Тот заранее получал списки с ее запросами, и в случае появления нужных ей предметов незамедлительно сообщал по телефону об их наличии. В ее отсутствие вещи принимал Генрих, также щедро оплачиваемый столяр-краснодеревщик, обрусевший немец, владеющий семейными секретами реставрации. Он, как фокусник, творил чудеса, возвращая жизнь этим уникальным предметам, варил собственные лаки по старинным рецептам и, если не впадал в запой, делал все великолепно и относительно быстро.

При их доходах цены были просто смешными — незабвенное время, когда почти все можно было купить за бесценок, если соотнести советские рубли с твердо конвертируемой валютой…

Каждая вещь покупалась намеренно, для совершенно конкретного места или уголка — это было продуманное, просвещенное собирательство, и, став совершенно неповторимым да и, скорее всего, уникальным, дом не производил впечатления музея или выставки старинной мебели разных эпох.