Лени Рифеншталь - Одри Салкелд

Ослепление персоной фюрера, естественно, привело к тому, что Рифеншталь стала проявлять любопытство и в отношении его верований.

Невозможно представить, чтобы это любопытство не распространилось также и на его макиавеллиевскую[22] политическую игру. Разумеется, почти сразу как она ступила на родную землю, Лени созвонилась по телефону с помощниками Гитлера и договорилась о том, что в этот же день она пожалует к нему на чаепитие и поведает о гренландских впечатлениях. Думается, это не просто совпадение, что в этот же день он собирался выступить с очередной речью в берлинском дворце спорта. Конечно же, она оказалась на этом мероприятии и выслушала его речь.

В ее мемуарах мало говорится о самом действе — лишь о «демоническом» облике фюрера, клявшегося создать новую Германию и положить конец безработице и нищете. В остальном же эффект был сходен с эффектом того сборища, на котором ей довелось побывать раньше — ей казалось, что его слова «хлестали зрителей, как плети». Она почувствовала, как ее словно плетью ударило утверждение фюрера, что коллективное благо должно брать верх над индивидуальным благом: «Ты — ничто. Твой фольк — все!» — повторял он. А между тем всю свою жизнь Лени Рифеншталь потратила на совершенствования своего искусства склонять события в окружающей жизни в свою пользу. Помимо сильного чувства самой себя, у нее было завидное чувство независимости; и в первый раз слова Гитлера всколыхнули в ней чувство стыда за такой персональный эгоцентризм. Гипнотическая способность фюрера возбуждать эмоции толпы, выставляя себя суперевангелистом, конечно же, в одно мгновение привлекала к нему новообращенных на каждом очередном митинге — но вот надолго ли они остаются в его вере? Для Лени магическое притяжение слов фюрера угасло, как только он кончил речь. По окончании действа единственной ее мыслью было побыстрее убраться домой. Она не была расположена к коллективизму. Во всяком случае, еще не была.

Оглядываясь на прошлое, она заявляла, что просто инстинктивно убежала тогда от опасности. Возможно, что и так, но инстинктам ее пришлось пережить конфуз. Когда на следующий день она получила приглашение пожаловать в гости к Йозефу и Магде Геббельсам, все ее опасения, похоже, улетучились в один миг. Возможность влиться в такую влиятельную компанию была слишком заманчивой, чтобы пренебречь ею. Это была вечеринка как вечеринка — одна из тех, что фрау Геббельс регулярно устраивала, когда Гитлеру требовалось расслабиться. И он там был, среди человек сорока гостей, и вел живую беседу с артисткой музкомедии Гертль Слецак; в этом удовольствии не отказывал себе и Германн Геринг. Будущий рейхсмаршал, коллега Удета в Первой мировой войне, рад был услышать от Рифеншталь о ее летных приключениях в Гренландии.

Когда Лени уже собиралась прощаться, Гитлер предложил привести на квартиру к Лени своего давнишнего друга и личного фотографа Генриха Хоффманна — согласно ее воспоминаниям, он особенно хотел, чтобы Хоффманн посмотрел снимки «Синего света». Хоффманн явился в сопровождении доктора Геббельса и Эрнста Ханфштенгля по прозвищу Путци — космополитичного плейбоя с обширными связями, давнего спонсора партии, ставшего одним из закадычных дружков фюрера. Ханфштенгль — гигант «с головой странной формы» — получил образование в Гарварде и был более известен своим сардоническим юмором, нежели своей сообразительностью. Он также виртуозно играл на фортепьяно. Позже, с приходом национал-социалистов к власти, он будет назначен первым зарубежным пресс-секретарем, пока не выпадет из фавора и не покинет фатерлянд в 1937 году. Ханфштенгль, доживший до 1975 года, оставил забавное описание этого визита.

«Рифеншталь была очень живой и привлекательной женщиной, и ей не составило большого труда убедить Геббельса и Гитлера пожаловать к ней в студию после обеда. Они и меня потащили с собою; я увидел, что в ней множество зеркал и интригующих внутренних декоративных эффектов, не столь плохих, как это можно было ожидать. Там было фортепьяно, позволившее компании избавиться от меня, а чета Геббельс, которая хотела, чтобы их оставили в покое, весело болтала, прислонившись к инструменту. В итоге Гитлер оказался в изоляции, что ввергло его в панику. Краем глаза я мог видеть, как Гитлер демонстративно изучал книги в шкафах — не иначе как Лени предложила ему это занятие. Всякий раз, когда он приподнимался или оглядывался, то видел ее — танцующей под мою музыку у самого его локтя. Что ж, лето — самая пора для женщины делать авансы! Я сам не мог удержаться от улыбки. Я поймал взгляд Геббельса, словно желавший сказать: «Если уж самой Рифеншталь это не удастся, значит, не удастся никому, и нам ничего не остается, как убраться подобру-поздорову». Итак, мы рассыпались в извинениях, оставив Рифеншталь и Гитлера одних».

Как видно, фотограф Хоффманн пропал из воспоминаний Ханфштенгля, но он отмечает, что, когда несколько дней спустя он задал Рифеншталь безмолвный вопрос, подняв бровь, то в ответ она лишь беспомощно пожала плечами. Попытка соблазнить «клиента» не удалась.

Доверяя бумаге воспоминания об этой вечеринке у себя на квартире, Лени Рифеншталь вспоминает, какой всплеск чувств она испытала, когда увидела, как Гитлер перелистывает ее экземпляр «Майн кампф» на письменном столе:

«Я рассыпала по полям такие комментарии, как «Ложь»… «Неверно»… «Ошибка», хотя иногда помечала «Хорошо». Мне не хотелось, чтобы Гитлер читал эти записи на полях, но мне показалось, что его это забавляет. Он взял книгу в руки, сел и продолжил листать. «Это интересно, — сказал он. — Вы остроумный критик, хотя вообще-то я собрался иметь дело с артисткой».

Годы спустя, незадолго до начала войны, Рифеншталь вспоминала, как Гитлер вогнал ее в краску, поведав об этом инциденте публично в кругу большой группы художников, музыкантов, артистов театра и кино на представлении в Рейхсканцелярии. По ее словам, она припозднилась и была встревожена, когда услышала, как он рассказывает собравшейся вокруг него кучке людей о критических комментариях, найденных им на полях принадлежавшего ей экземпляра «Майн кампф»:

«Мне хотелось, чтобы земля поглотила меня, особенно когда он вещал о нашей первой встрече на Северном море, когда я сказала ему, что никогда не смогу быть членом нацистской партии. Он рассказывал про все это, разыгрывая диалог между нами, точно актер со сцены; однако, когда мое присутствие было замечено, я утонула в объятиях моих коллег».

Гитлер и Рифеншталь встречались в 1932 году еще дважды; сначала в ноябре, после очередных выборов, стоивших Гитлеру более 2 миллионов голосов и 34 мест в парламенте. И хотя Рифеншталь об этом не узнает, ровно через неделю после их встречи с Гитлером любовница последнего, Ева Браун, предпримет свою первую попытку самоубийства из чувства ревности — ей было невыносимо, что ее возлюбленный уделяет столько времени политике и компаниям других привлекательных женщин. Геббельс сопроводил Лени в мюнхенский ресторан, где Гитлер уже сидел за столом в окружении своих самых близких сообщников. Лени ожидала увидеть его упавшим духом — как же изумлена была она его уверенностью и оптимизмом, когда увидела, как он пытается вселить новое мужество в своих удрученных товарищей! Многие писали об этом периоде в жизни Гитлера как о времени глубокого отчаяния, когда он неоднократно пытался свести счеты с жизнью; но у Рифеншталь осталось впечатление, что он решительно отказывается видеть в своем поражении что-то еще, кроме временного недоразумения.