Индийский мечтатель - Евгений Штейнберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг услышала рядом знакомый голос. Она подняла голову: перед ней был он сам, чужестранец Суон.
— Простите, госпожа! — поклонился Лебедев. — Супруг ваш занимается с незнакомым мне юношей. Он просил подождать его в саду. Позвольте мне побыть с вами немного, как это иногда бывало там, в усадьбе… Право, в этом нет ничего дурного! Если же мое присутствие стесняет вас, я тотчас же уйду.
Радха не ответила, но молчание ее, в сущности, означало разрешение остаться.
Лебедев поднял книгу, лежавшую на ковре.
— Как приятно видеть ее! — сказал он радостно.
Перевернув несколько страниц, он стал читать громко, не по индийской манере, а так, как декламировали в те времена французские и русские актеры, играя пьесы Корнеля, Расина или Сумарокова. Эта непривычная манера нравилась Радхе; ей казалось, что знакомые слова приобретают другой, таинственный смысл и что обращены они не к легендарной Сакунтале, а к обыкновенной, живой женщине… к ней — Радхе…
«Не следует слушать этого!» — мелькнула у нее мысль.
Словно повинуясь ее мысленному приказу, Лебедев закрыл книгу.
— О, Сакунтала! — воскликнул он. — Я вижу ее ясно, как живую…
— Какая же она? — спросила Радха тихо.
— Похожа на вас, госпожа, — сказал Лебедев почти шопотом.
Радха опустила голову и тотчас же поднялась:
— Мне нужно идти, сахиб!
Он покорно отступил в сторону, давая ей дорогу, но тут оба они увидели Голукната, который приближался к ним в сопровождении незнакомого молодого человека.
Гость учтиво поклонился. Можно было заметить, что присутствие женщины смущало его. Лебедев с интересом смотрел на стройного, красивого юношу с глубокими проницательными глазами и серьезным, немного грустным лицом.
По приглашению хозяина все уселись на ковре. Радха продолжала стоять в нерешительности.
— Ты хочешь уйти? — обратился к ней муж. — Разве тебе скучно с нами?
— О нет! Если вы позволите…
Она присела несколько поодаль. Гость опустил голову. Герасим Степанович отметил, что он старательно избегал смотреть в ее сторону.
— Мой юный друг, — сказал Голукнат, указывая на гостя, — учился в Патне 55, где преобладает мусульманская наука, хотя он индус и принадлежит к касте брахманов.
Лебедев не мог скрыть своего удивления. На каждом шагу ему приходилось наблюдать проявления взаимной неприязни и даже ненависти между индусами и мусульманами.
— Вижу, вы недоумеваете, — заметил Голукнат. — Но в последнее время среди разумных людей обеих религиозных общин проявляется стремление разрушить глухую стену нетерпимости, разделяющую их.
— Как это хорошо! — воскликнул Лебедев. — Разве не из-за этой вражды Индия очутилась под властью Ост-Индской компании?
Гость, который до сих пор почтительно слушал речи старших, теперь позволил себе заговорить:
— У мусульманских народов были выдающиеся мыслители и ученые. Изучая их сочинения на арабском и персидском языках, я пришел к убеждению, что многое в них сходно с воззрениями нашей древней индийской философии. Кроме того, просвещенные люди мусульманского мира, так же как Шри Голукнат Дас и его единомышленники среди бенгальских брахманов, осуждают вредные, жестокие обычаи, которые до сих пор существуют и в исламе и в брахманской религии. Суеверия, фанатизм, самоистязания…
— … женское затворничество, многоженство… — подхватил Лебедев.
Гость замялся. Герасиму Степановичу показалось, что он чем-то смущен.
— Да, да! — поспешно подтвердил юноша. — Конечно!..
Лебедеву все больше нравился новый знакомый, нравилась его скромная, тихая речь, под покровом которой угадывалась пламенная душа.
— Всей душой сочувствую вашим мыслям, — сказал Герасим Степанович. — Только о том и мечтаю, чтобы люди разных религий и языков сблизились между собой. В этом вижу я величайшее благо для человечества.
Он показал юноше книгу, которую все еще держал в руках.
— Знаете ли вы это произведение?
— О да! — ответил тот. — Калидаса — великий поэт, а «Сакунтала» — одно из самых замечательных его творений… Но я еще недостаточно сведущ в санскрите, чтобы судить о…
— Речь идет не о словесных тонкостях, — разъяснил Лебедев. — Несколько лет назад сэр Уилльям Джонс перевел эту драму на английский язык. Перевод его страдает некоторыми недостатками. Однако имеем ли мы право порицать труд Джонса? По-моему, нет!
— Конечно, — поддержал его Голукнат. — Благодаря ему европейцы ознакомились с одним из сокровищ нашей древней литературы. Думаю, что подобные труды должны быть продолжены.
— Так и будет! — сказал Лебедев уверенно. — Но это лишь часть задачи. Есть и другая: индийцам также следует узнать о жизни народов европейских.
— Необходимо! — согласился гость.
— Отсюда и возник тот замысел, которым я хочу поделиться с вами, уважаемый учитель, — обратился Лебедев к Голукнату. — Я задумал сделать несколько переводов с английского и русского языков на бенгали.
— Прекрасная мысль! — одобрил Голукнат. — Что же именно хотите вы перевести?
— Боюсь, что выбор мой вас разочарует… Это не произведения великих поэтов: пока мне это не под силу. Я мечтаю о другом… О театре!
— О театре? — переспросил Голукнат изумленно.
Гость и Радха с любопытством глядели на Герасима Степановича.
— Да, да! — продолжал Лебедев. Он старался не смотреть на собеседников, боясь увидеть на их лицах скептическую улыбку. — Мне хочется создать здесь, в Калькутте, свой театр, как прежде в Мадрасе я создал оркестр… О, это будет необычайный театр! Такого еще не видел никто… — Он говорил все более порывисто и горячо; глаза его сверкали. — Да, да, друзья мои, я все обдумал. Мы будем ставить на сцене пьесы европейских авторов, и здешние артисты будут играть их на бенгальском языке. Мы сразу сделаем два полезных дела: поможем англичанам изучить индийские языки, а индийцам — узнать новое театральное искусство, а заодно и жизнь европейцев, их образ мыслей.
Ну скажите: разве это не благородная цель? Ведь книга недоступна большинству индийцев, лишь немногие из них знают свою собственную письменность. А театр доступен всем!.. Я надеюсь, что мой ученый друг (он взглянул на Голукната)… поможет мне?
Воцарилось молчание. Сказанное Лебедевым произвело настолько ошеломляющее впечатление, что собеседникам нужно было собраться с мыслями.
Наконец Голукнат заговорил:
— Индийский театр не похож на европейский. Вы сами говорили. Как могут наши артисты изображать жизнь, которой не знают?